— Хватит веселится, у нас много дел! — наконец крикнул Брагги. И хлопнул в ладоши. Не сильно, но достаточно, чтобы у всех в чертоге остался на некоторое время легкий звон в ушах.
— Первое дело, дело Кейтиля Куринной Шеи! — сказал Брагги, садясь на свое место. Торвальд сидел спокойно, попивая мед малыми глотками. Когда он впервый раз услышал имя человека принесшего на альтинг свою беду, то подумал: “Уж не сын ли это того злодея, которого убил Хродвальд?!”. Ведь Торвальд не знал его клички. Конунг постарался незаметно посмотреть на своего младшего брата. Тот тоже сидел спокойно, с лицом таким, с каким думают о скором обеде. Расслабленным и добрым. Верный признак, что Хродвальд готов всадить свой нож кому-то в грудь. Впрочем, он может это сделать и с любым другим выражением лица. Торвальд мимодумно потрогал себя за грудь, в то место куда Хродвальд ударил его в детстве. Даже в двенадцать лет братик уже был викингом, его удар разогнул два кольца на кольчуге, и оставил на груди Торвальда внушительный синяк. Торвальд задумчиво покачал головой. Рядом с младшим братом всегда было слишком много смертей. Нет, он любил Хродвальда, но надо чтобы молодой ярл совершал подвиги подальше от родных берегов. Может, снова послать его на Берег Драугов, как стали называть открытую Хродвальдом землю?
Наконец вошел Кейтель. Нет, это точно был не тот, которого ударил Клепп. Торвальд неожиданно для себя успокоено выдохнул. И снова посмотрел на Хродвальда, тот дисциплинированно слушал, не вступая в тихие разговоры с соседями. Может побаивался навлечь на себя божий гнев — Брагги мог и выгнать с альтинга слишком распоясавшегося ярла, или даже конунга. А мог даже изгнать с Браггиленда, сроком года на три. И мотайся потом невесть где. Хродвальд смотрел на говорящего пристальным, тяжелым взглядом их отца. Торвальд снова вздохнул. С одной стороны, Хродвальд несомненно оказался удачливым викингом, он не только сумел вернуться из опасного похода и выжить после встречи с утбурдом, так еще и взять богатую добычу. Да, и еще, конечно, найти тильбери. Это хорошее приобретение для фьорда. Но он потерял почти всю команду в своем первом походе. И шестерых в походе за тильбери. А ведь в поход на тильбери отправились не случайный сброд, а сыновья уважаемых людей, бондов и хирдманов. Конечно, отправляя своих сыновей, они думали что просто отправляют их в ближнюю охотничью экспедицию, и не ожидали встречи с чудовищами из древних саг. Тем неожиданнее их горе. А в драке у Херверстадира? Зачем было убивать всех?! Ну убей двоих, ну четверых, и разойдитесь миром. И зачем убивать других людей, когда ты уже прикончил их бонда? Бессмысленная жестокость. Вот раньше такого не было. Торвальд спохватился, Кейтиль уже почти закончил излагать дело. Если говорить слишком долго, можно было вызвать недовольство бога.
— И тогда, чтобы прийти на альтинг, я и мой брат набрали сотню людей. Но Одд Две Струи с почти двумя сотнями, преградил нам пути. Дело дошло до открытого боя, в котором с нашей стороны погибло четверо, а со стороны Одда только один человек. Но я все же смог прорваться и рассказать вам все как есть.
“Тебе надо было моего брата звать на помощь,” подумал Торвальд. “С Хродвальдом бы ты потерял половину своих, зато перебил бы всех людей Одда Две Струи, и убил его самого”.
Дальше завели Одда, но так, чтобы он не встретился с Кейтилем, и дали ему слово. Такие вещи разбирались еще до альтинга, и конунги уже знали всю историю вопроса, сам Брагги и хевдинги просто говорили суть дела, и решение которые они приняли. Конунги редко вмешивались в такое. Обычные дрязги соседей. Все началось с того, что один сосед не продал другому сено, хотя у первого оно было в избытке. По всему видать, не ладили они. Второй взял сено силой. Первый не смирился, и сжег ворованное сено, убив попутно раба. Второй пришел ночью, и убил и соседа, и его семью. И тогда родственники человека, у которого когда-то просто было много сена, начали мстить за его смерть.
После стольких убийств, приговор для виновных был только один. Изгнание. На три, или даже на пять лет. Трудно было решить что делать с Оддом, который был человеком уважаемым, и в молодости хирдманном самого Брагги.
— Предлагаю изгнать всех, сроком на три года, а Одда на один — наконец сказал Брагги, после того как все послушали достаточно. Конунги степенно кивнули. Одному из них Одд приходился затем, другому свекром. Торвальд подумал, что Одд просто уплывет на остров поприличнее, и перезимует там. Вот и все наказание. Но для того, чтобы вражда утихла, этого должно было хватить. Справедливое решение.
Следующим был Эгиль. Едва этого великана ввели, на него обрушились угрозы от всех присутствующих. Многие достали ножи, и хотели тут же и убить злодея. Ведь за нападение на бога другого наказания, кроме смерти, и не было. Но Брагги их остановил. Торвальд подумал, что такой человек может быть хорошей жертвой богам, но все случилось совсем по другому. Брагги спросил зычным своим голосом:
— Что ты можешь сказать в своё оправдание, Эгиль Хаконсон?
— Я люблю когда меня называют Эгилем Черным — ответил богу этот человек, спокойным голосом. Торвальд не любил смотреть в лица тех, кто скоро умрет. Но в этот раз не выдержал. Эгиль был странно красив, хотя его подбородок был слишком тяжел для узкого лица. А глаза… Если бы у войны были глаза, они бы были такими. Торвальд поежился, даже не смотря на то, что даже тут, в теплом чертоге Брагги, не стал снимать свою шубу, подаренную самим богом.
— Пока я сидел в твоей яме — продолжал говорить Эгиль сильным и рокочущим как горный поток голосом — я сложил для тебя хвалебную песнь, драпу.
Торвальд задумчиво кивнул. Хороший ход. Брагги не сможет оставить такое без внимания. И конечно бог разрешил Эгилю спеть.
И Эгиль запел. Петь он конечно не умел. Он говорил. Но говорил складно, красиво, нараспев. Голос Эгиля скользил в самую душу, коля сердце хищным клинком, и отзывался в груди рокотом моря. Эгиль начал с конца, и вернулся к началу, рассказав о Брагги. Как он пирует в великом Браггихольме, обернутый в роскошные одежды и красивые меха. И как он строил Браггихольм вокруг последнего священного дуба эльфов. Эгиль говорил, и словно бы в сумраке древнего чертога сгустились тени, и люди увидели ту войну с лесными альвами, когда каждая тень в лесу могла оказаться укрытием, из которой в тебя вылетит отравленная стрела. Страшное время, когда не было херсиров, и только храбрость и огонь могли защитить людей от Дикой Охоты и нелюдей, что выплескивались на стадиры из тьмы бесконечных лесов. Эгиль пел и о более древних, и темных временах, когда варги выли за стенами стадиров, голодом выдавливая людей в их пасти. Как огромные огры приходили и ломали стены людских домов, и пожирали тех, кто не смог спастись. Как холод и голод преследовали людей как ночь преследует день.
И всегда, в самом центре сражающихся против очередной беды, был Брагги. Не будучи великим героем, он не мог сразить всех чудовищ. Будучи один, он не мог поспеть везде. Но бог никогда не давал людям опустить взор вниз, и выронить оружие наземь. Бог не пел заклинания. Брагги пел песни, те что разжигали огонь в глазах, и придавали силу рукам. Он сплетал стихи в хитрые путы, что связывали испуганных людей вместе, и не давали им бросить друг друга перед лицом самых страшных кошмаров. Брагги бил словами по народу севера, как кузнец бьет железо молотом. Придавая людям форму, и прочность. И так, век за веком, Брагги выковал великий народ. Деяние, которое не может превзойти ни герой, ни самый искусный кузнец, ни даже чародей.
Торвальд не сразу понял, что драпа закончилась, и в Браггихольме стоит тишина, прерываемая лишь потрескиванием углей в очагах. И сразу же Торвальд понял, что драпа что услышал он сегодня, лучшая из всех что были. И, возможно, лучшая из тех что будут.
И тогда Брагги сказал:
— Я приговариваю тебя, Эгиль Черный, к изгнанию. Тебя, и всех кто был с тобой, и кто захочет пойти с тобой. Я дам тебе корабль, чьи весла двигают руки мертвецов, и ты поплывешь на нем, через Внутреннее Море, и Большую Реку, в глубину Южных Земель. И не вернешься, пока не найдешь то, что навсегда изменит нашу жизнь, сделав её счастливее. Или то, от чего ни я, ни народ севера, не сможем отказаться.
