— Поэтому устраиваешь весь этот цирк?

Я смотрела на наши ладони, чувствуя, как предательское тепло его рук проникает мне под кожу и мчится к измученному сердцу.

— Да, — ответил Кирилл прямо. — Хватит с нас драмы. Клянусь, я больше не причиню тебе боли, родная.

Я подняла на него глаза, которые заволокло пеленой слез. Губы сами спрашивали, вопреки разуму, который велел молчать. Кажется, третью кружку я зря допивала.

— Зачем, Кир? За что ты меня наказывал? Что я сделала? Все эти женщины…

— Я не хотел брать тебя с собой в Штаты, — тут же выпалил он.

— Что? Я и не просилась с тобой.

— Знаю, но предложение от Коноко уже давно висит надо мной, как дамоклов меч. Я понимал, что придется уехать и не хотел…

— …брать меня с собой? — я повысила голос. — Так я и не хочу, Кир! Алло!

— В том и дело. А я хотел, чтобы ты хотела, но знал, что не захочешь.

— Чего? — я запуталась.

— Аленка же не поехала со мной. И ты бы не поехала. Поэтому я сделал так, чтобы ты точно не поехала. Чтобы у меня даже мысли не было просить тебя, умолять… Вот как сейчас. Хочешь, на колени встану?

Кажется, он тоже перебрал. Какая это кружка у него по счету? Пятая?

— Ничего я не хочу от тебя, Кир! Что за идиотский план?

— Видишь? Ты не хочешь, а значит план сработал. Только в одну сторону, я сам себя надурил. Хах…

Он засмеялся, а потом вмиг посерьезнел.

— Аська, а я не спал с ними. Аленке назло трахал все, что движется, а после тебя — отрезало. Только зайцу мою хочу.

Он потянулся рукой к моей щеке, убрал за ухо прядь полос, погладил. Я, как кошка, прижалась к его ладони, потерлась о грубоватую кожу.

— Маленькая, — выдохнул Кир, ловя мои губы своими, даря сладкие, почти невесомые поцелуи.

Я не ответила, но и не отвернулась, лишь тихо захныкала от горького удовольствия.

— Зачем ты сравниваешь меня с ней? — прошептала я ему в губы

— Потому что все повторяется, а я не хочу. Не хочу опять уезжать один. Не хочу терять тебя, Аська. Я был молодой и тупой, обиделся и умчался в Норильск, но в Хьюстон я тебя заберу. Даже не мечтай, что сможешь отделаться от меня. Хоть в мешке, но увезу с собой.

Горячие слезы потекли по лицу. Кир ловил их губами.

— Не плачь, зайчишка. Не плачь, не плачь, не плачь.

Я умирала от его признаний. Просто разваливалась на части. Сил оставаться рядом больше не было. Я выбежала на улицу в одном платье. Воздух. Мне нужен воздух.

Но и вне шумного зала его было недостаточно. Я всхлипывала, обнимая себя руками и дрожа после тёплого помещения. Задрала голову и смотрела в небо. Сверху падали редкие снежинки, тая на моих щеках, перемешиваясь со слезами.

Я почувствовала, как Кир накинул мне на плечи куртку, развернул к себе лицом.

— Приглашала на ужин, а плачу опять я, — попенял он мне с грустной улыбкой.

— Я бы поехала, Кир, — выпалила я, игнорируя его примирительно шутливую реплику, — если бы ты не повел себя, как последняя сволочь, я бы поехала. Помчалась бы за тобой хоть на край света. Хоть на Луну.

— Так поехали, — прошептал он, еле слышно, словно не верил в то, что слышит.

— Не могу, — прохрипела я. — Мне так больно. Ты добился своего. Больше не хочу. Ничего от тебя не хочу.

— Нет, — зарычал Нечаев, схватил меня за плечи.

— Да, — строптиво выпалила я. — Ты все испортил.

- Я все исправлю.

— Поздно, Кир.

— Нет.

— Да.

— Нет.

— Д…

Он не дал мне договорить, закрыв рот поцелуем. Я пихнула его кулаком в грудь, но куда там? Скалу и то проще сдвинуть, чем этого упёртого осла. А губы тем временем снова колдовали, отключая мой разум, заставляя забыть протест и отрицание. Только боль не притуплялась, а нарастала вместе с возбуждением. Я чувствовала себя махровой мазохистской, которой невыносимо хорошо от того, что злобный садист вновь режет ее по живому.

Голова закружилась, все мысли растворились в хмельном угаре и похоти.

Стало тепло. Кажется, мы ехали в такси. Его губы не отпускали меня, руки держали крепко. Я чувствовала себя тряпичной куклой, безвольной марионеткой. Я так устала отрицать, убегать, грубить и врать Кириллу. Да и себе.

Снова ничего не вижу, не понимаю, что вокруг. Только губы, руки, шепот, дыхание. Кажется, мы уже в отеле, около моего номера. Или его? Какая разница?

— Поехали со мной, Аська. Не могу без тебя. Поехали, пожалуйста.

Хочется кричать, но слова застревают в горле, и я хриплю:

— Нет. Поздно, Кир. Поздно.

Но целую, впиваюсь в его губы, стаскиваю шарф с шеи, дергаю за рукава пальто. Моя куртка валяется на полу, и я наступаю на нее, не глядя под ноги. Мы идем приставными шагами до кровати, избавляясь по пути от одежды. Кажется, все-таки это мой номер.

— Что мне сделать, Ась? Скажи. Просто скажи. Я хоть солнце тебе с неба достану, чтобы ты меня простила.

— Не надо. Ничего не надо, — шепчу ему в губы, утягивая за собой на постель, радуясь, что мы уже раздели друг друга и можно чувствовать его кожу на моей. — Люблю тебя. Я просто хотела, чтобы ты тоже меня любил.

Снова всхлипываю, потому что эти слова звучат так жалко. Я словно клянчу у него это признание. Выпрашиваю слова, которые по-настоящему для меня важны, которые он так ни разу и не сказал.

Кир зависает надо мной, смотрит в глаза так долго и нежно.

— Я люблю тебя, — произносит он уверенно и спокойно, словно каждый день это мне говорил, каждый час.

Я начинаю рыдать. Громко. Со всхлипами и слезами, которые не могу сдержать. Он перекатывается на бок, прижимает меня к себе, снова целует, гладит, успокаивает.

— Люблю тебя, зайчишка. Я люблю тебя, милая. Конечно, я тебя люблю.

— Врешь, — выкрикиваю я, — Все ты врешь, Нечаев.

Вместо новых признаний и оправданий он раздвигает языком мои губы, а ноги коленом. Я понимаю, что мне все равно, лишь бы почувствовать его снова, отдаться, раствориться, принадлежать этому потрясающему мужчине.

— Черт с тобой. Ври. Хотя бы разок…

Он не дает мне договорить, ошеломляет напором, наполняет и крепко стискивает. Мы больше не разговариваем. Все уже сказано. Слова излишни. Наши тела общаются без глупых правил, без обид. Желание не знает преград и ограничений. Страсть не нуждается в рамках и законах. Любовь нельзя урезонить, подчинить.

Я путаю сон и реальность, позволяя себе и ему все. И даже больше.

Я проснулась, потому что жарко. Горячие руки Кирилла обнимали крепко даже во сне. Аккуратно отстранившись, я села на кровати, зачесала волосы рукой. Голова гудела, а глаза с трудом моргали. Веки словно свинцом налились. Похоже, это расплата не только за несдержанность в напитках, но и за мою слабость на передок. Я с трудом вспоминала все, что произошло после ресторана. Память, хитрая стерва, стерла слова и поступки, оставив только ощущения, эмоции. Лишь признание Кирилла стучит набатом по воспаленному мозгу: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя».

Услышала, как Нечаев завозился, видимо, не найдя меня во сне.

— Иди ко мне, зай, — пробормотал Кир.

— Вставать пора, — ответила я и поднялась с кровати.

— Зачем?

Он повернулся на бок глядя, как я надеваю вытянутую майку, которую использую вместо пижамы.

— Почти полдень.

— И что? Полдень отличное время, чтобы…

Кир поймал меня за руку, затащил обратно в кровать. Я захныкала от спазма в висках из-за резких движений.

— Тебе нужно еще поспать, — заявил он, укладывая меня в кровать, придавливая собой сверху, видимо, чтобы не удрала.

— А тебе нужно пойти к себе, — парировала я.

Нечаев нахмурился.

— Зачем?

— Затем.

— Ась…

Я упиралась руками ему в грудь, безмолвно прося отпустить и уйти. Кир, как всегда, не мог взять и согласиться.

— Я думал… — начал он.

— Ты ошибся, — перебила я тут же.

— Ась то, что было ночью…

Я снова влезла, продолжая его мысль в своем ключе: