- От чудища спасла! - Вдруг громко расхохотался Онисим. - Это тем пучком сена, что с собой таскала, что ли? Или может, это ты с вилами на него пошла?
Вслед за старым воякой засмеялись и все гости.
- Не держите зла на девицу, люди. И ты, Марфа. - Раскинул в умиротворяющем жесте руки Филимон. - Видно, повредилось умом чадо. Оно и не мудрено, такого страха натерпеться. Да... Ты, Кирочка, ступай-ка домой. Подлечиться бы тебе еще надо, отдохнуть. А завтра приходи к святилищу, вместе Яролике помолимся, глядишь, и уладится все.
Толпа одобрительно закивала. Конечно, умом тронулась, как же еще? Онисим осторожно взял девушку под руку, развернул и повел из избы. Кира не сопротивлялась, не оборачивалась - просто шла, куда ведут. Гости снова весело зашумели. Праздник продолжался. Только Марфа злобно поглядывала вслед несостоявшейся невестке.
За порогом Онисим отпустил Кирку и велел ей идти домой. Он проводил ее взглядом до калитки, а затем облегченно выдохнул и вернулся в дом, не желая пропускать веселье.
Едва Кира шагнула на улицу, как ее окликнул Савелий. Мельник плелся вдоль забора, покачиваясь и хватаясь за плохо отесанные доски. Позвав девушку, он пошатнулся и, навалившись спиной на деревянное полотно, сполз на землю. Пьяный смех всполошил мошкару и кузнечиков в придорожных сорняках.
- Что, Кирка, тропок в Гнилушках много, а путь-то всего один? - Савка помахал початым бутылем и, закатив глаза, отхлебнул очередную порцию самогона.
Но девушка прошла мимо, не только не услышав его слов, но и не заметив его самого. Ожесточенно палило полуденное солнце. Яркий свет слепил глаза до боли, до слез. До тошноты.
Щурясь и прихрамывая, Кирка медленно брела по пыльной деревенской дороге. Мимо знакомых с детства дворов. Мимо собственного опустевшего дома. Ноги сами вели за околицу. И чем дольше она шла, тем больше деревьев появлялось вокруг. И чем гуще становился лес, тем надежнее скрывали мир от солнца его пышные кроны. И чем тусклее был свет, тем все легче становилась дорога. И ни кочка, ни камушек, ни корешок не встречались на пути девушки. Все звуки вокруг слились в мерный шелест листвы, в кроткий плеск воды. И ни единый голос не окликнул. А если кто и позвал, то слова те не сумели перекричать тишайшее дыхание леса.
Так Кира и добралась до болотного перекрестка. А там кустарники, взъерошенные тьмой цепких веток, услужливо расступились в стороны, трухлявые бревна старой гати вдруг окрепли и послушно разостлались до самого омута -- иди Кира, иди, куда ведет тебя дорога. И она шла. Шла без устали до самой поляны-острова. И только там остановилась.
"Кто это?" - Удивляется Кирка. - "Люди?"
Нет, эти бледные образы, что стоят на поляне чуть правее тропинки, вовсе не люди -- призраки, мороки. Воспоминания. Вот Ванечка в новеньких валенках и слишком большом тулупе. Рядом с ним Ярошка в отцовском армяке. И тетка Рада в своей длинной сорочице. Она держит сыновей за руки. Крепко держит. Чуть дальше стоит Тася. С тревогой глядит она на названную дочь. А еще дальше, левей от тропинки, - божок. Застыл - не шевельнется, будто и не живой вовсе. Будто кто пугало из костей и тряпья собрал.
Но Кирка не испугалась - нечего ей больше бояться, - не убежала, не вскрикнула. Помедлила разве что, всматриваясь в знакомые лица, а затем продолжила свою дорогу.
Несколько шагов -- и она рядом с мальчиками и их матерью. Ванечка протягивает руку к девушке. Маленькая ладошка слегка касается Киркиного запястья. И мир вокруг вдруг меняется.
Снег. Покров еще тонкий, из-под белой пелены выглядывают зеленые шапки мха. Гнилыми зубьями торчат остовы старой гати. Листва уже опала и за росчерками оголенных веток хорошо видно поляну и сам омут, чью темную воду уже затянула ледяная корка. К берегу тянутся две цепочки следов: одни козьи, другие - детские. В конце этой вереницы, у самого "окна" стоит Ванечка, а чуть поодаль на льду - Манька. Одноухая Манька. Мертвая... Сукровица грязными потеками засохла на ее морде. Но Ванечка не понимает. Он смеется. Коза блеет, цокает копытцем. Подзывает. Мальчик тянет к ней ручки и делает шаг на тонкий лед. По корке разбегается паутина из трещин. Поляна заполняется опасным хрустом. Еще один шаг дальше от берега. И еще. Лед выдерживает. Но Манька вдруг мотает головой, становится на дыбы и с силой бьет копытами по поверхности. Полмгновения, и ребенок уходит под воду. В стороны разлетаются брызги и осколки льда. В то же самое время на поляну выбегает Ярошка. Он видит, что случилось и кидается к берегу. Ванечка не успел отойти далеко, и старший брат, упав на колени, в последний момент хватает тулуп за воротник. Ему тяжело, болотная тина не отпускает добычу, но паренек изо всех сил пытается вытянуть малыша на берег. Медленно, но у него получается -- над водой показалась голова Ванечки. Мальчик кашляет, плачет, слабо машет руками. Еще чуть-чуть, еще ближе к берегу. И вдруг ребенок резко уходит под воду! Рывок такой сильный, что Ярошка едва сам не оказывается в омуте. Очухавшись, паренек кричит, всматривается в черную воду, безуспешно пытаясь отыскать брата. Неожиданно из глубины "окна" появляется козья голова. Манька пастью вцепляется в лицо Ярошке и рывком увлекает того на дно.
Плещется вода. По поверхности омута разбегаются хаотичные волны, раскидывая осколки льда и разбивая отсвет пасмурного неба на десятки тонких лоскутов. Но понемногу все утихает.
Снег растаял.
Кирка снова на поляне рядом с призраками. Ванечка все еще держит ее за руку. Рада что-то рассказывает, объясняет, но ее звонкий когда-то голос звучит лишь далеким, неразборчивым эхом. Девушка осторожно освобождает руку и идет по тропинке дальше. Туда, где ее уже ждет Тася.
Лицо приемной матери изломано глубокими морщинами, руки скрещены и прижаты к груди. Не такой хочет помнить ее Кирка. Но вот Тася здесь, а ее бледная кожа покрыта предсмертной испариной. Девушка сама протягивает руку, касается ладонью щеки своей матушки. И мир меняется.
Комната. Полумрак. В глиняных мисках медленно истлевают подожженные стебли лекарственных трав. Растрепанная Рада с огромным животом мучается от болей на собранной из сена лежанке. Рядом с подругой суетится Тася. Она растеряна и напугана. Чуть поодаль на лавке сидит Савелий -- прячет лицо в дрожащих ладонях.
Роды никак не могут разрешиться.
