Но Кира сейчас видит больше, чем мог бы человек. Она видит саму утробу, видит нерожденного еще Ванечку. И четырехпалую руку-тень, обвившую своими черными отростками пяточку младенца. Мертвая хватка -- малышу не появиться на свет... И еще Кира видит, как рядом с дядькой Савой появляется божок -- сгущается в воздухе уродливой тенью, так же, как и когда-то на мельнице. Но здесь никто его не замечает. Рыбий череп тянется к голове мужчины. Подступается близко-близко, к самому уху. Шевелятся белесые кости рыбьей пасти, но слова произносит мельник. Он что-то шепчет Тасе. Женщина удивленно смотрит и мотает головой в ответ. Но Савелий продолжает говорить, показывает на Раду. Та уже еле дышит. Знахарка растеряно глядит то на подругу, то на уже упавшего перед ней на колени Саву. И в конце концов обреченно кивает.

   А божок вдруг поднимает голову и пристально смотрит на Киру.

   Девушка в испуге одергивает руку.

   Напротив стоит Тася. Она испытывающе глядит на дочь.

   - Хитрость все, дочка, злые козни. Не твоя воля, что ты здесь, то божок всех обманул -- ничего взамен не отдал, но все отнял! - Сбивчиво рассказывает женщина. - Потому и мы с Радой здесь. Упросили Хозяйку, Матерь всех детей, - отпустила Милосердная. Всего на часок отпустила. Тебя повидать, правду показать. Ты воротись дочка, не твоя это дорога. Воротись!

   И Тася крепко обнимает дочь, прижимает к груди.

   Кирка не сопротивляется. Она всего-то и хочет голос родной услышать. Хоть еще один разок! Но в неясном шуме ей уже не различить, где человеческая речь, а где шелест листвы.

   - Что же ты меня покинула, матушка, - роняет девушка слова, что слезы в колодец -- гулким эхом раздаются они в душе матери, частой рябью разливаются по больному сердцу.

   С горькой беспомощностью Тася выпускает из объятий отстраняющуюся от нее Киру. И хотелось бы матери броситься к дочери, силком заставить ту повернуть! Да только нет у мертвых власти над волею живых. Вот и смотрит она вслед девушке, вот и шепчет не миру, не богам, но самой себе: "Не уберегла я тебя, моя боурь-травушка. Не уберегла..."

   Кира идет по гати дальше, а за ее спиной таят, исчезают воспоминания.

   Вот уже и божок рядом: рыбий череп глядит пустыми глазницами, с торса сыпется крошка из засохшей грязи. И шевелятся, ворочаются между ребрами разномастные уши -- слушают.

   - А я ведь вспомнила тебя, - медленно произносит девушка. - Ты помог мне спрятаться в лесу. Давно, когда погибли мои родители. А потом вывел меня к дороге...

   Божок молчит.

   - ...Но вначале привел разбойников к нашему ночлегу, - бесцветным голосом продолжает Кира.

   Нечисть клацает острозубыми челюстями:

   - Ты ведь уже знаешь, кто я. Мне душегубству потворствовать -- одно удовольствие.

   Холодный огонек разгорается в фиолетовых очах.

   - Так зачем же спас, если хотел загубить? - Тихо спрашивает Кирка.

   - Слугу себе подыскивал. Прежний злость свою растерял, а вместе с ней и силу. Да ты встречалась с ним недавно, здесь же, - посмеивается нечисть, скрежеща костями.

   И вместе с ним глумливо хохочет Хор одного Голоса, но быстро затихает.

   - Вот я загодя и задумался о ком-то... более способном. Тебя присмотрел.

   Рыбья голова тянется ближе к девушке. Мерно щелкают шейные позвонки. Кирка остро чувствует запах сырой земли и тлена.

   - И как же ты мог знать, что я стану тебе служить? - Совсем тихо шепчет девушка.

   - Я и сейчас не знаю, слово пока еще за тобой. Но мне такой риск по нраву, - без обиняков признается нечисть, - ведь все мои карты крапленые.

   Неожиданно из-за спины божка выскакивает одноухий кот. С шипением он бросается к девушке. Но Кирка так и стоит -- не смеет пошевелиться, ведь это ее Игренька. Мертвый Игренька. Из-за нее мертвый! Между тем взъерошенный кошара цепляет за рукав свадебную рубаху, стаскивает ее наземь и неистово полощет по ткани когтями, рвет на мелкие лоскуты. Успокаивается только тогда, когда от ненавистной ему одежды остаются лишь бесформенные клочки, - садится на тряпье и принимается умываться. Девушка с удивлением смотрит на остатки рубахи, не понимая, зачем же она несла эту тряпку всю дорогу. И вдруг прыскает смехом. Так вдруг весело ей стало!

   - Ну так что, изменишь свой путь? - Вкрадчиво спрашивает божок.

   - Да куда же я пойду? Нечисть ты и ведешь себя как нечисть. Как же легко с тобой! А там, - хихикая, она машет рукой в сторону деревни, - люди. Называют себя так, но вот поступают...

   - И я такая же как они. - Чуть уняв приступ смеха, продолжает Кирка. - Но хотя бы в одном стану лучше -- буду честнее. Вместо радости пусть будет мне безудержное веселье, вместо терпения да доброты -- неистовая ярость! Стану служить тебе, буду нечистью как и ты! Только не обмани меня божок, теперь не обмани!

   Бушует пламя в глазах, лицо искажает злобная ухмылка. Девушка уверенно идет к кромке воды, в последний раз глубоко вдыхает сырой воздух и с хохотом падает в омут.

   И весь мир, наконец, заполняет черная вода -- холодная и глубокая как Киркина обида.

<p>

***</p>

   В Гнилушках снова беда -- одним часом протухла вода в колодцах. Тем, кто вовремя углядел неладное - повезло, а вот Онисим с похмелья не присматривался, не принюхивался, а сделал богатырский глоток из ведра, только что самолично поднятого из колодца. Закашлялся, заплевался, да поздно. Еле успел он добежать до укромного места, а потом едва дополз до порога собственного дома. Так же, как и он, слегло еще несколько человек с разных дворов. Деревенские бросились было разыскивать Кирку, но девушки и след простыл. Пришлось посылать гонца в гарнизон, упрашивать лекаря хоть бы и втридорога, но приехать в деревню и помочь хворым. Выздороветь, правда, суждено было не всем. Но Онисим жив остался -- так заботливо за ним ухаживали Петька и Варенька, с таким усердием молились они Велесию о здоровье отца.