Время близилось к позднему вечеру. С матерью наверняка выдастся поговорить только завтра — уже сейчас она выглядела уставшей, осунувшейся, да и Себастьян не горел желанием портить себе едва поднявшееся настроение.

Он молча помогал вымыть посуду, пока дедушка болтал с Адольфом на его любимую тему, а Рудольф, получив из широкого кармана пиджака ключи, ходил за оставленными в машине продуктами.

Только сейчас, наевшись, Эхт осознал, насколько устал после такой долгой поездки. Голову будто наполнили ватой, а глаза то и дело сами собой закрывались на несколько секунд. Тепло окончательно его разморило.

Герман пообещал приглядеть за Адольфом и отправить его спать, как станет совсем поздно, и Себастьян, что-то проворчав матери на прощание, со спокойной душой поднялся в спальню. Здесь было чуть прохладней, нежели на первом этаже — не хватало камина.

Ко всему прочему пошел снег, разросшийся до самой настоящей метели. Редко когда погода портилась так сильно. Эхт, хмурясь, уперся руками в подоконник, разглядывая крупные снежинки, липнущие к стеклу и отливу. Наутро наверняка будут гигантские сугробы. Как бы Адольфу не пришло в голову поиграть в снежки… Морозить задницу Себастьяну совершенно не хотелось.

Сбоку отворилась дверь. По стене ненадолго скользнул свет коридорной лампы. Макушку щекотнуло чужое горячее дыхание. Вокруг талии обвились мускулистые руки.

— Йоханнес, значит? — прошептал в самое ухо Рудольф, поддевая застежку жилета.

— Прекрати, — фыркнул Эхт, из-под опущенных ресниц глядя на собственные руки.

— Он был красивый? — Первые поцелуи пришлись за ухо, медленно спускаясь к жесткому вороту.

— Ему было одиннадцать, Руди. И мне тоже. Я имя-то его с трудом вспомнил.

— Мне так не показалось. — Голос Вельда сделался почти бархатным.

Короткий, несильный укус чуть ниже мочки. Самая верхняя пуговица поддалась слишком быстро, еще больше оголяя шею. Себастьян резко втянул носом воздух, слабо, скорее для вида сопротивляясь.

— Сам же говорил, что кровать скрипит, — зашипел он.

— А кто сказал, что нужна именно кровать? — вздернув брови, усмехнулся Рудольф, мягко разворачивая Эхта к себе лицом. — Стена или тахта тебя не устроят?

— Меня устроит только здоровый сон. — Поясница прижалась к подоконнику. Рубашку рывками выпростали из-под ремня, задрали, поначалу не озаботившись расстегиванием пуговиц. Теплые ладони огладили впалый живот, скользнули вверх по груди. — Правда, перестань.

Себастьян нахмурился, беря хозяйствующие по телу руку за запястья и чувствуя, как ускоряется сердцебиение. Вельд только с усмешкой покачал головой, вжимаясь между чужих ног коленом. Эхт мелко задрожал, ослабляя хватку. Такого простого действия с лихвой хватило, чтобы он окончательно перестал брыкаться.

Рудольф притянул его ближе, сдергивая осточертевший жилет и расправляясь с последними пуговицами. Рубашка поползла вниз, бесполезной тряпкой застряв где-то у локтей. Губы поочередно прижались к подбородку, подрагивающему кадыку, острым ключицам, пока руки подцепляли бляху ремня.

— У тебя красивые плечи, — выдохнул Вельд, оглаживая краснеющую свежую отметину на шее кончиком носа.

Вместо ответа Себастьян утянул его в очередной поцелуй, дергая собственные брюки вниз. Короткие ногти шарящей по спине руки впились в кожу до острого жжения. Разум окончательно помутился. Захотелось всего и сразу.

— Только давай тише, — спохватился Эхт, позволяя уронить себя на постель, — тут очень сильная слышимость.

Будто в подтверждение его словам, на первом этаже что-то упало, и звук был такой, точно это случилось прямо под ухом. Себастьян показательно развел руками и тут же приподнялся на локтях, обвивая ногами талию нависшего сверху Рудольфа.

— Из нас двоих просить об этом нужно именно тебя, — с едва видной во тьме усмешкой произнес он, и Эхт несильно пихнул его в плечо. — Ладно, я учту, только не дерись.

========== 27. ==========

По всем законам жанра разбудил солнечный луч. Нужно было вчера задернуть шторы.

Себастьян, сонно морщась, выпутался из чужих объятий и, едва не споткнувшись об одеяло, все-таки смог без потерь выбраться из постели. Короткий горячий душ помог привести себя в чувство.

Явно похолодало. Полы обожгли мокрые босые ноги. Эхт вытянул из оставленного под трельяжем чемодана свитер, вывернул его на лицевую сторону и, едва не перепутав зад с передом, надел. Свитеру этому было лет пять, и Себастьян совершенно не помнил, почему взял его с собой и вообще не выкинул еще в первый год –очевидно, что размер подобран ужасно: линия плеч сползла, рукава свисали ниже пальцев, а за воротом вполне можно незаметно уместить мешок картошки. Единственное достоинство — в нем было тепло.

Спрятав ладони где-то у увеличившихся вдвое предплечий, Себастьян с ногами уселся обратно на кровать, медленно стягивая одеяло с громко сопящего Рудольфа. Тот, что-то нечленораздельно ворча, все отворачивался, пряча лицо в перевернутую боком подушку.

Эхт тихо, почти беззвучно засмеялся, пододвигаясь ближе и блокируя левую сторону. Вельд, сдавшись, приоткрыл один глаз и несильно пихнул Себастьяна в бок, коротко ругаясь на неизвестном диалекте.

— Ну и зачем ты меня разбудил в, — он приподнялся, сунул руку под подушку и нащупал телефон, ненадолго ослепивший яркостью экрана, — полдевятого?! У меня отпуск, Себ, я хочу выспаться на год вперед.

С этими словами Рудольф шумно плюхнулся обратно, подтягивая одеяло ближе. Все-таки без футболки, так и оставшейся где-то у батареи, было холодно. Эхт же, ненадолго насупившись, ощутимо ткнул его под ребра, вынуждая вновь распахнуть глаза.

— Мне нужно, чтобы ты сходил со мной кое-куда, — без промедлений выдал Себастьян, стискивая рукава свитера так, что ладоней стало и вовсе не видно. Вельд жалобно застонал и с обреченным выражением лица притянул к боку подушку, уставляясь пустым взглядом в потолок.

— Идти далеко? — наконец спросил он, рывком принимая сидячее положение, и взлохматил собственные волосы. Эхт неопределенно покачал головой. — Ну примерно хоть?

— Не знаю, в детстве было недалеко. А потом далеко. А потом снова далеко. Я не помню.

— Куда ты меня там тащить собрался вообще? — Рудольф потер глаза, с кряхтением встал и, подхватив с пола все, что там находиться определенно не должно было, принялся одеваться. Себастьян замялся. — Ну? Просто хочешь по окрестностям потаскаться — так и скажи.

— Нет, — Эхт сглотнул и, соскочив с постели, мимоходом поправил одеяло, — хочу сходить… к тому дому.

Вельд замер прямо так, с рубашечной пуговицей в руках. Себастьян и сам себе не верил. Эта идея пришла так спонтанно, что он не успел ей возмутиться или хотя бы удивиться. Просто ночью, проснувшись посреди малоприятного сна, он вдруг почувствовал, что это сделать нужно. Для того же, для чего он приехал к матери — закрыть гештальт, как выразился Рудольф. Но идти одному… У Эхта внутренности в узел завязывались, как он об этом думал. Нет, так точно не выйдет — ноги его просто не донесут, подкосятся на половине пути.

Наконец, Вельд заторможено кивнул. Возражать ему было боязно.

Себастьян благодарно поцеловал его куда-то в скулу и, тихо прикрыв за собой дверь, выскользнул в коридор. Для начала нужно позавтракать. Вчерашний опыт он повторять желанием не горел.

На первом этаже было так тихо, что Эхт неосознанно старался шагать как можно мягче, минуя скрипящие половицы, расположение которых вызубрил наизусть еще в детстве. В гостиную он заглянул совсем ненадолго. Придвинутое к камину кресло пустовало. Рядом лежал недовязанный шарф.

Себастьян сел на корточки, подбросил дров в камин, пошевелил их небольшой кочергой, дожидаясь, пока займется пламя, и, защелкнув решетку, с чувством выполненного долга двинулся на кухню.

Прикасаться к чему-либо казалось странным. Особенно так, без спросу. Каждая вещь здесь была ему чужой, пусть и видел он ее тысячу раз. На кухне было тепло, но Эхт все равно чувствовал характерный для таких мест холод.