- Я не ждала тебя, -- капризно сказала нежная золотоволосая девочка лет семи на вид. Она сидела в высоком деревянном кресле с кожаной обивкой, болтала ногами, не достающими до пола, и поглаживала пальцами кудлатую голову резного льва на подлокотнике. Старомодное, как на картинах, розовое платье с пышным кружевным воротничком, длинные панталоны и лаковые туфельки с золотыми пряжками делали её похожей на старинную куклу из витрины антикварной лавки.

   - Ждала, -- возразил доктор, стоя прямо перед ней, так что девочке некуда было отвести взгляд. -- Должна была ждать. Ты ведь знала, что я не позволю им прийти снова.

   - Ах даааа, -- нараспев протянула девочка, -- ты ведь адвокат человечества! А человечество зовёт их снова, ты в курсе? Посмотри новости! Их уже встречают, ходят колоннами, с флагами по тем самым улицам, где они маршировали когда-то, как победители, а ты и твои приспешники отобрали у них победу, законную победу, и смысли их следы с мостовых своей кровью. Ты готов снова пролить все эти реки крови? Снова выкосить треть мира, чтобы только утвердить твою ненужную идею?

   Саошьянт покачал головой:

   - Ты говоришь как школьница из интернета. Но таких, как ты, не слушают теперь даже в интернете. Ты вышла в тираж, устарела, а всё продолжаешь молодиться.

   - О, я тебе не нравлюсь? -- надула губки девочка. В следующий миг вместо неё в кресле сидела взрослая женщина в узком, облегающем вечернем платье, женщина, чей возраст уже не так легко было угадать. Широкие бёдра, тяжёлая, чуть отвисающая грудь и полноватые руки с тонкими запястьями выдавали зрелость тела, а стройные ноги и безупречно гладкая кожа лба и шеи говорили, что она ещё отнюдь не стара... Смоляные кудри женщины текли по открытым плечам, чуть шевелились надо лбом в такт дыханию, полуснятая красная туфелька качалась на носке правой ноги, закинутой на левую.

   - Так лучше? -- улыбнулась она большим ярко-красным ртом.

   - Если ты хотела подстроиться под мои вкусы, то подошла не с того конца, -- улыбнулся доктор. -- Для начала я не люблю шлюх ни в каком облике.

   Правильные черты женщины исказились злобой:

   - Ты будешь учить меня морали?! Ты?! Соблазнитель...

   - Это не мораль, милая, -- Саошьянт подошёл ближе, так, что туфелька качалась у самых его колен. -- Это твоя суть. И я никого не соблазнял... пока. Кстати, -- лицо его приняло вдруг беззаботно-весёлое выражение, -- хорошая мысль! Видишь, и ты на что-то годишься... Вот разберусь с тобой и сделаю предложение...

   - И кто только за тебя пойдёт! -- прошипела ведьма в кресле.

   - Давай лучше поговорим о тебе, -- предложил доктор прежним деловитым тоном. -- Ты ведь неглупа, так зачем ты полезла в эти катакомбы? Тебе в самом деле греет душу... ну, то, что заменяет душу... короче, тебе на самом деле нравится мысль о восточной столице великой империи истинной расы?

   - А что такого? -- подняла брови его собеседница. -- Красиво, величественно... готишно, как сейчас говорят. "Ангст, шмерц, орднунг" -- вот как это у них называется, это щекочет им нервы, возбуждает, это всё, что нужно молодому поколению людей... -- Она осеклась, поперхнулась словами и сердито уставилась на доктора. Он стоял прямо напротив неё, опираясь рукой о подлокотник кресла, и хохотал, запрокинув голову и утирая слёзы.

   - Ты... и орднунг! Это прелестно! -- еле выговорил он между приступами хохота. -- Орднунг! Ооох... уморила... Одеть тебя в чёрную форму... и... и заставить... ходить строем! -- Отсмеявшись, доктор отечески погладил брюнетку по голому плечу:

   - Ну, девочка, ну что же ты делаешь? Ну зачем такие сложные планы? У тебя ведь украли бы всё, что ты сделала! В делах управления империей такие, как ты, не нужны.

   - Ерунда, -- бросила ведьма, оттолкнула его, вскочила с кресла и забегала кругами. -- Мои планы... при чём тут империя? Империя -- это для слабаков, импотентов и педерастов, которым делать больше нечего, кроме как вображать себя властелинами и повелителями. Нет! Это низко. -- Она повернулась к доктору, словно заново увидев его, давно знакомого: сильную, но не тяжёлую фигуру, пружинистую осанку танцора и бойца, правильное лицо героя древней фрески, взгляд цепкий и внимательный, но не как сквозь прицел -- скорее, так смотрит художник, готовясь коснуться углем белого листа и перенести на него то, что видит. Глаза ведьмы стали глубокими и тёмными, щёки порозовели.

   - Я не хочу, чтобы все эти маньяки правили людьми, нет, нет, -- жарко зашептала она. -- Я хочу, чтобы от этих педерастов, пьяных от крови, мерзких, грязных, люди пришли на зов истины. -- Женщина запрокинула голову и продолжала пьяно шептать охрипшим от волнения голосом:

   - Я хочу вернуть времена, когда бремя судьбы не давило на людей всей тяжестью. Им не приходилось бы нести это бремя самим -- покров тумана и тайны открывался бы перед ними только однажды, перед самым концом. Им не нужно было бы мучиться, думая о смысле своей жизни, -- для них был бы единственный смысл: стать инструментом высшей силы в её высших планах. Прекрасный плен... прекрасный плен, да! Унылый человеческий поэт-математик однажды сказал-таки слово истины. Плен чужого замысла, слишком высокого и прекрасного, чтобы постичь его человеческим разумением. Нашего замысла!

   Она подошла совсем близко к Саошьянту, положила руки ему на плечи, заглянула в глаза. Её губы налились и припухли, выдавая возбуждение отнюдь не духовного свойства; она приподнялась на носках, провела по его лицу ладонью, убирая непослушные пряди с широкого чистого лба, скользнула рукой по крепкой шее, на мгновение прижалась лицом к его груди, второй рукой положила его горячую узкую руку себе на талию и, чуть качаясь в ритме танца и прижимаясь бедром к его бедру, зашептала ему в ухо:

   - Гармония! Вот чего я хочу. Гармония между тем, что внутри человека, и тем, что снаружи. Мир, где мечта исполняется в ответ на служение и молитву. Мир, где нет боли, кроме боли отлучения от света истины, -- но эта боль легко излечивается, как только высшее существо обращает свой взор на страдающую человеческую душу, готовую покаяться и вновь вернуться к свету... Беспечальная жизнь и невесомая смерть -- что может быть лучше? Всё, всё, что мучает и тревожит людей, станет глупым сном и скоро забудется -- в моей сказке всего этого нет. Долг, борьба, поиск ответов на неразрешимые вопросы -- все эти игрушки древности больше не нужны. А над всеми ними, над миллиардами живых существ, осенённых благодатью, -- только мы двое... ты и я, твоя верная половинка...