Еще бы знать, почему именно злишься.
Из-за правды, наверное.
Себастьян шумно втянул носом воздух, едва не захлебнувшись. Дважды сглотнул, стукнул себя по колену, с каждым разом все больше уверяясь в том, что наутро вылезет здоровенный синяк. Затем встал, промокнул щеки рукавом водолазки и, проморгавшись, двинулся обратно к библиотеке. Небольшое зеркальце на стоящем рядом высоком узком комоде отразило до жути покрасневшие белки глаз и такое же лицо.
Герман сидел на том же месте, что-то мягко втолковывая Адольфу. Стоило Эхту ступить за порог, он тут же — как мог — выпрямился и, жестом приказав мальчишке отойти, повернулся на звук. Повисла долгая немая пауза. Себастьян все ждал как минимум извинений, но, видно, извиняться должен был именно он. Проглотив обиду, он занял прежнее место, чопорно цепляя руки в замок у живота и сводя колени. После очередного тяжелого вздоха заговорил:
— Допустим, ты и прав. Что с того? Думаешь, я по щелчку пальцев превращусь в пай-мальчика?
— Конечно нет, посмотри на себя: ты даже с сотней тысяч щелчков таким не станешь. Но знаешь, Себастьян, все начинается с малого. С мыслей. С действий. Хотя бы постарайся сделать вид, что понял, о чем я тут тебе говорил. И прекрати мучить мать.Может, она и не была образцовой, но такого точно не заслужила. Поставь себя на ее место и подумай, что бы чувствовал ты, отталкивай тебя тот, ради благополучия которого ты положил все, включая здоровье. Я не говорю, что ты неблагодарный, просто привык занимать удобную позицию жертвы. И даже винить в этом я тебя не могу. Хильке ужасно с тобой обращалась, а тот человек… — Герман покачал головой, кривя губы. — Это обычная, вполне логичная реакция. Но теперь-то ты вырос, прекрати холить этого обиженного всем и вся мальчика внутри, взгляни на ситуацию здраво. Попытайся. Ты уже знаешь, как обстоят дела, просто не можешь переложить эти знания на себя.
Эхт опустил глаза, чуть подрагивая. Он пришел сюда с полной уверенностью в том, что обязательно переспорит деда, но вышло иначе. Ему теперь и возразить было нечем. Но то, как грубо сорвали с него эти розовые очки, растоптав прямо перед носом… Под ребрами сжимало, сердце противно клокотало где-то в горле.
Рядом, прижимаясь к боку, уселся Адольф, без слов обвивая его руку в своеобразных объятьях. От этой детской, наивной попытки поддержать губы тронула горькая усмешка. Себастьян кивнул сам себе и, утерев рот, наконец поднял взгляд на Германа. Тот глядел на него с искренним беспокойством и, казалось, сожалением. Однако лицо его выдавало одну лишь уверенность. Он сожалел только о форме, но уж точно не о содержании.
— Я постараюсь, — наконец выдохнул Эхт так тихо, что едва разобрал сам. Герман одобрительно кивнул, краем глаза косясь на мальчишку. Тот, подластившись под руку, взъерошившую кудри, без слов отошел обратно к книгам, изредка бросая в сторону кресла настороженные взгляды.
— Хороший он парень, — после долгой паузы произнес Герман, качая головой. — Нужно будет тебе поговорить с ним о том, что он здесь услышал.
Себастьян только кивнул, чувствуя, как опустело в голове. По вискам будто перфоратор долбил. Слишком много нервничал. Что-то неразборчиво промямлив, он, махнув на прощание, на автопилоте поднялся в комнату и, не раздеваясь, упал в постель. Потолок давил своей белизной. Из звуков осталось лишь сопение на секунду дернувшегося от неожиданности Рудольфа.
— Все хорошо? — в подушку пробурчал он, сонно моргая. Эхт согласно промычал в ответ. — У тебя что, глаза заплаканные? — Вельд приподнялся на локте, и протянув руку, с проблеском переживания во взгляде положив ее Себастьяну на щеку. — Расскажешь, или пока тебя не трогать?
— Трогай, но рассказывать не буду. — Он постарался улыбнуться и, повернувшись на бок так, чтобы быть к Рудольфу лицом, приластился к его широкой груди, тыкаясь носом в ключицу. — Хочу поспать.
— А будить меня кто будет? — в шутку цокнул языком Вельд, притягивая Эхта еще ближе и ероша ему волосы на затылке. — Ладно уж, — до боли в животе нежный поцелуй пришелся куда-то в макушку, — спи. Главное не плачь. А то ревешь больше Адольфа в младенчестве.
— Ну спасибо.
— Я любя. Не бухти.
Себастьян на секунду замер, забыв даже вдохнуть. Рудольф крепче обвил его руками и уже вновь прикрыл глаза, как снизу раздалось:
— А можешь сказать еще раз?
— Что именно? Не бухтеть? — Шикнув от тычка под ребра, Вельд не смог удержать ехидную улыбку.
И все-таки сказал.
========== 28. ==========
Потребовалось умыться как минимум трижды, чтобы лицо вновь стало нормального цвета. Краснота в глазах чуть побледнела, но так и не исчезла окончательно. Себастьян раздраженно фыркнул.
Он поспал чуть больше двух часов и явно бы провалялся в кровати еще дольше, если бы не Рудольф, с шумом вытаскивавший что-то из трельяжных ящиков. Теперь же, еле переставляя ноги, Эхт вынужден тащиться на кухню, чтобы хоть немного заглушить громкое урчание в животе.
Настроение было на нуле. Себастьян все думал о словах деда, что будто въелись в мозг. Даже злиться он больше не мог. Вероятно, тот все-таки прав, и стоило уже отпустить глупые детские обиды. Но сказать было легче, чем сделать.
Эхт приземлился на стул и, подперев лоб руками, прикрыл глаза. Голова все еще болела, а виски чуть сжимало, точно от повышенного давления. Немного тошнило. Наверное, от голода.
Вздохнув, Себастьян поднялся, пару раз приложил ладонь к оконному стеклу, чтобы сошла наледь, и, согнувшись, заглянул в образовавшийся неровный круг. Во дворе, заливисто смеясь, бегал раскрасневшийся от мороза Адольф, тщетно пытающийся скрыться от летящих в него снежков. Рудольф же с удивительной для его возраста ловкостью уворачивался от метаемых в свою сторону снарядов и, судя по чистейшему пальто, никаких поблажек сыну не давал и давать не собирался.
Эхт неосознанно улыбнулся, наблюдая за этой семейной идиллией. Но на душе стало как-то грустно.
Обед он провел в относительной тишине; со стороны гостиной доносились противное тиканье и скрипение кресла-качалки. Хорошо, что старуха настолько увлечена вязанием.
Себастьян уже мыл посуду, когда на кухню тихо, будто бы и не касаясь пола, вошла Марта. Молча остановившись у соседней тумбы, она принялась искать что-то в шкафчике, украдкой посматривая в сторону сына. Эхт, ненадолго поджав губы, чуть громче нужного отставил тарелку и, сплеснув с рук остатки воды, откашлялся.
— Ты собралась готовить? — неожиданно тихо спросил он, дергая желваками. Марта согласно что-то промычала и быстро, будто боясь разозлить, окинула его взглядом. — Тебе… — Себастьян опять кашлянул и тут же утер рот костяшками пальцев, сразу же облизывая губы. — Тебе помочь?
Мать чуть нахмурилась, так и замерев с противнем в руках, затем неясно дернула плечами и, через силу улыбнувшись, кивнула. Ответив тем же, Эхт отошел от раковины, застывая столбом посреди кухни и решительно не зная, что делать дальше. Ни он, ни Марта долго не решались заговорить.
— Ты… — Она замялась, то беря, то вновь откладывая нож. — Ты умеешь готовить капустный пирог? Можешь нашинковать капусту?
Себастьян буквально на секунду оторопел. В голове вспыхнуло воспоминание, показавшееся таким далеким, точно сохранилось через года. Так трудно было поверить в то, что совсем недавно он цепенел от чужих прикосновений, не решаясь просто опустить лезвие на чертову капусту.
— Да, — наконец выдал он, дергая щекой. — Ее, наверное, нужно помыть?
— Д-да. — Марта заломила пальцы, кивком указывая на соседнюю тумбу. — Отрежь половину. Вторую убери в холодильник.
Просить дважды было не нужно. Эхт, вытащив из-за микроволновки пошарпанную деревянную доску, взял нож покрупнее и, в два резких движения располовинив кочан, попытался вспомнить, чему его там учил Вельд. Марта, щелкнув переключателем на плите, поставила рядом глубокую прозрачную миску, солонку с ложкой и только вскипевший чайник. Рецепт постепенно воссоздался в голове сам.
