Вельд чуть притормозил и, окинув взглядом громоздившийся по левую сторону мотель, со вздохом произнес:
— Только будь с ним осторожен, хорошо?
Адольф закивал и, прижавшись к руке, принялся рассказывать об уроке Брайта и всех увиденных им по дороге белках, птицах и сусликах. Рудольф, слушая вполуха, пересчитывал остатки семейного бюджета и изредка выдавал требуемую от него реакцию. Морально он был готов к увольнению, а вот финансово — далеко нет.
========== 12. ==========
Первым делом Себастьян забрал машину. Как и говорил Вельд, на пороге его встретил Файст, выглядящий куда лучше вчерашнего. Без лишних слов Эхт, расплатившись, вдавил на газ и поспешил на работу.
Работа. Как забавно. У него здесь была работа. Здесь, в городе, показавшимся ему последней помойкой. Здесь, где окончательно рухнули все его цели и стремления. Здесь, где Себастьян поклялся себе не задерживаться. Он даже улыбнулся. У судьбы, однако, извращенное чувство юмора.
Руль под руками ощущался до невозможного приятно. Эхт и не понимал, как же соскучился по вождению. Рев мотора казался ему чудеснейшей музыкой, а собственное сиденье — райским облаком. Хотелось перетрогать каждую деталь в салоне, прикоснуться к остаткам былой роскоши, хоть ненадолго ощутить ускользающий призрак богатства, успешности. Но Себастьян держал себя в руках. Это уже походило на манию.
Парковку у школы пришлось искать — та, на удивление, оказалась полупустой, и Эхт без труда занял лучшее из возможных место и еще несколько минут просидел в машине, не решаясь выйти.
— Да ну… — сказал он сам себе, глядя в зеркало. — Не в первый раз же, а ломаешься, как…
Он не договорил, отмахиваясь от собственного отражения. Правда ведь — он это уже проходил. Тогда, много лет назад, приезжая на практику, Себастьян был резвым, готовым на свершения молодым человеком, сейчас же, еле вылезая из салона, он сам себе казался старым дедом. Спину после стольких ночей на ужасном матраце переклинивало с завидной регулярностью.
Коридор ожидаемо полнился подростками. Эхт, прижимая дипломат к бедру, протискивался сквозь скопление, сжав зубы, чтобы не материть каждого встречного школьника, окидывающего его стеклянным, сонным взглядом. Да, у всех здесь обстоятельства были не из лучших, но это не повод мешаться под ногами.
Гомон не давал думать. Только оказавшись в классе и усевшись за стол, Себастьян смог успокоиться. Будучи практикантом, он знал, как разговаривать с подростками — сам им не так давно перестал быть; теперь же, когда на горизонте маячил третий десяток, они казались ему настоящей гестаповской сворой — надменной, бесчувственной, жестокой толпой, готовой порвать любого, кто им неугоден. Учителя таковыми, к сожалению, оказывались чаще всего.
Нужно было сохранять хладнокровие. Хотя бы внешнее. Здесь как с животными — они могут почуять страх. Услышь подобные сравнения далекий от педагогики человек — непременно бы рассмеялся, но Себастьян слишком хорошо знал эту кухню. Младшие классы, несмотря на буйность, на фоне старших милые одуванчики, не доставляющие никаких проблем. Дети с их переходным возрастом, гормонами, максимализмом и ярым желанием утвердиться любой ценой были худшим, с чем когда-либо мог столкнуться взрослый человек.
До звонка оставались считанные минуты. Из-за завтрака и возни с машиной Себастьян опоздал и лишь мельком проглядел выданные ему вчера документы. Программу придется подавать интенсивнее, первый вверенный ему класс явно отставал по темам.
Эхт откинулся на спинку неудобного стула и, зацепившись взглядом за висящий на противоположной стене плакат, попытался привести нервы в порядок. Не за горами было то время, когда ему придется начать пить для этого таблетки.
Часы, казалось, тикали громче обычного. Себастьян практически им в такт стучал ногой и все порывался схватить лежащий поверх бумаг карандаш, чтобы хоть чем-то занять руки.
Почему же он так переживал? Эхт все пытался ответить на этот вопрос, сжимая и разжимая кулаки. Большое количество людей его не пугало — в крупных городах к такому привыкаешь быстро, абстрагируешься, и привычка эта сохраняется надолго. Страх быть в центре внимания? Это звучало уже правдоподобней. Хотя Себастьяна раздражал не столько интерес в свою сторону, сколько бестактность некоторых людей, считающих святым долгом влезть в личное пространство. Социальное дистанцирование вошло в привычку с самого детства. Эхт не любил сближаться с кем-либо, если на то не было веских поводов. Даже с коллегами по прошлой работе он общался скорее из нужды, да и то не всегда.
Вчера ему думалось, что устроиться сюда будет хорошей идеей. Сейчас же, когда вновь приходилось затыкать одно ухо, чтобы не оглохнуть, это казалось скорее вынужденной мерой. Оставалось лишь где-нибудь отыскать домик по средствам — и он окончательно пустит корни, как привык делать это всякий раз, оседая на новом месте. И все-таки почва могла быть и поприятнее.
За одно мгновение тишина в классе была нарушена: кто-то ругался, кто-то гремел всякого рода канцелярией и вытаскиваемыми из портфелей учебниками, кто-то так громко слушал музыку, что Себастьян мог отчетливо разобрать каждое слово.
Эхт поморщился, отодвинул стул, медленно встал. Нервно одернув пиджак, он прошелся до выхода и, оглядев опустевший коридор, с мягким хлопком прикрыл дверь. Прикрикнуть или ждать, пока сами угомонятся? Себастьян не знал. Портить первое впечатление не хотелось.
Он оперся на край стола и, сложив руки в замок, окинул класс взглядом. Рассевшиеся по местам дети показались ему слишком взрослыми — такими, наверное, выглядели все их ровесники в нынешнее время, но Эхт все равно растерялся. В его практику было иначе. Да в его молодости все, честно говоря, было иначе.
Сейчас нужно хотя бы поздороваться.
Класс ответил ему нестройным хором и кивками. Себастьян выпрямился, подавил желание сложить руки на груди и представился. Только прекратившийся гомон накрыл его второй волной. Дети зашушукались, поворачивая друг к другу головы, и, казалось, перестали обращать на него внимание. А оттого так удивила Эхта вытянутая вверх рука.
— А Вы недавно приехали? — спросила какая-то девушка, поймав его взгляд.
— Чуть больше недели назад, — кивнул Себастьян, отлипая от стола и прохаживаясь вдоль первого ряда. Вперед потянулось еще с трое рук. — Все, заканчивайте, давно пора начинать занятие.
— А может… на первом это, просто познакомимся, раз уж Вы новый учитель? — раздалось откуда-то с дальних парт, и идею тут же поддержали всеобщим гулом.
— Познакомиться я с вами за год успею, а вот такими темпами нагнать программу — нет. — Себастьян сдернул у первого попавшегося школьника учебник и быстро пробежался по оглавлению. — Так что открывайте на странице…
Номер потонул во взрыве разочарования. Эхт, тяжело вздохнув, повторил еще раз. Он бы и сам не прочь поболтать, но платят ему не за это. Да и давать слабину в первый же урок не стоило.
Воображение, однако, нарисовало куда более страшную картинку, нежели оказалось в реальности. Дети, хоть и принимались гудеть при любой сказанной мимо фразе, в целом держались спокойно, и Себастьян даже упрекнул себя за пессимизм. Это, разумеется, был только один класс, но он, казалось, задал тон на весь день.
Несколько перемен Эхт провел в кабинете, нервно вышагивая между парт. Та подавленная им еще в институте жилка преподавательства вновь проявила себя, и Себастьян чувствовал, что просто физически не может усидеть на месте. Повторять одно и то же разными словами наскучило бы любому, но ему, привыкшему жить распорядками, это казалось благом.
Потуги в депрессию и головная боль, преследовавшие Эхта на протяжении всей недели, окончательно отступили. Перед ним вновь выстраивался четкий план: Себастьян знал, когда нужно вставать, куда при этом идти и что там делать, во сколько он освободится и чем займется позже. Существовать в рамках ему было легче всего, и тот бардак, поселившийся в его буднях после приезда в Драйтештадт, наконец рассосался.
