Стоило расслабиться, вслушаться в спокойную речь, как что-то грохотнуло. Себастьян сжал руль, до крови кусая нижнюю губу. Радиовещание прервалось. Одновременно с помехами в голове замелькали воспоминания. Эхт вжал ногу в педаль газа и зажмурился что есть сил. Собственного ускорившегося дыхания он не слышал, но сердце колотилось так быстро, что он ощущал его в самом горле. По вискам обухом била кровь, по щекам скользнули первые слезы, а картинки все загорались и загорались, не оставляя истерзанный разум ни на секунду.
Мгновение. Заиграла музыка — реклама какого-то ресторана. Эхт открыл глаза. Сквозь слипшиеся ресницы он видел не такие уж и далекие огни города. Страх схлынул. Себастьян уже потянулся к лицу, чтобы стереть влагу, как заметил шевеление на дороге. В этот раз память не успела подкинуть очередную подлянку. Впереди явственно рисовался силуэт лося.
Кажется, в эту минуту сигнал опять пропал, но этого Эхт уже не слышал за визгом шин.
========== 5. ==========
Ему показалось, что он очутился на Небесах: все было окутано белым, глаза жег невыносимо яркий свет, а рядом крутился ангел. Позднее выяснилось, конечно, что белым был только потолок, светом — единственная нормально работающая лампа, а ангелом обернулась симпатичная медсестра.
Доктор, зашедший чуть погодя, много о чем спрашивал, но Себастьян не мог ответить хоть что-то внятное. В воспоминаниях раз за разом вспыхивал только дом, ночь и страх — три вещи, неразрывно связанные для него с самого детства. Эхт даже боли не помнил.
Помнить тут, впрочем, было что: бровь рассечена, в левом углу рта запекшаяся рана, ссадина на лбу и подбородке, синяки на ребрах и, судя по жжению в щиколотке, подвернутая нога. Если первые несколько повреждений можно было списать на неисправную подушку безопасности, то остальное врач объяснил тем, что сразу после аварии Себастьян по доброте душевной пошел проверять состояние сбитого животного, споткнулся об отлетевший бампер и улетел в кювет еще дальше, впечатавшись в первое же дерево.
— Так лось-то живой? — осведомился Эхт, пытаясь прочесать засаленные прядки пятерней, теперь по цвету один в один похожие на солому.
— На дороге не лежал — значит, живой, — ободрил его доктор, следом что-то говоря медсестре. — Машину Вашу отбуксировали в ближайшую мастерскую. Герр Файст любезно согласился придержать ее там до вашего пробуждения.
— И насколько хватило его любезности? — Себастьян не без труда встал в койки, потянулся и с презрением оглядел надетую на нем вещь — какая-то жалкая пародия на сорочку, больше похожая на растянутую футболку.
— На полтора дня. Травмы у Вас, как я и говорил, не очень серьезные. Вы скорее просто спали, чем были без сознания.
Переодеваться пришлось в старую одежду; и даже она была лучше, чем больничная. Выписка была короткой, и к тому времени, как часы в фойе показали полдень, Себастьян уже стоял снаружи, совершенно не зная куда идти. Город, хоть и был маленьким, путал перипетиями трудновыговариваемых улиц. В конечном направление пришлось выбирать наугад.
Чутье, на удивление, Эхта не подвело: через пять минут он вышел на знакомый перекресток, а в автомастерской удачно встретился именно Вельд.
— Смотрю, счастливая дорога не получилась, — хмыкнул он, отвлекаясь от установки колеса на каком-то минивэне.
— Мало сказано, — вздохнул Себастьян, попутно ища свою ласточку. Та оказалась чуть дальше и выглядела до того плачевно, что захотелось тут же отвернуться. — Я вообще телефон в мотеле забыл, вот и поехал, а у вас тут, оказывается, сезон лосей.
— Здесь, — поправил Вельд, и Эхт непонимающе вскинул брови. — Телефон здесь забыли, говорю, а не в мотеле. Я его в тот же день нашел; он завалился в диване между подлокотником и сидушкой. Подождите минуту, я закончу и отдам.
Себастьян кивнул и, когда рабочий вернулся к инструментам, предпочел отойти. Если издали ему показалось, что машина выглядела ужасно, то теперь, оказавшись ближе, он мог с полной уверенностью сказать, что ошибся – она была в хлам. Правый бок переднего бампера смят так, что скорежились и номера, а фары, которую Эхт заменил совсем недавно, не было вовсе; все лобовое стекло покрылось трещинами, напоминающими карту какого-то города, вдоль дверей растянулись царапины, а шины явно пришли в негодность. Чудом не пострадала только задняя часть.
Себастьян вымученно потер лицо. Теперь ему и дела не было до собственной опрятности и дискомфорта, что доставляла грязная одежда; голову занимала мысль о том, сколько же ему придется вывалить за ремонт. Конечно, у него оставались накопления — он все же был не так глуп, чтобы тратить всю зарплату разом, но денег, при учете починки машины, едва бы хватило на привычную ему жизнь.
Эхт шумно выдохнул, потирая пальцами ощутимую вмятину на серебристой поверхности. Выкрутится, наверное. Придется немного урезаться, но выкрутится. Ключевое здесь — немного. Все-таки от старых привычек сложно так резко отказаться.
Только Эхт подумал о том, чтобы подойти обратно ко входу, как в дверях возник тучного вида мужчина, утянутый в несоразмерную ярко-голубую тенниску, и без каких-либо любезностей принялся отчитывать Вельда. Стараясь не проявлять заинтересованности, Себастьян скользнул между столбов шин и сталдля вида рассматривать висящие на шершавых стенах плакаты, то и дело косясь в сторону.
Незнакомец отрывисто выдавал что-то про работу, размахивая руками, пока Вельд стоял смирно, точно вышколенный солдат, и глядел ему прямо в глаза, смотрясь при этом до того спокойно, что Себастьян начал завидовать его степенности. Театральное представление продолжалось почти две минуты, за которые Эхт узнал много нового: чинить машины здесь никто не умел, умственные способности всех вокруг варьировались от «тупой» до «идиот», форма, которую, как тихо добавил Вельд, ввел сам мужчина, выглядела хуже дерьма, самого Вельда давно было пора уволить и многое, многое другое, половину из которого Себастьян не понял из-за сильного восточного акцента.
Выйти из укрытия после такого оказалось трудной задачей. Эхт, откашлявшись, вынырнул из-за шин, в неловкости заламывая пальцы. Вельд, окинув его совершенно ничего не выражающим взглядом, как ни в чем не бывало пошел за телефоном, а незнакомец, подавив удивление, переменился в лице.
— Вы, стало быть, Эхт, — он протянул руку, выдав наитипичнейшую светскую улыбку, и Себастьяну пришлось из вежливости ответить тем же. Этот мужчина до боли напоминал ему Берга; хотя у того, справедливости ради, не было столь уродливого шрама на щеке. — Искренне жаль Вашу машину. До поломки, должно быть, она была настоящей красоткой.
— Верно, — со вздохом протянул Эхт, оглядываясь на груду металла, коей теперь и являлась его машина. — Благодарю за то, что позволили отбуксировать ее сюда, герр…
— Файст, — с охотой подсказал мужчина, и Себастьян кивнул. Точно, доктор же называл его имя, но оно тут же вылетело из головы. — Знаете, я вчера позволил себе осмотреть Ваше авто и пришел к выводу, что его вполне можно починить…
Файст ударился в рабочие подробности, не обращая внимание на скептичность Эхта. Разумеется, тот сразу понял, что подобное великодушие — позволить полтора дня занимать вполне пригодное для клиентов место — шло не от исключительного желания помочь; и все-таки такая поспешность показалась по крайней мере невежливостью. С другой стороны — был ли у Себастьяна выбор? Перевоз машины в берлинскую мастерскую, услугами которой он обычно пользовался, влетел бы в копеечку, да и оказался бы наверняка пустой тратой времени и денег. Поэтому, дождавшись окончания монолога, он с готовностью кивнул на предложение заняться ремонтом здесь, и Файст, что-то крикнув на диалекте Вельду, довольный удалился.
— Мерзкий тип, — проворчал Себастьян, плюхаясь на стоящий у невысокой тумбы барный стул, жалобно скрипнувший под его весом. Вельд промолчал, но в молчании этом явственно читалось согласие. — И часто Вы так?
— Часто что? — Рабочий оторвался от рассматривания пола и взглянул Эхту в лицо, беззвучно присвистнув от количества ссадин.
