— Можешь, — с готовностью кивнул Эхт, практически проезжая по реке. — Но Адольф тебе не даст.

Он переменился в настроение так стремительно, что Вельд почти испугался. Это походило на какое-то психическое расстройство, но, будь оно даже так, заговаривать об этом он бы не стал — не хотелось видеть Себастьяна таким, каким он был совсем недавно: будто бы сломленным, дезориентированным, испуганным, готовым заплакать. Лучше уж так. Пусть и с этой странноватой улыбкой, похожей на оскал.

Обратно идти было легче. И не только из-за уже проложенного пути.

У самого крыльца дома Эхт остановился и, усевшись на последнюю ступень, стал сосредоточенно смахивать налипший на ботинки и брюки снег. Рудольф только с помощью все той же ступени очистил подошвы и принялся ждать, привалившись плечом к дверному косяку.

Тишину прервало дерганье ручки. Наружу, морща нос, высунулся еще чуть сонный Адольф, недовольно проворчавший что-то про холод. Заходить внутрь он наотрез отказался, заявив, что дождется Себастьяна. Тот, судя по чуть слышному сопению, все-таки планировал еще посидеть.

— Где вы были? — сразу же стал допытываться мальчишка, как только дверь за ним захлопнулась.

— Гуляли, — просто ответил Вельд, ставя обувь на полку. Эхт, стягивая пальто, поддакнул. — Ты чего не спишь в такую рань?

— Так лег вчера рано. — Адольф пожал плечами и, поправив завернувшийся сверху фильдеперсовый чулок, рванул в сторону кухни, попутно бросая: — А со мной потом погуляете? Там столько снега выпало, у нас так никогда не бывало.

— Так и знал, что он предложит, — протяжно вздохнул Себастьян, приспуская ворот водолазки, и повернулся к Рудольфу. — Будь готов к тому, что я тебе снежков за шиворот накидаю.

— Если догонишь.

— Тебя-то? В твоем возрасте дай бог среагировать вовремя успеешь. Если вообще успеешь.

— Ну посмотрим. — Вельд снисходительно улыбнулся. — Только не жалуйся, когда потом голову из сугроба будешь вытаскивать.

Продолжая пререкаться, они дошли до кухни, где за столом с книгой в руках сидел Герман, то и дело поглядывающий в сторону возящегося у тумб Адольфа. Тот, как и Себастьян утром, решил пойти по пути наименьшего сопротивления и сделать на завтрак бутерброды.

Вежливо поздоровавшись, Рудольф, так и оставив за собой последнее слово, двинулся помогать сыну, а Эхт, заказав себе чай, отодвинул стул с противоположной деду стороны.

Он все мялся, не решаясь заговорить на волнующую тему, пока Герман, точно не замечал, преспокойно отхлебывал кофе из крохотной чашки и методично перелистывал страницы.

— Снесли лет пять назад, — наконец произнес он, откладывая книгу. Себастьян мельком глянул на автора. Эйхендорф. Заумно даже для Адольфа. — Что? Я проснулся к девяти, видел, как ты через сугробы тащился. Не думаю, что у тебя тут есть какие-нибудь памятные места, так что догадаться было не трудно. Надо было тебе еще вчера рассказать, но к разговору никак не приходилось.

Эхт понимающе кивнул, немного помолчал, поблагодарил Рудольфа за принесенный чай с пряниками и, поерзав на месте, все-таки выдал:

— А почему снесли?

— Да дети там, вроде как, играли, а один из них ногу об доску раскроил. Родители пожаловались местному главе, вот и снесли.Ничего необычного. А ты какую-то историю ждал? — Герман мягко улыбнулся и, отпив еще кофе, с кряхтением откинулся на спинку стула. Себастьян неопределенно хмыкнул. — Так и не расскажешь?

Дед слышал обо всем произошедшем краем уха, да и то в очень сокращенном виде, потому что в то время не жил здесь, в этом доме, а только бывал два-три дня в неделю, на выходных. Ни тогда, в первые года, ни после Себастьян не желал ни о чем говорить, и полную версию событий знали только два человека: он сам и психиатр. Даже мать посвятили частично, лишь описал основные… этапы.

Теперь, конечно, знал еще и Рудольф. Хотя, как сейчас думалось, не будь тех обстоятельств, черта с два бы Эхт был таким эмоциональным в своем монологе.

— Нет, — в итоге выдохнул Себастьян, хрустя пальцами. — Да уже и смысла нет рассказывать-то.

— А что, чудесным образом вылечился?

— Если бы, — Эхт почти весело фыркнул, — это же не за одно мгновение происходит. Хотя я бы, знаешь ли, не отказался. Просто… смысла не вижу. Было и было. Зачем настроение себе портить всяким? Пострадать для морального удовлетворения? Пожалеть себя я и в одиночестве могу.

Герман одобрительно покачал головой. Именно он, пусть и не специально, и привил Себастьяну мысль о том, что разбалтывать всем подряд о собственных слабостях — глупая затея, что, даже если ты и сломлен внутри, образ уверенного в себе человека стоит удерживать хотя бы из принципа. И Эхт, пусть и с переменным успехом, старался следовать этому правилу.

Второй завтрак дал новые силы. Адольф, ожидаемо, все время переговаривался с Германом о книгах и едва ли не засветился от счастья, когда его пообещали отвести в домашнюю библиотеку. Рудольф же, казалось, все-таки решил продолжить прерванный сон прямо за столом, клюя носом, и Себастьяну приходилось то и дело пинать его по ноге, чтобы привести в чувство.

— Разбудишь меня через час-два, ладно? — забавно сведя брови, практически шепотом попросил Вельд у выхода из кухни. Эхт только кивнул и, дождавшись, пока он поднимется по лестнице, повернулся к деду:

— А мне в ваш книжный клуб можно?

— А ты читать начал? — удивился Герман, с трудом вставая со стула.

— Да, — ответил за Себастьяна вьющийся рядом Адольф, активно кивая. — Мы, кстати, в библиотеке и встретились. Правда он тогда сказал, что книги для идиотов.

— Какой ты злопамятный, — шикнул Эхт, приваливаясь плечом к косяку. — Сказал и сказал, чего теперь? Ты мне это еще на смертном одре припомни.

— Я думал, ты это как эпитафию будешь использовать, — осклабился мальчишка. Себастьян только недовольно отмахнулся. Не говорить же, что знать не знает, что такое эпитафия.

Попутно вбивая это слово в поисковик, он, едва ли смотря под ноги, зашагал следом за Германом. Адольф ожидаемо удрал вперед всех и у самых дверей остановился, вежливо пропуская старших первыми.

Библиотека была не очень большой, однако книг, только прибавившихся за последние годы, хватило бы на десятилетия вперед. Эхт, пройдя к широкому старенькому дивану, почти ласково погладил корешок верхнего в сложенной на тумбе рядом стопке томика какой-то классики, оглянулся на заполненные ряды высоких стеллажей и, неясно хмыкнув, уселся в кресло. Раньше, в детстве, он без труда помещался туда целиком, а теперь вопрос о том, куда девать ноги стоял, как никогда остро. Не на столик же закидывать.

Заметив его ерзанье, Герман тростью поддел стоящую сзади чуть скрипнувшую по деревянному полу подставку. Себастьян, чуть смутившись, благодарно кивнул. В семье он был самым высоким, что вовсе не казалось плюсом.

Адольф, носясь от полки к полке, любовно рассматривал книги, что, судя по виду, были старше его раза эдак в три, а то и в четыре. Герман же, упершись обеими ладонями о трость, с какой-то грустной улыбкой наблюдал за этим мельтешением. Эхту даже не нужно было видеть лицо, чтобы прочесть его мысли.

— На тебя в детстве чем-то похож, — тихо проговорил дед.

— Не дай бог. — Себастьян усмехнулся и, поудобней усевшись в кресле, шумно вздохнул. — Ну разве что… не знаю, некоторыми обстоятельствами, что ли.

— Это какими? — Герман тяжело сел на диван, укладывая трость рядом.

— Да самыми очевидными. Вечно без присмотра шастает. — Себастьян краем глаза глянул на забравшегося на небольшую подставку Адольфа, увлеченно листающего какую-то крупную книгу с пожелтевшими страницами.

— И что ты по этому поводу думаешь?

— В смысле? — Эхт удивленно вскинул брови. Дед посмотрел на него так, будто догадаться он должен был с первых же секунд, и пространно махнул рукой. — Ну… Рудольф чаще (сейчас уж поменьше, конечно) на работе, так что… Не знаю, что ты хочешь от меня услышать. Дольф находит, чем себя занять, так что, наверное, и не переживает.