— Вам-то? Да каменной скале я бы больше поверил.

Они обменялись шутливо-враждебными взглядами. Рудольф возражать не стал.

Со стороны поляны повеяло шашлыком. Кто-то додумался притащить с собой складной маленький мангал. Проклиная этого умника на чем свет стоит, Себастьян вспомнил, что совершенно голодный. Пришлось покинуть укромное местечко.

У костра он сидел молча, слушая лекцию Зорна об эпохе ренессанса и жуя салат из одноразовой тарелки под аккомпанемент комментариев Эдель. Рядом, привалившись к его бедру и вытянув ноги, лежал Адольф, следя за мельтешением огня. Вельд находился по правую руку, приглашенный в самый последний момент Вейс, то и дело теперь бросающей в его сторону неясные взгляды.

— У меня есть предположение, — зашептал Рудольф на ухо Себастьяну, — что она подумала что-то не то.

— Могу даже догадаться, что именно, — хмыкнул Эхт, отпивая минералку. — Не обращайте внимания.

Наевшись, он плюхнулся у палатки, смотря на оставшихся у костров родителей. Те, судя по заискивающим взглядам, дожидались, когда разойдутся позевывающие дети. У Себастьяна самого глаза слипались. Пора было спать. В последний раз часы на запястье Брайта указывали стрелками на одиннадцать.

Где-то далеко оживилась кукушка. Запели сверчки. Громче обычного затрещали ветки в огне. Аромат стоял до ужаса приятный, точно впитавший в себя все самое теплое и уютное. Себастьян глубоко втянул носом воздух.

Сбоку что-то зашуршало, и вскоре рядом присели на корточки. Вельд выглядел чуть помятым, но на редкость не хмурым.

— Приходите часа через два к озеру, если все-таки решитесь сыграть в лотерею на бронхит. Горячительные напитки организую.

С этими словами он встал, зашумел молнией и скрылся в палатке. Эхт еще несколько минут просидел так, на траве, а затем со вздохом поднялся. Нужно было завести будильник.

Комментарий к 19.

{1} - Сукин сын (фр.)

{2} - Союз свободной немецкой молодежи, организация, в которую входила пионерия им. Тельмана

{3} - Младшая возрастная группа гитлерюгенда

========== 20. ==========

Никого не было на берегу, когда он, потирая глаза, вышел к озеру. Уже хотелось уйти, но Себастьян все равно зачем-то дотащил себя до воды, постоял так немного и пнул лежащий у кромки камень. Ну не зря же просыпался, в конце концов.

Одежда небольшой кучкой легла поверх ботинок, и Эхт, зажмурившись, наступил на дно. По ноге тут же скользнула приятная прохлада. Возвращаться к палаткам перехотелось.

Единственным источником света сталась луна, выглянувшая из-за немногочисленных облаков. Ее серовато-белый диск рябился по воде среди неярких звезд и верхушек деревьев. Себастьян оттолкнулся от мостика. Первым делом стоило привыкнуть.

Вельд не соврал — вода и правда нагрелась, и теперь складывалось ощущение, что на дворе какой-нибудь июль, а вовсе не октябрь. Эхт прикрыл глаза, расслабляясь и дрейфуя по редким волнам. В такое время особо ни о чем не думалось.

Приятно было смыть дневной пот, охладиться, отдохнуть в тишине, разбавляемой лишь естественными звуками леса. Опять заухала сова. Где-то вдали по траве пробежала белка. Юркнули в норы полевки.

Себастьян нырнул. Дна он давно перестал касаться ногами, оставалось только вертеться в, казалось, бесконечной толще, воображая себя русалкой. Даже в воде Эхт прыснул со смеху. Нет, сравнение близкое, но не то. Крабом. Воображая себя крабом.

Осмелев, он стал опускаться глубже, будто стараясь коснуться томящихся внизу ила и камней, и каждый раз выныривал с оглушающим вдохом, стряхивая капли с лица. Метр за метром Себастьян приближался к венчающим озерцо скалам, натыкаясь лишь на мокрый песок. Глаза уже болели. Не стоило так часто открывать их в воде. По большей части Эхту приходилось жмуриться и всплывать наугад.

И все-таки мать была права, говоря ему в детстве, что в незнакомых водах глубоко лучше не погружаться.

Себастьян вспомнил об этом совершенно внезапно, стоило ноге скользнуть по чему-то мерзкому и склизкому. Он едва не наглотался воды, когда щиколотку пронзила острая боль. Эхт замахал руками, не до конца понимая, что так и не сдвинулся с места. Дернуть ногой было невозможно — при каждом движении ею хотелось завопить во всю глотку.

Волной накатившая паника совершенно не помогала. Себастьян, пересилив себя, попытался коснуться пальцами щиколотки, натыкаясь на дерево. К горлу подступила тошнота. К глазам — слезы.

Он постарался раздвинуть щель руками, но лишь посадил занозу. В легких уже жгло. Захотелось расплакаться прямо тут, под водой, свернуться калачиком, прижать колени к подбородку и зарыдать навзрыд. Но больше всего Себастьян бы отдал за один-единственный вдох.

Мир помутился. Эхт уже не видел ни дна, ни собственных рук. Грудь сдавило так, будто все ребра разом начали постепенно уменьшаться. Он чувствовал, что вот-вот не выдержит и откроет рот, пуская воду в легкие. Даже факт нахождения в озере казался ему ненастоящим.

Что-то скользнуло по щеке. Вероятно, он случайно задел ее пальцами в попытке утереть невидимые слезы. Волосы на затылке колыхнулись. Сквозь толщу прорезалась невыносимая боль в щиколотке. Во рту появился медный привкус. На периферии угасающего сознания Себастьяну показалось, что он смог вдохнуть. От дурости этой мысли губы попытались расплыться в глупой улыбке. Не получилось. Наверное, отекло лицо.

Перед глазами отчего-то распласталось звездное небо. Луна вполовину зашла за облако. Раздался глухой звук. Щеку свело судорогой. Спину расцарапало.

В уши будто свинца залили. В легкие, судя по ощущениям, ртуть. Очередной неясный звук. В этот раз куда более долгий. Себастьян почувствовал, как по языку струится какая-то жидкость, а под рукой образуется лужа.

Звуки оказались кашлем. Кашлял он сам, выблевывая воду на траву. На дрожащем плече лежала ладонь, ненадолго исчезнувшая только для того, чтобы откинуть прилипшие к похолодевшему лбу волосы.

Эхт задышал. Часто, точно в агонии, заламывая руки, едва ли не извиваясь на земле. С бровей и ресниц капало, мешая разглядеть кучу его собственной одежды в стороне и брошенную на траву бутылку с двумя пластиковыми стаканами.

Себастьян перевернулся на спину, уставляясь пустым взглядом вверх. По вискам вниз сиганули слезы. Кто-то аккуратно сжал его руку.

Эхт приподнялся, нашарил в пространстве чужие плечи, вцепился в них так, будто до сих пор тонул. Заскулив, он все же разрыдался, мажа пальцами по прилипшей к телу футболке и волосам, карябая шею и тычась носом в ключицы. Наверняка выглядит жалко и отвратительно, но сейчас до этого не было дела.

— Я умер? — хаотично зашептал он, прижимаясь лбом к чьей-то широкой груди. — Умер ведь, да? Хоть бы умер…

— Это как минимум неблагодарность к моему труду, — тихо, почти истерично засмеялись сверху, приглаживая его волосы. — Все-таки жизнью рисковал. А он тут умирать удумал. Вот не мог попозже утонуть? Только выходные испортил.

Себастьян поднял голову, сталкиваясь с затуманенным взглядом синих глаз. Потянулся к смутно знакомому лицу. Поверху ладони легла другая. Ко лбу на мгновение прижались губы в отчаянной попытке успокоить всеми известными способами.

— Мне страшно… — Слезы вновь потекли вниз по щекам, оставляя во рту соленый привкус.

— Знаю. — Его прижали ближе. — Просто заткнись сейчас.

Он послушался, укладывая голову обратно, и зажмурился. Всхлипывания медленно утихали, превращаясь в скулеж. Под ухом замедлялось сердце. Себастьян попытался сосредоточиться на этом ритме, цепляясь за втиснутые в ладонь пальцы. Черт знает, сколько он так сидел.

Его аккуратно привалили к небольшому валуну, вытерли лицо, всучили в руки стакан и заставили залпом выпить обжегшую небо хрень. Эхт вновь закашлялся, понимая, что глотнул коньяка. Мир постепенно прояснялся.

Рядом сидел по пояс раздетый Рудольф, то и дело припадая к горлышку бутылки, и смотрел на воду с какой-то потаенной ненавистью во взгляде. Себастьян потянул вперед руку, тыкая Вельда в предплечье. Тот обернулся, мягко, подбадривающе ему кивая.