Потом все шли обедать. Если ученик был слишком чумазым, ему надо было хорошенько вымыться перед тем, как войти в столовую, а это значит — быстро принять ледяной душ, на что уходила половина обеденного перерыва. В результате к концу недели Хорас чувствовал лишь боль по всему телу и зверский голод.

После обеда снова были уроки, затем гимнастика во дворе замка — под присмотром одного из старших учеников. Затем класс собирался в строй и проходил строевую подготовку до конца дня, после чего им предоставлялось два часа личного времени — на чистку и починку снаряжения и приготовление уроков на следующий день.

Если же кто-то из учеников провинился за день и навлек этим на себя гнев наставников, его заплечный мешок нагружали камнями, а самого ученика заставляли пробежать с этим грузом двадцать километров по дороге, где нужно было преодолевать реки, холмы, даже древесные чащи. Несчастный цеплялся за ветви, ноги путались в корнях.

Хорас как раз завершил такую пробежку. Днем одного из учеников во время занятия по тактике поймали, когда он передавал записку товарищу. К несчастью, на листе бумаги была нарисована нелестная карикатура на длинноносого наставника, который вел урок.

В результате, с мешками, полными камней, бегал весь класс, в том числе и Хорас.

Он почувствовал, что обходит остальных мальчиков, когда они преодолевали первый подъем. Всего несколько дней, и суровый режим ратной школы уже начинал сказываться — Хорас становился сильнее. Сам того не сознавая, он бегал свободно и красиво, тогда как другие, казалось, надрывались. Постепенно он оказался далеко от остальных. Подняв голову, равномерно дыша через нос, Хорас мчался вперед.

Пока ему не представился случай поближе познакомиться с одноклассниками. Многих из них Хорас раньше видел в замке или деревне, но он был сиротой, и это отгораживало его от других.

Хорас — единственный в классе прошел церемонию Дня выбора, так как это была прерогатива воспитанников барона. Остальные ребята попали в школу благодаря влиянию родителей или покровительству учителей. На Хораса смотрели косо, с недоверием, никто не пытался завязать с ним дружбу, он стал одиночкой. Тем не менее, думал Хорас с мрачным удовлетворением, он их всех обогнал — никто еще не вернулся. Он им всем показал — это точно.

Дверь в спальню с грохотом отлетела к стене, и по голым половицам затопали тяжелые сапоги. Приподнявшись на локте, Хорас тихо застонал.

Брайн, Альда и Джером направлялись к нему между аккуратных рядов идеально заправленных кроватей. Это были второгодки, и, кажется, они решили, что их дело — отравлять жизнь Хорасу. Он быстро встал, но ребята успели заметить его движение.

— Ты чего в кровати валяешься?! — заорал на него Альда. — Тебе кто разрешил?

Брайн и Джером осклабились. Они обожали словесные выпады Альды — сами они не могли претендовать на оригинальность. Недостаток словесной изобретательности они возмещали силой.

— Двадцать раз отжаться! — приказал Брайн. — Давай!

Хорас минуту поколебался. Вообще-то он был покрепче, чем каждый из них, так что он легко бы справился с ними по одиночке. Но сейчас их было трое. И к тому же на их стороне была традиция: ученики второго года третировали тех, кто младше. Хорас легко мог представить себе ярость своих одноклассников, которая обрушится на него, если он пожалуется наставникам. Нытиков никто не любит, сказал он себе, опускаясь на пол. Но Брайн заметил минутное колебание.

— Тридцать раз! — отрывисто бросил он. — Валяй сейчас же!

Преодолевая злость, Хорас вытянулся на полу и начал отжиматься. И немедленно почувствовал, что в поясницу ему уперлась нога, прижимая к полу, тогда как он пытался оторвать свое тело от пола.

— Давай-давай, Бебешка! — Теперь это был Джером. — Выкладывайся, не жалей силенок!

У Хораса дрожали руки. Джером умел нажимать так, как надо. Чуть больше — и Хорас не смог бы подняться. Второгодка продолжал давить и тогда, когда Хорас стал опускаться. Это делало упражнение еще труднее. Отжавшись со стоном один раз, он принялся снова опускаться.

— Хватит скулить, Бебешка! — покрикивал на него Альда. Потом подошел к кровати Хораса. — Ты постель заправлял сегодня?

Хорас, отжимаясь от пола и преодолевая сопротивление давящей сверху ноги Джерома, в ответ смог издать только хрип.

— Что? Что? — Альда нагнулся так низко, что его лицо оказалось в нескольких сантиметрах. — Ты что там лепечешь, Бебешка? Говори отчетливо!

— Да… сэр, — сумел выдохнуть Хорас.

Альда преувеличенно затряс головой.

— Нет, сэр, я так считаю! — выпрямляясь, заявил он. — Только взгляните на эту кровать! Да ведь это свинарник!

Естественно, там, где Хорас лежал поперек постели, покрывало сморщилось. На то, чтобы расправить его, потребовалось бы одна или две секунды. Скаля зубы, Брайн наконец понял, что затевает приятель. Выйдя вперед, он пинком опрокинул кровать на бок, так что матрас, простыни, одеяло, подушки — все полетело на пол. Альда тоже стал расшвыривать белье по всей комнате.

— Заправишь постель снова!

Тут глаза у него загорелись, он повернулся к следующей кровати, ударом ноги перевернув и ее, расшвыряв белье, как только что поступил с кроватью Хораса.

— Заправишь снова их все! — в восторге от собственной идеи вопил он.

Вместе с улыбающимся от уха до уха Брайном они разворошили все двадцать постелей, раскидав вещи повсюду. Стиснув зубы, Хорас продолжал отжиматься. Пот, ливший со лба, щипал ему глаза, которые уже заволокло слезами ярости.

— Разнюнился, Бебешка? — услышал он голос Джерома. — Тогда катись домой и поплачься мамочке! — Джером злобно поддал ему в спину ногой, так что Хорас ткнулся в пол.

— У Бебешки нету мамочки, — противно пропищал Альда. — Бебешка — приемыш Палаты. Мамочка сбежала с матросом.

Джером снова к нему наклонился.

— Это правда, Бебешка? — прошипел он. — Правда, что мамочка сбежала и бросила тебя?

— Моя мать умерла, — сквозь зубы процедил Хорас и начал приподниматься, но Джером, упершись ногой ему в шею, вдавил его лицом в жесткие половицы. Хорас оставил свою попытку.

— Как грустно, — произнес Альда, и двое других засмеялись. — Теперь убери всю эту свалку, Бебешка, или мы тебя снова отправим на пробежку.

Обессиленный, Хорас остался лежать, а старшие направились к двери, на ходу опрокидывая сундучки его одноклассников, рассыпая их содержимое по всему полу. Хорас закрыл глаза, когда соленый пот снова едко защипал веки.

— Ненавижу… — Голос Хораса заглушил скрип грубых половиц.

— Пора тебе узнать кое-что про твое оружие, — сказал Холт.

Они позавтракали еще до восхода солнца, и Уилл последовал за учителем в лес. Около получаса, пока они шли, рейнджер показывал Уиллу, как бесшумно прятаться в тени. Мальчик уже кое-что умел, но еще многому предстояло научиться. Требования рейнджера были суровы. Тем не менее Холт, кажется, был доволен его успехами — мальчик быстро все схватывал, по крайней мере когда дело касалось практики.

Труднее было, когда они занимались чтением карт и вычерчивали планы. Уилл постоянно упускал важные детали, которые не казались ему таковыми, и в конце концов получил резкий выговор от Холта:

— Ты бы понял, насколько это существенно, если бы вел отряд в тыл врага, а на пути возникла река, о которой ты ничего не знал!

Когда они достигли поляны, Холт бросил на землю небольшой сверток, который нес под плащом.

Уилл посмотрел на сверток с сомнением. Думая об оружии, он представлял огромные секиры и булавы — неизменные атрибуты рыцарей, — однако в свертке явно не было ничего похожего на эти предметы.

— Что это за оружие? Рейнджеры сражаются на мечах? — неуверенно спросил Уилл.

— Главное оружие рейнджера — это тишина, ловкость и умение оставаться невидимым, — ответил Холт, — но если этого недостаточно, приходится драться.

— Значит, они носят меч? — с надеждой спросил Уилл.