Рабочий, уже хотевший отказаться, поджал губы. Себастьян почти видел, как в нем борются два желания — пойти домой и хорошо заработать. Значит, нашел нужную болевую точку.
— Вообще не заводится? — уточнил мужчина, шмыгнув носом. В такой-то холод и в подобной одежде. Глядишь и заболеет.
— Так, кряхтит, — пожал плечами Эхт, — пару секунд и все. Я думал, что с аккумулятором что-то, но аварийка работает.
— Может, из-за свечей, — сам себе кивнул рабочий и, растерянно оглядевшись, кивнул еще раз. — Пойдемте заталкивать.
Сказать оказалось легче, чем сделать. Себастьян думал, что с него десять потов сойдет, когда из последних сил упирался в бампер. Мужчина же, похоже, давно привык к подобному, и ни один мускул не дрогнул на его скуластом лице.
— Скользит, зараза, — выругался Эхт, в который раз съезжая ладонями по гладкой поверхности.
Рабочий на это тактично промолчал, просовываясь через открытое окно и ставя авто на ручник. Себастьян, пытаясь отдышаться, плюхнулся на сомнительного вида потрепанный диванчик. Давненько он не напрягался — последние пару лет в его руках не оказывалось ничего тяжелее крокодиловых портфелей. Вся эта чехарда с машиной его совершенно вымотала.
— И долго с ней возиться? — спросил он у заново появившегося из-за шин работника, успевшего натянуть рубашку с вышитой на груди фамилией. Себастьяну пришлось щуриться, чтобы ее разглядеть. Вельд, значит. — Мне до обеда нужно быть в Берлине.
— Тогда сочувствую, — покачал головой мужчина, — тут не только свечи залило. — По затянувшемуся молчанию он понял, что нужно добавить что-то еще: — Вы сколько раз пытались ее завести?
— Да раза четыре или пять… — навскидку сказал Эхт, в самом деле не помнивший ни одного из названных. — И что, у нее движок от этого отвалился?
— Аккумулятор сел, — чуть нахмурившись вздохнул Вельд, не давая себе сболтнуть лишнего. — Слушайте, свечи я заменю быстро, но аккумулятор будет заряжаться пол ночи. Так что советую пройтись до ближайшего мотеля. Мы открываемся в восемь, может, и успеете доехать.
На слове «мотель» Себастьяна откровенно передернуло. Рисующиеся в голове картинки провинциальных клоповников кроме отвращения ничего вызвать и не могли. Вельд, не обращая внимания на перекосившееся лицо клиента, продолжал возиться с машиной, то и дело грустно вздыхая об утраченных минутах сна.
— Хорошо, — в итоге буркнул Эхт, пересилив подкатившую тошноту. — Куда идти-то?
— Дальше по улице, — махнул в неизвестном направлении рабочий, — будет перекресток — повернете налево, через дорогу, там напротив кафе мотель. — Себастьян уже подорвался с места, как услышал негромкий, привлекающий внимание кашель. — Заполните документы для начала, пожалуйста.
Хорошо, что он вспомнил об этом сегодня — утром Эхт церемониться с бюрократической хренью точно бы не стал. Да и сейчас он, недовольно цокнув, только беглым взглядом окинул титульный лист и небрежным почерком вписал нужные слова в строки, завершив размашистой подписью в самом низу.
Прихватив молоко, Себастьян, отделавшийся коротким, будто насилу выдавленным прощанием, вышел на темную улицу безжизненного городка. Эхт перешел дорогу наискось, даже не глянув по сторонам, и оказался параллельно дверям местного общепита. Подсвеченные окна отразили его осунувшееся, усталое лицо, похожее на злобную гримасу. Спускающиеся с балкона второго этажа ветвистые растения поцарапали щеку, когда он пошел дальше.
На несколько метров вперед и назад из звуков — только его глухие шаги.
Себастьяну стало неуютно. Он так привык к берлинской суете, к вечному трафику, спешке, что теперь в груди поселилось неприятное чувство одиночества. Казалось, что он так и останется среди этих безлюдных улочек. Даже порывистый сырой ветер ощущался во сто крат острее.
Эхт гнал от себя подобные мысли, высматривая огонек в окнах старого мотеля. Это был скорее дом — обветшалое здание в викторианском стиле с деревянной облицовкой и крупными ступенями у небольшого крыльца с резной оградкой. Только крохотная табличка у увитого плющом забора напоминала о специфике заведения.
Себастьян толкнул увесистую дверь со стеклянными витражными вставками и на секунду ослеп от яркости мигающей под высоким потолком желтой лампы. С висящего у узкой лестницы полотна на него из-под полов треуголки взирал местами выцветший Фридрих Великий в позолоченной раме — единственный штрих роскоши, что могло позволить себе это место; а к ноге приластилась мелкая собачонка.
— Маргарет, ко мне! — послышалось откуда-то сбоку.
— Не отвлекайся, пока я с тобой разговариваю! — вторил еще один голос.
— Я просто одернул собаку.
— Ну конечно! Конрад, сколько раз говорить…
Эхт, мягко оттолкнув так и не отставшую шавку, пошел на шум, стараясь не слишком заметно морщиться. Как он и думал — сервисом тут и не пахло. А пахло, надо сказать, старой древесиной, кофе и, кажется, выпечкой. Хотя бы приятный набор. К Себастьяну даже вернулся пропавший невесть куда аппетит, а живот отозвался громким бурлением.
У небольшого стола Эхт увидел спорщиков: взрослого мужчину с лоснящимся высоким лбом и молодого взъерошенного парнишку. Первый, то и дело поправляя редкие белесые волосы на затылке, грозно тряс мясистым указательным пальцем, ругаясь на малопонятном Себастьяну диалекте. Второй, развалившись на стуле, не уставал закатывать глаза, хмуря странной формы брови — похожие на две рисованные вперед — то есть перпендикулярно лицу в целом — галочки.
— Все? Закончил? У меня сейчас уши отвалятся, — фыркнул парень, рывком поднимаясь с места, и вздрогнул, заметив в проеме незнакомца. — Д-доброй ночи.
— И Вам того же, — кивнул Себастьян. — Я комнату хочу снять, это куда?
— Это сюда, — пробасил мужчина, все еще не отошедший от спора. — Вам какую и насколько?
— Самую дорогую, — и «нормальную» хотелось добавить Эхту, — на ночь.
Владелец мотеля, согласно покачав головой, подошел к висящим на соседней стене ключам и указал на стоящую поодаль кассу.
— Мог бы и повежливее, — проворчал парень, приваливаясь плечом к косяку. — Клиент все-таки.
— Помолчи, Конрад, за умного сойдешь.
Себастьян вздохнул, поглядывая на этого Конрада — средней симпатичности молодой человек, лет, наверное, двадцати, скорее всего, сын того мужчины — больно уж похожи некоторые черты; с зачесанной назад русой челкой и тонким, жестким ртом, с болезненно четким контуром. Поймав на себе взгляд, парень нахмурился еще больше и, сочтя, по-видимому, его оскорбительным, ушел в сторону лестницы.
— Извините, — выдавил из себя мужчина, отсчитывая сдачу, — не думал, что кто-то на ночь глядя заявится. Тем более сюда.
— Всякое бывает, — кивнул Эхт, подавив очередной тяжелый вздох, и мельком посмотрел на потертую табличку у кассы. — Спасибо, герр Ратте. И… — он остановился у самой арки, — там есть холодильник? Мне нужно убрать молоко.
— Нет, там нет, — покачал головой Ратте, — тут есть. Оставьте, а утром, как уезжать будете — заберете.
Он указал на спрятанный под тумбой переносной холодильник, и Себастьян, пожав плечами, убрал бутылку в самый угол, к бобовым консервам и кильке. Он до того устал, что не в силах был злиться на обстоятельства, так что молча поднялся на второй этаж, желая лишь одного — уснуть и поскорее оказаться в новом дне, где не придется вспоминать об этой дыре.
========== 2. ==========
Разбудило его громкое щебетание поселившихся на росшем под окнами дереве птиц. Себастьян, пошарив рукой по полу, одним глазом вгляделся в непомерно яркий экран телефона. Без двадцати восемь. Нужно было вставать.
Хотелось принять душ, освежиться, взбодриться, смыть сонную пелену, но местная ванна не вызывала доверия, и Эхту пришлось довольствоваться холодным умыванием и закинутой в рот пластинкой мятной жвачки. Хоть какое-то подобие опрятности.
На первом этаже никого не было, кроме уснувшей в небольшом старом кресле собаки. Так место это казалось совершенно безжизненным, будто заброшенным много лет назад. Прогнав лишние мысли, Себастьян, не удержавшись, потрепал животное между ушей и, тихо кряхтя из-за заболевшей после ночи на неудобном матраце спины, забрал обжегшую холодом пальцы бутылку, сразу же поспешив покинуть мотель.
