«Бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая

Ямщик сидит на облучке в тулупе в красном кушаке!»

Даже если соискатель истины имеет базовые знания в области русского языка, но с историей и русским бытом прошлого века он знаком приблизительно. Не очевидно, что бедняга поймет сразу, когда происходит дело, и что именно происходит. Вдумайтесь!

Ни снег, ни лошади не упомянуты ни единым намеком! Мы это понимаем другими частями сознания, не так ли? А узкий иноязычный специалист вполне может вообразить, что видит на взлете баллистическую ракету, предназначенную для дальнейшего взрыва.

По прошествии нескольких лет профессор Киреевский потерпел фиаско в деле расшифровки и отчасти испортил свою научно-административную карьеру. В те времена наибольшим вниманием пользовались ученые, чьи открытия могли принести пользу делу развитого социализма и, главное, быструю отдачу для отчетности и социальной рекламы. А с проклятыми камнями ничего подобного не получилось, место их извлечения осталось тайной, проверочную экспедицию слать было некуда, разве что по адресу «на деревню к дедушке Константин Макарычу» по выражению Ваньки Жукова из рассказа Антона Павловича Чехова.

Когда печальная истина открылась во всей неприглядности, для профессора Киреевского наступили трудные времена. Была назначена повторная экспертиза с включением специалистов из иных ведомств, и мнения экспертов разошлись. Добрая половина высказалась против подлинности минералов «от Ноля», была выработана объяснительная записка, гласившая, что камешки являются аномалией невыясненного профиля, промышленной и финансовой ценности не имеют, ко всему прочему в музее МГУ им отнюдь не место.

Тема была бесславно закрыта, Киреевскому попеняли, что он тратил казенные время и деньги на неоправданные прожекты, а спорные предметы вместе с документацией исключили из музейных запасов и отдали на руки оскандалившемуся ученому мужу. Мол, «делайте с ними, что хотите, товарищ Киреевский». Тем самым дали понять, что считают минералы нестоящим хламом, что было особенно обидно. Профессор Киреевский забрал провинившиеся камни и сделал с ними, что захотел. В музее о том знать не знали, забрал по описи и дело с концами. На таком драматическом моменте история профссора и камня прерывалась, ни на одном этаже Геологического факультета больше ничего не знали, и Наташа честно о том поведала.

Однако у меня в закромах имелось продолжение занятной истории камня и с окончанием рассказа Наташи Чистоклюевой громко запросилось на свет божий. Я сказала Наташе «гран мерси, дорогая, делай с материалом, что считаешь нужным, я не препятствую», но закромов отнюдь не открыла, хотя соблазн был велик. Но, увы, писать детективый сериал в духе «Ларца Марии Медичи» было рановато, вокруг толпились живые участники истории, помещать их в экспозицию стало бы некорректным.

Поэтому, как только за Наташей закрылась дверь, я бросилась к столу, где в ящике дожидалась очереди рукопись от Любови Марцевич. Интуиция подсказывала, что авторша должна упомянуть в отвергнутых научных сказках загадку исключенного из музея минерала, очень уж тема была завлекательна.

Тем более, Ванда напомнила, как я глумилась над текстом, всуе поминая роман «Бесы», где в философской пьесе прозаика Кармазинова принимал участие «оживший минерал». Сама бы ни в жизнь не вспомнила, но Ванда питала комическое почтение к моим талантам по части упоминания к месту и не к месту цитат из всего, написанного разумным человечеством, а также применения их замысловатым образом, иногда парадоксальным.

И вышло как по-писанному. Не успела я открыть и пролистать рукопись Любови Марцевич (которая, напоминаю, пребывала в близком знакомстве с внучкой профессора Киреевского, Ольгой), как загадка минерала открылась на втором по счету рассказе. Прошу учесть, что загадка, а не разгадка! Не буду пересказывать сюжеты с метафорами, но ситуация обозначилась узнаваемо, именно там, где Наташа Чистоклюева не смогла выяснить в музее и обошлась общими фразами.

Из научно-мистического сочинения я, каюсь, взяла яркую метафору (о кибитке с ямщиком) к рассказу Наташи о непосильной расшифровке документа, приложенного к камням цвета «Потерянной зари» и вставила для наглядности, элементы сочетались просто идеально, что мне было невообразимо приятно. Что-то интересное начало складываться, еще бы понять, что именно! Во всяком случае «кибитка удалая» полетела на полной скорости, «взрывая бразды»!

Также в сочинениях Любы Марцевич нашлось место (правда, очень скромное) догадкам на тему, куда камень делся во второй раз. Точнее, куда делся, когда потерялся окончательно, то бишь сплыл из музея Киреевских с концами. Надо думать, над этой сложной частью мифологемы потрудилась внучка профессора Киреевского Ольга. О том, кстати, упоминал её супруг Кирилл Аврорский будучи у меня в полуночных гостях.

У Любы Марцевич сложилось убеждение, что камень сам попросился на место, откуда был извлечен. Далее по просьбе профессора Кнолле и в исполнении его ученика Киреевского, был передан гонцу, вроде бы потомку одного из ныне покойных Кнолле. Курьеру были вручены камень и инструкция, куда нести «Зарю» для дальнейших коловращений в мире мистических откровений. Типа «в землю закопать и надпись надписать», чтобы в будущем камень всплыл и зажил по второму разу и по более осмысленному сценарию.

На этом история камня прерывается, но ненадолго…

Таким интересным образом я коротала полдюжины недель, оставшиеся до появления мальчика, не в работе, но и не в праздности, так серединка на половинку. Кроме того в нашей семейной жизни произошла драма, которую я почти не зафиксировала, но это вышло к лучшему.

Миша, бедняга, не выдержал испытания добродетелью и исчез на несколько дней, затем явился в состоянии крайней пристыженности, чего я постаралась не заметить, потому что отлично знала, где он находился. А именно у женщины, причем неподалеку, однажды он просто не дошел до двери и был завлечен на стезю соблазна одной из незамужних барышень в нашем подъезде. Соседи исправно доложили, но мне было фиолетово, мальчик активно появился на горизонте, только он меня и волновал.

Потому я рассудила, что Мишу можно понять, в некоторых отношениях я не могла соответствовать, а если не вернется, то нам с мальчиком он не нужен. А когда Миша пришел домой, говорить было особо не о чем. Ни с кем кроме подруги Веры я делиться не стала, она охала, возмущалась, но в конце концов одобрила мое скандальное отношение к семейным ценностям.

– Если ты так можешь, то, наверное, лучше всего, – рассудила она объективно. – Чего глаза не видят, о том голова не болит.

Но в один из вечеров, когда я не знала, вернется муж в семью либо нет, случился странный, но интересный звонок. Поначалу я не разобрала, кто желает со мною беседовать, женский голос был неизвестен, и я испугалась, что соседка решила закрепить обладание Мишей и будет объяснять, как они любят друг дружку, ввиду чего мне надлежало уступить права собственности.

Беседа с барышней стала бы отчасти неудобной. Если это была она, то я понимала, что она имела в виду, мне следовало зарыдать и выгнать Мишу поганою метлой, тем самым отрезав ему отступление из чужого дома. Пока я наскоро соображала, как ответить разлучнице, чтобы её не очень ободрять, но и не волновать лишнего, выяснилось что это вовсе не она!

Оказалось, что меня беспокоит Валентина Кабитаска, жена хирурга стоматолога, с которым я беседовала незадолго до того. Пока я освоилась с приятной новостью Валентина рассказала, зачем, собственно, она решилась позвонить. Потому что вспомнила эпизод из жизни общего знакомца, Сергея Козлова (вроде так его звали) и подумала, что мне будет интересно послушать. Если нет, то она просит извинения, входя в мое положение.

Я, понятно, сказала, что «да, да, спасибо, конечно интересно», при том наскоро вспомнила, что речь шла о недостоверном женихе Ольги Славич, поисками которого я была занята в последнее время, не вполне понимая, зачем я это делаю.