Сейчас Себастьян, наверное, находился на предпоследней стадии принятия. Так заключил он сам, глотая таблетки от мигрени и попутно ища куртку потеплее. И то стадия эта подходила к концу, удачно совпав с дождями. Стоило природе сменить гнев на милость и явить последние в этом сезоне погожие деньки, как Эхт смог подняться с кровати и начать предпринимать хоть что-то. Выбор у него, впрочем, был не то чтобы большой.

Вырядившись в самый приличный костюм и уложив вечно завивающиеся от влаги волосы, он торжественно встал перед зеркалом, оценивая масштаб убытков. Конечно, темные круги под глазами статуса не прибавляли, но лицо на удивление все еще не утратило столичной лощености, и это показалось Себастьяну хорошим знаком.

Стараясь обходить многочисленные лужи, Эхт по памяти шел в нужном направлении, то и дело останавливаясь, чтобы как можно тщательнее обмозговать решение, которое, как думалось ему самому, он принял в бреду. Но деваться было некуда. Как говорил его дедушка, кто отдыхает — ржавеет.

На знакомой жилой улице Себастьян повернул, и вскоре перед глазами выросло высокое двухэтажное здание, выглядящее как тысячи ему подобных по всей стране. За небольшим сетчатым забором виднелся местами пожелтевший газон, на котором некогда наверняка громоздились десятки деревянных столиков; цветы в квадратных клумбах залило водой, и те выглядели не лучше валявшихся в мусорном ведре пестрых упаковок.

Охранник у входа пропустил Эхта без лишних вопросов, стоило назвать причину посещения, и даже объяснил дорогу до кабинета директора, которую, впрочем, Себастьян забыл моментально, как только оказался в чуть узком светлом коридоре. По правую руку выстроился ряд серо-голубых притуленных к стене шкафчиков, по левую же располагались немногочисленные двери, доска с объявлениями, карта и чья-то прилепленная на жвачку плохо пропечатавшаяся фотография с обидной подписью. Фыркнув, Эхт пошел дальше, то и дело слыша приглушенные голоса учителей и детский гомон, мешающиеся в одно неясное нечто, больно режущее восприимчивый слух.

Директора в кабинете не оказалось, но его секретарь любезно предложил Себастьяну посидеть в приемной. От кофе он отказался и, приземлившись в удобное кожаное кресло, принялся ждать. Руки то и дело порывались проверить наличие паспорта в нагрудном кармане, а нога отбивала неизвестный даже самому Эхту ритм, заставляя нервничать и его, и постоянно отвлекающегося секретаря.

Устраиваясь в офис к Бергу, Себастьян так не переживал. Тогда он знал, что в случае неудачи пойдет в другой, соседний отдел, а если не срастется и там, то испытает судьбу в сотне иных, ничем не отличающихся корпорациях. Сегодня было иначе. Второй школы Эхт тут не видел, да и вакансий в одолженной у Ратте утренней газете не нашел.

Он уже порядком устал ждать и хотел пройтись по коридорам, когда дверь в приемную отворилась, и на пороге возник приличного вида невысокий мужчина, тут же со вздохом приземлившийся в соседнее кресло. Прижав ладонь ко лбу, он пустым взглядом уставился куда-то в пол, то и дело кривя тонкие бесцветные губы и потирая пересеченный короткой вертикальной линией подбородок.

— Ладно, — сам себе сказал мужчина, расправляя плечи и одергивая полы коричневого пиджака, — черт с ним.

Он мгновенно поднялся и уже хотел уйти обратно, как его осторожно одернул секретарь, одним лишь движением головы указывая в сторону замершего Себастьяна. Тот, прокашлявшись, встал и без замедлений представился, протягивая руку.

— Я слышал, что Вы искали учителя экономики. — Он вздохнул и, пересилив себя, с натянутой улыбкой спросил: — Еще нуждаетесь?

Удивительно, с какой готовностью Эхт отвергал это предложение с несколько дней назад и с каким трепетом ждал ответа теперь. Тогда ему казалось, что стоит лишь немного подождать, и все решится само собой, но сейчас, когда терпения больше не оставалось, других выходов он не видел.

— Да-да, разумеется, — закивал директор, минутой ранее назвавшийся Ульрихом Гертвигом. Голос его звучал мягко, несмотря на внешнюю суровость, и Себастьян несколько расслабился. — Пройдемте в кабинет, там будет удобней.

Вести переговоры за столом и впрямь оказалось комфортнее, особенно с небольшой порцией безалкогольного арбузного сидра. Эхт с охотой отвечал на вопросы, откинувшись на спинку стула с велюровой обивкой, и краем глаза наблюдал за качающимся маятником Ньютона на полке позади Гертвига. Былая скованность испарилась, не оставив и следа. Теперь Себастьян как минимум был уверен в завтрашнем дне.

— Скоро будет звонок, — проговорил Ульрих, еще раз пожимая ему руку, — думаю, я смогу лично провести Вам экскурсию.

Эхт уже хотел отказаться, как прямо за его спиной раздался звук, который при желании с легкостью мог дать фору иерихонской трубе. Сморщившись, Себастьян зажал одно ухо, молясь, чтобы это побыстрее прекратилось.

— Скоро привыкните, — понимающе покачал головой Гертвиг, приглаживая седые виски.

Эта школа ничем не отличалась от той, в которой учился сам Эхт когда-то — такие же коридоры, полнящиеся беспокойными подростками, множество однотипных классов с маленькими табличками на дверях, полупустая библиотека с портретами приевшихся классиков на стенах и широкие лестничные пролеты.

Вверенный Себастьяну кабинет находился в самом конце первого этажа и отличался от остальных только развешанными повсюду плакатами с таблицами и краткими понятиями заумных терминов. Впрочем, Эхту это казалось не худшим вариантом: класс был просторным, светлым, с приятного серо-белого цвета стенами и длинной доской; часы над учительским столом не раздражали тиканьем, а на водруженном на небольшой книжный стеллаж телевизоре вполне можно было включать обучающие фильмы; недостатка в меле Себастьян тоже не заметил — тот лежал в глубокой жестяной зеленой коробочке, что стояла на прижатом к стене стуле между пустым ведром и сложенной квадратом тряпкой.

Ульрих, второй раз продиктовав, во сколько завтра явиться и где взять учебный план, оставил его осваиваться. Первые десять минут Эхт бродил по кабинету, рассматривая парты и плакаты, выглядывал из окна, наблюдая за немногочисленными баскетболистами на спортивной площадке, и просто собирался с духом, чтобы наконец выйти в переполненный коридор. В одиночку сделать это оказалось сложнее.

Неконтролируемый поток толпы вызывал у Себастьяна панику, но он успешно боролся с ее проявлениями на лице, лавируя меж болтающих компаний. Необходимо — как заверил его Гертвиг — было зайти в учительскую, познакомиться с коллективом и все прочее, на что Эхт с радостью не тратил бы время.

В небольшом кабинете, впрочем, его встретили лишь трое: Зорн, которого Себастьян узнал тут же, вальяжно сидел на стуле на колесиках у окна и пил чай, не обращая на остальных ни малейшего внимания; низкорослый мужчина, устроившийся в одном из кресел в углу, с обреченным видом глядел на разложенные перед ним на круглом кофейном столике листы; а полноватый парень, по виду ровесник Эхта, листал какой-то журнал за длинным столом и попутно пытался не крошить лежащим на резном блюдце печеньем.

Первым Себастьяна заметил именно последний. Он, отложив чтиво, приветливо помахал свободной рукой и, прожевав, протянул отряхнутую ладонь:

— Бенедикт Брайт. — Когда Эхт представился в ответ, он продолжил: — Вы, значит, новый учитель экономики у старших?

— У старших? — переспросил Себастьян, неуверенно отодвигая один из стульев.

— Здесь два корпуса, — поспешил объяснить Брайт, — среднюю и младшую школы соединили. Ну, город небольшой, сами понимаете. — Он развел руками и, на секунду обернувшись, чуть громче произнес: — Пауль, поставь чайник, неприлично же так сидеть.

— То есть к Вольфу ты таких претензий не имеешь? — с напускным удивлением спросил поднимающийся с кресла мужчина, на что со стороны окна ему пришел вполне четкий ответ:

— А ты сидишь ближе. — Зорн тоже встал, допил остатки чая и, отставив кружку на стол, пожал Эхту руку, здороваясь. — Рад, что Вы все-таки согласились, — сказал он ему, поправляя выбившийся из-за ворота рубашки шелковый платок.