Себастьян неуверенно кивнул, оглядывая новых коллег. Бенедикт, заметив его скованность, отогнал для вида оскорбившегося Зорна обратно к окну и предпринял еще одну попытку заговорить.
— У нас не всегда так, знаете ли. Просто день такой… напряженный. — В ответ на это Зорн со своего места громко фыркнул и шепнул что-то на французском. — Сколько можно просить тебя не выражаться, Вольф? И почему ты такой медленный, Пауль?
— А ты когда в командиры заделался? — снисходительным тоном поинтересовался последний, ставя перед Эхтом кружку чая и упаковку с кубиками сахара. — Жаль, что Бенедикту не хватило такта на то, чтобы нас представить. — И он протянул ему ладонь, чуть заметно улыбаясь. — Пауль Люгнер.
Говорил он вкрадчиво, тихо, точно боялся спугнуть, и показался Себастьяну самым приятным из всей компании. На вид ему было лет сорок, может, сорок пять, и обладал он далекой от симпатичности внешностью: узкое лицо, длинный, тонкий рот и такого же типа нос, маленькие темные глаза были выдвинуты вперед, из-за чего узкие черные брови совершенно терялись на их фоне, вдобавок ко всему — оттопыренные уши. Женщины, подумалось Эхту, наверняка и не замечали эту нескладность. Природная харизма перекрывала все недостатки.
— А что Вы, позвольте спросить, преподаете? — поинтересовался он, когда Люгнер присел рядом, размешивая сахар в своей кружке.
— Литературу, — с улыбкой ответил Пауль и, пока Брайт отвлекся на препирательства с Зорном, украдкой пододвинул блюдце с печеньем. — Угощайтесь, а то Бенедикт опять съест все сам.
— А что все-таки он имел в виду под «напряженным днем»? — отщипнув небольшой кусочек, спросил Себастьян, краем уха слыша нервно прохаживающегося вдоль окна Зорна.
— Заходил местный… скажем, бургомистр, а такие визиты по обыкновению выдаются тяжелыми для всех, включая коллектив.
Эхт от удивления приподнял брови. Он как-то и не подумал, что и у таких городов имеется высшая власть, и что власть эта может наносить различного рода визиты. И все-таки удачно, что он разминулся с этим бургомистром — общение с политиками у него вечно не задавалось.
— И вовсе не для всех, — вклинился в разговор Бенедикт, наливая себе чай. — Гертвиг побегал, да вот Вольф все успокоиться не может.
Зорн, поняв, что на него все смотрят, только показательно сложил руки на груди и вздернул подбородок, делая вид, что крайне интересуется выглянувшим из-за облаков солнцем.
— Гросс тут не при чем, — выдал он после долгой паузы и, наконец, оставил окно в покое, усаживаясь рядом с остальными.
— Разумеется, — закивал Бенедикт, потерпевший полное фиаско в попытках отвоевать печенье обратно, — и фрау Вейс тоже.
Он попытался улыбнуться, но под тяжелым взглядом Зорна сделать это удалось с превеликим трудом. Себастьян, переглянувшись с покачавшим головой Паулем, предпочел не вмешиваться, и продолжил пить чай, ожидая развития разворачивающегося перед ним театрального действа.
— Тебе бы поучиться держать язык за зубами, — не предвещающим ничего хорошего тоном произнес Зорн, и Брайт с готовностью нашел для него ответ:
— А тебе — не засматриваться на чужих жен. Да ладно бы так, чтобы никто не заметил, так там же Гросс в метре от тебя стоял, постыдился бы!
— Нотации о морали будешь читать своим детям, Бен. — Зорн подался вперед, до побелевших пальцев стискивая подлокотник. — Имей уважение к старшим.
— Не понукай меня возрастом, — с громким стуком поставил чашку Брайт.
— Не им — так опытом. — Увидев малейший проблеск обиды на лице коллеги, Зорн с победоносным видом откинулся на спинку стула, считая перепалку завершенной. У Бенедикта, правда, на этот счет было иное мнение.
— Да я, знаешь ли, тоже могу краски по холсту размазывать и выдавать это за искусство.
— Да как ты смеешь?!
И они вновь развели долгую ссору, половину из которой Себастьян не понимал — Зорн то и дело переходил на баварский диалект, разбавляя его французским, а Брайт больше вздыхал и плескал руками, чем что-то говорил. Явно привыкший к подобному Люгнер безмятежно допивал чай, рассматривая висевшие на противоположной стене фотографии, и мало обращал внимание на происходящее, лишь изредка поворачиваясь к Эхту, будто убеждаясь, что он еще не ушел.
— Часто они так? — спросил в один момент Себастьян, испугавшись громкого хлопка — это Зорн стукнул по столу, чтобы прибавить словам экспрессии.
— Чаще, чем хотелось бы, — вздохнул Пауль и отставил кружку. — Так, достоуважаемые, заканчивайте уже, только время зря теряете. Я понимаю, что у всех нас непрошенный перерыв, но давайте займемся чем-нибудь полезным.
— Я и пытался, — Зорн с деловитым видом дернул полы клетчатого жилета, — пока меня не отвлекли.
— Смотреть в окно — это не полезное дело, а пустая трата времени.
— Это ты, Брайт, в окно смотришь, а я созерцаю пейзаж. — Сделав неясный пас рукой, он уселся обратно на стул.
— Хватит. Все равно друг друга не переубедите.
— La vérité est née dans la dispute {1}. — Повторив недавний выпад, Зорн закинул ногу на ногу и всем видом дал понять, что дискуссия окончена.
— Так вы не спорите, а пререкаетесь, — напоследок одернул его Пауль, игнорируя брошенный в свою сторону убийственный взгляд.
— Вы знаете французский? — удивленно шепнул ему Эхт.
— Попробуй не выучи его за столько лет с… — Люгнер мельком посмотрел на нахохлившегося Зорна и тихо кашлянул, — такими выдающимися людьми.
Себастьян против воли издал смешок и тут же прикрыл рот рукой. С коллективом ему явно свезло. И это, думал он, только трое его представителей. Оставалось надеяться, что они — самые яркие экземпляры, и других эксцессов на рабочем месте ждать не придется.
Очередная невыносимая трель звонка мгновенно очистила учительскую, и Эхт, получив три рукопожатия подряд, был вынужден покинуть школу, перед этим переняв во владение увесистую папку с необходимыми учебными материалами. После двух дней безделья судьба щедро одаривала его головной болью в виде бесконечных бумаг.
Комментарий к 10.
{1} В споре рождается истина (фр.)
========== 11. ==========
Сидеть до вечера за документами Себастьяну не хотелось, и он, сменив костюм на более подходящую одежду, решил поближе познакомиться с городом, где ему по воле случая суждено остаться. Ходить по домам и представляться каждому жителю он, конечно, не собирался, но вот пройтись по округе вполне можно было.
К тому времени, когда он вышел из мотеля, совсем потеплело — тучи, что стягивали небо с самого утра, стали обыкновенными белыми облаками, порывы ветра сошли на нет, а солнце, казалось, даже грело. Эхт, ненадолго замерев у забора, шагнул в сторону мастерской. Прямо за ней громоздился ряд разношерстных магазинов, а дальше, отделенный резной оградкой, возвышался облагороженный лес.
Вскоре Себастьян оказался на широкой тропинке и, пиная то и дело встречающиеся камни, продолжил путь в чащу. Над его головой постепенно смыкались еще не до конца оголившиеся ветви, скрывая от лучей, и где-то сверху с дерева на дерево перебегали беспокойные белки. Щебетали птицы, изредка спрыгивая на землю и с интересом наблюдая за забредшим сюда человеком. Эхт, то и дело оглядываясь, видел лишь бесконечные ряды потемневших от времени стволов и невысокие, клонящиеся к его ногам кустики с краснеющими среди изумрудных листьев ягодами.
Пахло близкой рекой, сырой корой, поздними осенними цветами и мокрой землей. Себастьян вышел на асфальтированную дорожку, начавшуюся так резко, что он бы и не заметил, не скатись на нее с крутого склона по правую сторону столкнутая белкой шишка. Деревья к тому времени поредели, и теперь между их остроконечными, напоминающими шляпы жевунов верхушками проглядывалось ясное, голубое небо.
Себастьян остановился. Вдохнул поглубже. Так, если чуть прикрыть глаза, можно было подумать, что он чудом оказался в Баварии, в родном городе, что распростершееся синеющей гладью перед ним озерцо — то самое, у берегов которого он любил бегать мальчишкой, то самое, что заменяло ему каток в холодные зимы и то самое, что с головой прятало его от остального мира, когда становилось совсем невмоготу. Эхт едва заметно, краем губ улыбнулся. Поправил растрепавшиеся от долгой ходьбы волосы. И зашагал дальше, будто и не резало под ребрами так, что подступали слезы.
