Маги нарушают общий протокол, повинуясь моему приказу собраться в корпусе, а не на главной площади, и если Адамон узнает… впрочем, у него на ближайшее время хватит проблем, а там разберусь.

Коридор у моей комнаты, по счастью, пуст. Преодолеваю последние метры и со вздохом захлопываю дверь. Глаз цепляет сидящая на кровати фигура. Черная, мутная, в ней завихряется дым с хлопьями сажи – отсветы из окна бурлят внутри тени, внутри меня пульсирует звук сирены. Вновь думаю, что пора отпустить тот день.

Если бы план с Зарин сработал правильно, я бы… смог?

Не уверен.

Зажмурившись, прислоняюсь к двери. Во рту горечь. Знобит от холода. Спина ноет. Завтра боль усилится, пронзит поясницу, бедра, свернется тяжестью в животе.

Мне хочется кричать, но я только опускаюсь на корточки и обхватываю колени, сжимаюсь в комок. Тихий стон сливается с уличным воем. Под веками мелькают золотые пятна. Стискиваю зубы, слушаю колотящееся сердце. Мне нужно идти, нужно быть собранным и внимательным.

Я обязан разобраться с последствиями собственной глупости.

Выдыхаю заклинание, проверяя барьер. Олаф приходил дважды, Смуглянка – четыре раза. Ладно. Теперь нужно соединиться с тенью.

С трудом поднявшись, бреду к кровати. Сажусь в тень – меня обнимает влажное тепло, будто надел свою же срезанную кожу. Поежившись, жду, пока прирастет. Чертову вечность, и почти мгновенно проваливаюсь в беспамятство. Прихожу в себя уже свернувшись клубком, от резкого стука в дверь.

– Иду!

Остаток ночи проходит как в тумане с редкими отчетливыми картинками. Вот на меня налетают Олаф и Смуглянка и, перебивая друг друга, рассказывают об освободившейся твари. Вот я в администрации, и отвлекающийся на пиликающие телефоны Адамон выдает указания капитанам блоков. Вот иду вдоль периметра, прозванивая чары барьера метр за метром, следом толпятся маги технического блока. Спускаюсь в Заповедник, где Советник Байра и переминающийся с ноги на ногу главный техник Костром Лиед пытаются разгадать тайну побега Плутона, пока бледный до синевы уборщик вытирает кровь с пола. Труп охранника уже унесли. Я стискиваю кулаки и киваю Сойту Роэну. Мужчина глубоко затягивается сигаретой, выдыхает дым вниз. Адамон морщится, когда бывший полицейский стряхивает пепел на пол. Но молчит. В Заповеднике курить запрещено, да только Сойт Роэн лучше прочих читает в красных брызгах и разводах:

– Охранник стоял у камеры, когда окошко взорвалось. Осколки повредили лицо. Он бросился к столу с сигнальной кнопкой. Стрелять начал оттуда, значит – пистолет держал в ящике, а не кобуре, согласно уставу. Тварь билась в дверь, было время достать оружие и прицелиться. Он попал, – мужчина указывает сигаретой на черные ошметки плоти у косяка. Стальное полотно двери, согнутое до угла, валяется в противоположном конце зала. Я оглядываю заколдованные до непрозрачности окна камер. Создания в них могли бы многое рассказать о случившемся. Кто-то и расскажет – позже, под пытками. Небыстрый процесс, поэтому мы слушаем хриплый голос Сойта Роэна и представляем:

– Тварь отскочила туда, – царапины в кладке, – он выстрелил еще три раза, – созвездие отверстий, – следующим прыжком она настигла и вцепилась в голову. Мгновенная смерть, – мы смотрим на розовую жижу под шваброй уборщика. Тот съеживается и замирает. Мигает свет. Байра вскидывает голову, раздраженно щурится.

– Сеть восстановили, последние наладки, – быстро вставляет Адамон. Поворачивается к выходу, прислушиваясь. По коридору приближаются шаги.

– Труп второго в архиве, – ровно продолжает Сойт Роэн, – сломан в позвоночнике, следов борьбы нет. Напала со спины. Поднялась лестницей наверх, входную дверь вы видели, – враз постаревшую на тысячу лет: железо рассыпалось ржавой пылью.

– Тварь подпиталась страхом и плеснула магией, – говорю я. Входят профессор Хайме и Советник Гофолия.

– Дорвалась, – с ненавистью выдыхает Рамон. Обвислое лицо Советника, дрогнув, собирается складками:

– Чего еще ожидать от темного создания.

Большего – молчу я. У твари было время поразвлечься. Прогуляться в лаборатории. Напиться досыта ужасом и агонией, помучить тех, кто дразнил ее день за днем из-за чар защитного контура.

Она поступила иначе.

Присаживаюсь у останков барьера камеры. Трогаю дырчатые линии: узор, обычно невидимый, протравился в камне пола, заполнился желтым трупным соком. Нюхаю пальцы: кислый запах с примесью мочевины. Признак смерти от слабости. Кожа немеет, а жидкость приобретает зеленоватый оттенок, согревшись – значит, знак разложился не более четырех часов назад.

– Это все очень интересно, но как она прошла сквозь барьеры? – Хайме приближается к Байре, упирает руки в бока. Тот смеривает ученого тяжелым взглядом:

– Заклинание лопнуло, когда потеряло основу. Дух хозяина твари.

– Что с ним? – шелестит, гримасничая, Гофолия. Отворачиваюсь. И замечаю нечто, выпадающее из уравнения Сойта Роэна. Осколок. Скругленный, тонкий, – один из сотен в сверкающей куче битого стекла. Не от окна, те в сантиметр толщиной, – кусочек колбы, еще в присыпке праха. Амулет, выдаваемый всем огненным для защиты от тварей. Искоса гляжу на мужчину. Тот, легко качнув головой, проводит по карману на куртке. Молодец. Прячу находку в рукаве плаща. Отвечаю:

– Тлалока больше нет. Я ходил на могилу. Заклинание цельное, связь с барьером камеры не нарушена. Дух Советника просто… ушел, а вместе с ним ушла сила, державшая Плутона взаперти, – Костром хмурится и поджимает губы: он, главный техник, должен информировать Совет о причинах обрушения барьера. Я вскидываю бровь в ответ на полный неприязни взгляд. Старик скрещивает руки на груди и каркает:

– Подобное случается. Духи тоже заканчивают свое существование.

Байра морщится:

– Тварь также преодолела барьеры Заповедника, архива, главный контур. Чары не заметили ее. Я не нахожу причин подобному. Она должна была ломать каждую систему, но ей не пришлось.

– Я могу это объяснить, – выпрямляюсь и смотрю в глаза Байры – голубые, яркие и колючие. Его загорелая кожа золотится под слепящим светом ламп. Мне вдруг кажется, что в каштановых волосах с нашей последней встречи поубавилось седины. И морщины будто потеряли глубину…

– Даниель? – смаргиваю. Сжимаю кулаки – в ладонь впивается осколок колбы. Черт.

– Советник Тлалок по рангу имел доступ в любую точку Университета. Тварь носит в себе часть его души. Барьер камеры был нацелен запирать именно эту искру, но остальные, наоборот, должны были пропускать ее повсюду, – Байра с шумом втягивает воздух:

– Ты хочешь сказать, пятьсот лет назад, когда Тлалок умер, никто не подумал о возможном побеге? И все это время… мы сами пропускали огромную дыру в безопасности? – он поворачивается к задеревеневшему Кострому.

– Да. Телесный след Советника есть в ключевом сигиле, – я внес его, чудом успев спасти кость, пока зажженное Зарин Аваддон пламя не поглотило скелет.

– Вы ничего об этом не знаете? – Гофолия спрашивает на грани слышимости. Костром сереет. Именно он принимал дела от предшественника и проводил инспекции последние лет двадцать. Я отвожу взгляд. Пусть старик лишь формально числится главным техником, а по-настоящему управляет чародеями Байра – кто-то должен понести наказание за случившееся. Уж точно не смуглый маг, который, сомкнув веки, уже сосредоточился на проверке системы. Советники связаны с защитой Университета на ментальном уровне, им нет нужды спускаться в подвалы к рисункам формул, нырять в их зеркальные сердца – где пропадают ощущения тела и времени, где чары становятся многомерными, перепутанными, полными эмоций живых-мертвых людей. Повожу плечами, прогоняя холод из затылка. Вспоминаю нить Тлалока: дрожащую, истрепанную. Безумие в ней заставляло мысли скакать галопом, швыряло чувства из эйфории в ледяной ужас. Тварь жила в этом столетиями. Отворачиваюсь и вхожу в камеру. Узкая, всего пара метров, и невыносимо белая. Голоса Советников и Хайме отдаляются, стоит приложить руку к выцарапанной на стене формуле.