Предысторию портрета Миша изложил под стук молотка. Вышло, что он начал рисовать вторую жену Вику, ей очень не глянулось, он забросил работу и унес холст к третьей жене Надежде. Тапочки принадлежали ей, до головы дело не дошло, потому что супруги вскорости разошлись и разъехались. В настоящее время Миша спешно водрузил мою голову на сидящую фигуру собирательной жены и собирался одарить художеством очередных тещу с тестем. Зачем, Бог весть! Может статься, он делал признание, что намерен остановиться в женах, либо просто решил избавиться от надоевшей картинки.

Хотя мне было отчасти фиолетово, как сказал бы Валька. Я боялась себе сознаться (но приходилось) что творчество Миши оставляло меня равнодушной. Миша прекрасно это понимал, но не обижался, напротив, видел в том тонкий комплимент. Ему было важно знать, что я ценю его лично, а не польстилась на славу живописца. Ладно, довольно о портрете, будь он трижды неладен.

Так вот, как только Миша выставил художество на веранде, папа с мамой впали в ступор, даже дежурное «спасибо» у них не сказалось. После затянувшейся паузы мама спросила несуразное.

– Дочка, откуда у тебя красные тапочки?

– Они не мои, просто случайные, – ответила я кратко.

Потому что напал неуместный смех, со мной бывает в моменты умственного перенапряжения. Миша, надо отдать ему должное, смеялся вместе со мною, но папа с мамой его не простили. За последовавшим обедом оба сидели, проглотив по аршину и в основном потчевали дочку, напоминая, что в её деликатном положении что-то полезно, а иное просто необходимо.

– Мне вежливо дали понять, что потерпят в качестве производителя, – резюмировал Миша, когда после неудачного обеда мы пошли к Мельникам на дачу, сославшись на ранее полученное приглашение.

– Красные тапочки стали последней каплей, – ответила я и вновь залилась смехом ни к селу, ни к городу.

– Надька тоже ревновала к тапкам, – объяснился Миша. – Никак не могла понять, отчего я пишу их с такой страстью, а это цвет! Ну…

– Ах вот оно что, – мне вновь стало смешно до слез. – Тогда назовем портрет «Алые тапки». Как паруса…

– Слушай, а ведь, наверное, я зря привез эту работу, – наконец догадался Миша.

После чего я впала в неуемное веселье и явилась к Мельникам на дачу, практически не владея собой. Однако присутствия духа от меня никто не ждал, тетя Маруся подписала договор, Виталик вручил означенную сумму, после чего я расписалась в пункте, гласившем, что деньги уплачены сполна в условных единицах.

В процессе заметила, что «Аргус» обязался искать Ольгу Игоревну Славич, энного года рождения, проживающую по такому-то адресу с почтовым индексом, и решила, что компаньон составлял бумагу будучи хорошо навеселе, ну и черт с ним. Много позже Валька неохотно объяснил, что допустил абсурдную формулировку умышленно, для случая судебного разбирательства, находясь в курсе, что клиентка тяжела в общении, такие меры вполне рекомендуются.

Кстати сказать, трудная клиентка вела себя на редкость мирно, только покосилась на Мишу, спросила, кто он такой, и узнала, что это жених Кати. После чего смотрела на меня со злорадством, полагая, что порок наказан своими силами. Миша потом долго сетовал, что пропала богатая фактура, и написать тетушку ему не позволят. Хотя пару набросков он сделал по памяти, когда мы пили чай в беседке у Мельников.

Там присутствовало все семейство, включая Петра Степановича, отца Тани, он рассказывал, как удалось свести концы с концами. Исходную нелепую сумму в тысячу условных единиц удалось сократить за счет находчивости семейства Мельников. Оказалось, что никто из них не помнит, в каком институте училась Ольга, и на свадьбу их никто не звал. Как было говорено раньше, Маруся наотрез отказалась сообщать необходимые подробности, почему, знает один всемогущий Бог на небесах.

Однако платить из своего кармана за упрямство Маруси никто не собирался. Пришлось поработать мозгами, как сообщил Петр Степанович. Таня с мамой предположили, что Ольга училась в одном из московских педвузов по специальности «история», но уверенности не имели. Мама и Таня помнили, что Ольга ездила учиться в центр города и толковала с похвалой о старинном здании. Также упоминалась история науки, как будущая специальность.

Петр Степанович в свою очередь поднял свои записи и нашел краткое упоминание о подготовительных курсах, как-то связанных с институтом, в котором вроде бы училась Ольга. Курсы понадобились для сослуживца, тот производил общий опрос в поисках советов для поступления ребенка.

Что именно стало исходной точкой совпадений, никто не помнил, однако здание располагалось в точности посреди исторического центра.

Старинные факультеты на Моховой исключались сразу, областной пединститут «имени Крупской» находился далеко не в центре, а «имени Ленина» – в изысканном здании около Фрунзенской. Получался полный нонсенс – подобного учебного заведения не существовало в природе вещей, однако «никогда не бывает так, чтобы не было ничего». (Отчасти наскучив цитатами из Чехова, я взялась за «Бравого солдата Швейка»).

Петр Степанович не поленился, нашел давно уволившегося сослуживца и узнал, что парень у того ходил на курсы бывшего историко-архивного института, теперь заведение зовется по другому и учит совсем иным вещам. Значит Ольга с высокой степенью вероятности училась в тогдашнем историко-архивном, однако не особо афишировала этот факт, поскольку престиж заведения оставлял желать лучшего.

А нынче полученные сведения экономили семейству Мельник пять сотен баксов, что было неплохо. Что касается замужества Ольги, то с ним произошел афронт, никто ничего не знал вообще. Маруся лишь говорила сквозь зубы о неподходящем кандидате. Мама Татьяны внесла догадку, что Маруся противилась заключению раннего брака в основном из-за того, что молодые предполагали жить в ее квартире, что сводило на нет надежду на возвращение Игоря.

Кстати сказать, к прочим сведениям Мельники щедро присовокупляли координаты Игоря Славича, даже место его службы, наверное, взамен сведений о таинственном женихе. Отнюдь не исключалось, что отец Ольги знает, как связаться с дочерью, а бывшую жену в известность не ставит. Я не задала вопроса, отчего они не спросили сами, сообразила, что имеются препятствия, какие – не моего ума дело. Иначе стали бы Мельники жертвовать деньгами? Если бы могли обойтись парой телефонных звонков.

На самом деле я слушала доклад о прошедших изысканиях вполуха и осмысляла, так сказать, вполизвилины. Все равно сведения доставались Валентину, причем по факсу из конторы Виталия. Мне предстояло передать подписанный договор и сумму денег за вычетом своей доли. На том я собиралась забыть об Ольге Славич и неладном семействе навсегда. Кстати, Татьяна понимала, что они зашли слишком далеко и попыталась загладить вину на прощание. У калитки она достала из кармана фартука конверт и промолвила в некотором смущении.

– Катюш, не бери в голову эту дребедень, лучше слушай Вертинского, Виталька сделал копию. Тебе полезно слушать приятное и смотреть на красивое.

Я поблагодарила, забрала диск в конверте и пошла смотреть на «портрет жены художника», оставленный на попечение родителей.

Прошли два летних месяца, в их течении мы с Мишей скромно оформили брак и узнали посредством УЗИ, что ждем мальчика. Беременность протекала нормально, мальчик начал бить ножкой, я вынула из закромов единственное свободное платье, а мама озаботилась покупкой детского приданного.

На нововведения типа памперсов мама смотрела косо, о чем строго предупредила во время второго посещения родительского дома. Мы с Мишей приехали, чтобы забрать неподъемный пакет пеленок, и папа проявил эрудицию на грани скандала. Оглядев дочку со всех сторон, папа Дима сделал комплимент. Сказал, что я похожа на «Вдовушку» (портрет кисти художника Федотова), наверное, решил показать зятю, что не чужд живописи, но предмет выбрал крайне неудачный.