— Спасибо, — только и смог выдать Эхт, криво улыбаясь и свободной ладонью мажа по носу.

— Поблагодарите тем, что не впадете в состояние шока. — Вельд осторожно отстранил его руку. — Сейчас как себя чувствуете?

— Мне показалось, что Вы уже перешли на «ты». — Себастьян поджал ноги к груди, кряхтя от жжения в щиколотке. Просто порез, судя по виду. А ему показалось, что вывернул. Даже кровь уже остановилась.

— Это от стресса. Не буду же я обо всей этой вежливой херне заботиться в такие моменты.

Рудольф встал и, всучив Эхту бутылку, отошел куда-то в сторону. Отчего-то захотелось рвануть следом, но тут ногу опять пронзила боль, и он остался рыбой раскрывать рот у валуна.

— Я, — пришлось сглотнуть, чтобы продолжить, — вроде в порядке уже. В груди до сих пор только больно немного.

Он ткнул себе промеж ребер и сморщился. Вельд жестом приказал нагнуться вперед, и через мгновение на плечах оказался плед. Эхт в недоумении изогнул брови.

— Я все-таки предполагал культурно провести вечер, — хмыкнул Рудольф, вновь усаживаясь. В этот раз прямо напротив. — А на траве, знаете ли, неудобно. Но я рад, что Вам лучше. Отпейте еще, если хотите.

— Он крепкий, — скривился Себастьян, кивая на коньяк, что до сих пор вертел в руках.

— Знаю. Люгнер конфисковал его у какого-то отчаянного отца. А я… взял под честное слово себе.

— Поэтому так задержались? — Эхт плеснул в стакан Вельда немного, а сам так и остался обнимать бутылку.

— Да, — Рудольф опустил взгляд, поджимая губы, — я… мне очень жаль, что так вышло.

— Я сам виноват, что полез в воду.

— Но ведь это я Вас сюда пригласил.

— Бросьте.

Они замолчали. Вельд с кряхтеньем глотал алкоголь. Себастьян карябал ногтями по стеклу, то и дело сглатывая и хлюпая носом. Произошедшее все никак не могло улечься в сознании.

Он чуть не умер. Правда чуть не умер. И это была уже не глупая авария из-за тупого лося, а настоящие, осязаемые объятья смерти, чья коса промелькнула прямо перед носом. Слезы вновь подступили к глазам, но Эхт заставил себя сдержаться. В истерику впадет потом, когда будет один. На сегодня уже достаточно прилюдных соплей.

Он вытянул ноги, едва касаясь ими Рудольфа. Тот уже собирался отсесть, как Эхт неожиданно для себя самого запротестовал. Сейчас хотелось знать, что он не один.

— Расскажите о чем-нибудь, — попросил он тихо, устраивая подбородок на горлышке. Вельд, нахмурившись, задумался.

— О чем?

— Не знаю. Вы всегда тут жили? В Драйтештадте, я имею в виду. — Себастьян опять утер нос, окидывая Рудольфа мутным взглядом из-под опущенных ресниц.

— Не всегда. — Он покачал головой и прикончил остатки коньяка в стакане. — Раньше… раньше жил в городе покрупней, когда в авиации служил. Потом, как Адольф родился, переехал сюда.

— А где его мама?

Вельд странно на него посмотрел, тяжко вздохнул и, жестом затребовав бутылку, плеснул себе еще. Эхт уже хотел извиниться за вопрос, как он заговорил:

— Черт знает, в Лондоне, может. Она, как Дольфа мне вручила, почти сразу и уехала. — Себастьян отобрал у него бутылку и продолжил слушать уже с алкоголем. — Так что вот. Я думал, что у нас с ней будет любовь на всю жизнь, а оказалось, что на всю жизнь будет только Адольф.

Рудольф криво ухмыльнулся. Эхт чуть толкнул его ногой, будто в своеобразную поддержку. Ненадолго вновь наступила тишина.

— А Ваши родители где? — Вельд поднял на него глаза. — Я ни разу не слышал, чтобы Вы звонили хоть кому-нибудь из них.

— Отца нет, с матерью не общаюсь. — Себастьян пожал плечами, делая очередной глоток и морщась. — Последний раз видел ее лет семь назад. Я злюсь на нее, наверное, поэтому и не звоню.

— Почему злитесь?

На секунду они встретились взглядами. Эхт хмыкнул, грустно улыбаясь. Рудольф мимолетно коснулся его икры.

— Не знаю. Просто… просто злюсь. Из-за детства, наверное. Я никогда… знаете, я никогда не чувствовал того, что должны чувствовать дети к матерям. Ну, да, она типа мама, но и все. Просто слово. Она была мне не ближе, чем любой другой в семье. А я всегда держался как-то особняком. Особенно после…

Себастьян закусил нижнюю губу, мысленно подбирая слова. Вельд молчал, и он был ему за это до крайности благодарен.

— Знаете, я никогда не был глупым ребенком, но почему-то решил, что тащиться в старое заброшенное здание — это забавно, — произнес Эхт будничным тоном, будто то, что он говорил — само собой разумеющееся. — Оно было таким старым, до сих пор помню… Почти в землю вросло, перекосилось, некоторые доски сгнили, стекла из окон вывалились, и нужно было быть аккуратным, когда под ними проходишь, потому что осколки на траве валялись.

Он сглотнул, затем хлебнул еще коньяка и ставился прямо на Рудольфа, будто убеждая себя, что ничего плохого здесь ему не грозит. На удивление, долго убеждать не пришлось. Себастьян даже усмехнулся этой мысли.

— Было уже поздно, лето, кажется, к тому времени стемнело. Я никого не предупредил, куда иду. Это было обычным делом, никто и не спрашивал. Мама уже ушла на работу. Бабушка, вроде как, тоже. Дед засыпал очень рано, можно было хоть до утра гулять. Ну вот я и… Там никого не было. В доме, я имею в виду. Я пошатался по второму этажу, а потом спустился в гостиную. Там был старый камин с такой… витиеватой, что ли, задвижкой, и я присел его рассмотреть, потому что мне показалось, что за ним что-то блестит, а потом…

Он влил слишком много коньяка и, думая, что сейчас обязательно закашляется, подавился воздухом. Вельд, кажущийся до этого каким-то сонным, мгновенно вскочил и оказался рядом, будто боясь, что Себастьян опять начнет задыхаться. Содрогнувшись всем телом он, неосознанно цепляясь за чужие пальцы, продолжил уже шепотом:

— Доски заскрипели, и я хотел обернуться, но удар по затылку был таким сильным, что я свалился боком на пол. — Эхт быстро утер нос, смаргивая первые слезы. — Он мне… — приставил ладонь к груди, — сапог сюда поставил. А я с детства на самом деле пугливый был, так что…

Себастьян втиснул бутылку между их с Вельдом ногами, укусил себя за сгиб указательного пальца, нервным движением пригладил волосы, вновь мазнул по носу и задышал чаще, точно после долгого бега.

— Помню, что футболка порвалась, и что было очень больно от заноз. Там как в тумане, на самом деле. Он меня в доски почти впечатал, а сам…

— Вы не должны… — попытался прервать Рудольф, но Себастьян быстро замотал головой, не давая ему договорить.

— Нет-нет-нет. Молчите. — Он его же рукой, что до сих пор сжимал в своей, шибанул его по бедру. — Он ударил ремнем по ляжке, я хорошо помню, там бляха была очень большая, шрам остался. А потом…

Эхт закачался, точно в трансе, кусая губы, и Вельд, не выдержав, шлепнул его по щеке. Дернувшись, Себастьян повернулся, в недоумении скользя по нему взглядом, будто в первый раз видел.

— Я выбил ему коленную чашечку. — Бесцветным голосом сказал он и, вывернувшись, ткнул Рудольфа указательным пальцем в солнечное сплетение. — Он только отошел, а я брыкнулся. Случайно попал, на самом деле. Трижды чуть не упал, пока пытался подняться, а он отшатнулся, врезался в окно. Почти вывалился. И, кажется, порезал руку. По крайне мере, отчего-то сильно кричал. Я по пути врезался в косяк, опять чуть не упал, потом скатился по крылечной лестнице на улицу. Он побежал следом, что-то орал — я не знал языка, но звучало грубо, как будто собачий лай. Из-за колена, наверное, он догнать не смог. Там рядом еще речка небольшая была, можно было перейти, но меня чуть течением унесло. Так он из виду меня и потерял.

— Как Вы выбрались из воды? — Вельд аккуратно высвободил руку и, точно зашуганного зверька, приобнял Себастьяна за плечи. Тот вместо того, чтобы привычно дернуться, послушно устроил голову у него на груди, пустым взглядом следя за ползущим по травинке жуком.

— Там очень много валунов было, я в один из них врезался. Ребро, вроде как, сломал. Там уже не до того было, главное — хоть до дома добежать.