========== 7. ==========
Поговорить им удалось на следующий день, когда Себастьян утром сидел в кафе и глотал вторую порцию горького кофе, попутно разглядывая новостную ленту. Тот мир, известия о событиях которого пестрили в заголовках, успел стать для него далеким; Эхт чувствовал себя человеком из прошлого века, силясь вспомнить имена знаменитостей, что ускользали из памяти в ту же секунду, что он отводил взгляд от экрана.
Так его и застал Ратте, как обычно зашедший за завтраком для себя и отца, которому все доставлялось в последнюю очередь скорее из вредности, чем из необходимости Конрада поесть первым.
— А сам он зайти не может? — поинтересовался Себастьян, накручивая на вилку спагетти, когда Ратте поделился жизненной несправедливостью.
— Он работает, — закатил он глаза, а затем едва удержался от того, чтобы сплюнуть себе же под ноги, — хотя работы там… Будто бы есть посетители. Ну, кроме тебя. А он все сидит над бумагами, как хрен знает кто, и отвлечься не может, будто бы мир в ту же секунду рухнет.
Себастьян хмыкнул. Когда-то он думал так же: мать, занятую до самого позднего вечера на работе, он видел едва ли по пять минут в день, и все это жалкое время вместо хотя бы минимального общения предпочитал лишь злиться и корчить обиженное лицо. Сейчас бы он, конечно, поступал иначе, но внутри еще тлело разочарование и раздражение каждый раз, стоило вспомнить наполовину стершиеся черты родного лица.
Эхт кашлянул, сцедил остатки кофе и проморгался. К горлу подступил ком, что случалось всякий раз, стоило подумать о матери. Иногда ему все же хотелось ей позвонить, даже если в ответ ожидаемо раздадутся очередные нотации; теперь, казалось, это могло вызвать у него только улыбку.
Конрад, думалось Себастьяну, сохранил весь арсенал юношеского максимализма: это читалось и в отрывистой жестикуляции, и в словах, и даже в том, как загорались его глаза, когда речь заходила об отце. Ему казалось, что он говорил что-то великое и значимое, когда каждый раз на деле выдавал не более чем наитипичнейшие для молодых людей фразы.
Сколько лет ему было? Эхт дал бы на вид не более двадцати двух — возраст, когда, казалось бы, пылкость должна была поутихнуть, но то ли характер, то ли местность так влияли на Конрада, что он едва был отличим от шестнадцатилетнего мальчишки. Это не принижало его в глазах Себастьяна, отнюдь — теперь он казался тому более чем пропорциональным, ведь живость лица и характер слились воедино. А учитывая, как ловко Себастьяна вчера заткнул за пояс восьмилетний мальчишка, возраст стал скорее чем-то эфемерным.
К слову, об Адольфе — Эхт очень хотел возвратить ему книгу, заодно искренне поблагодарив за пару часов покоя, но он понятия не имел, где его можно было бы встретить, а расспрашивать о ребенке прохожих казалось более чем странным. Так что Себастьян, сложив Дефо в наплечную сумку, что сегодня намеревался таскать с собой весь день, собирался сразу же после обеда (когда учебное время, по его предположению, подойдет к концу) повторно наведаться в библиотеку; даже если мальчишку он не встретит, то отдаст книгу той женщине, которая, судя по подслушанному разговору, была знакома с ним куда ближе.
— А ты долго планируешь тут оставаться? — отвлек его от размышлений Конрад, приканчивая остатки завтрака.
— Как машину дочинят — уеду. По времени не знаю, ремонтник сказал, что долго.
Ратте помолчал с пару секунд, а потом тихо, почти шепотом спросил:
— Тогда… ты бы мог подвезти меня до Берлина? — Себастьян вскинул брови. Конрад смутился и, костяшкой указательного пальца потерев подбородок, пояснил: — Я просил пару раз местных, но они все знакомы с отцом и отказываются. А такси… У меня и денег-то столько нет — тарифы сейчас огромные.
И опять — Ратте напомнил Эхту его самого. Когда-то он тоже рвался в столицу любыми способами. Правда, в его случае они были иные, нежели помощь первого попавшегося приезжего.
Вздохнув, Себастьян кивнул. Мало ли, вдруг и Конраду повезет.
Хотя сейчас Эхт меньше всего думал о возвращении в Берлин — голова его была занята тем, как бы заплатить за ремонт и не обанкротиться окончательно. Ясно дело, теперь выбирать он вряд ли станет и в столице придется работать везде, где только возьмут, лишь бы оплатить съемное жилье, с поисками которого наверняка возникнут проблемы. Себастьян даже рассматривал вариант продать машину сразу после починки, чтобы хватило на первое время.
Пока, конечно, он не бедствовал, но вложенные матерью догмы не давали расслабиться — все должно было быть под контролем, он обязан был входить в каждый новый день с полной уверенностью в том, что сможет его окончить хотя бы с парой десятков центов в кошельке. И уверенность эта таяла куском льда под полуденным солнцем.
Все время до обеда Себастьян провел на лавочке у мотеля в тени ветвистого дерева, слушая музыку и пытаясь составить таблицу возможных расходов — то, чем занималась его мать каждое воскресенье, и то, что он сам делал на работе первые несколько лет. Вытаскивать на улицу ноутбук и создавать документ с осточертевшим интерфейсом желания не было, и Эхт предпочел обойтись записной книжкой и ручкой, от которой после первых же десяти минут писанины разболелось запястье. Так или иначе, но к завершению плейлиста у него на руках был план по выживанию.
А именно выживанием Себастьяну это назвать было легче всего. Понятие «жизнь» для него кончилось ровно в ту минуту, когда перед капотом машины вырисовался лось. Иногда Эхту даже думалось о том, что помри это животное на дороге, то он с радостью бы сделал из его рогов трофей. А лучше из морды — плевать было бы удобней.
— И долго тут сидишь? — привалившись к стволу дерева, поинтересовался Конрад, вернувшийся с обедом для отца. В ответ Себастьян только кивнул. — И не надоело? Ну то есть… погода-то не самая жаркая, хоть и солнце яркое.
— Куртка у меня теплая. — О том, что вытащить ее он догадался только после того, как не смог от холода пошевелить пальцами, Эхт предпочел умолчать. — А тебе не надоело туда-сюда гонцом бегать?
— Да надоело, конечно, — усмехнулся Конрад, — но что поделать. Здесь есть и плюс — комната успеет проветриться.
С этими словами он взглянул куда-то вверх. Себастьян, проследив направление, увидел лишь окно второго этажа с трепыхающимися на ветру оранжевыми шторами. Должно быть, там и жил Ратте.
— И чем ты там занимаешься? — скорее из вежливости спросил Эхт, последний раз осмотрев план и захлопнув блокнот.
— Ну, — Конрад замялся, заулыбался и сильнее сжал пакет с едой, — я там… клею всякое.
— Клеишь?
— Да… всякое. — Он совсем покраснел и прикрыл глаза, будто изо всех сил избегал зрительного контакта. — Вроде этих… домов там, зданий.
— Так ты архитектор? — догадался Себастьян, поднимаясь с места.
— Нет. — Ратте нервно засмеялся и тут же сник, беспокойно оборачиваясь по сторонам. — На архитекторов учатся, а я так, самодельничаю. Но в общем… вот этим и занимаюсь.
— Вот как. — Эхт на секунду поджал губы. Все-таки рано он сделал окончательный вывод об этом парнишке. — Значит, в Берлин хочешь ехать учиться?
— Ну да. А зачем еще туда ехать? — Конрад до того доверительно посмотрел на него, что возразить вышло с трудом:
— За деньгами.
— Денег можно и тут заработать, если больно надо. — Ратте мягко улыбнулся, точно теперь уже он был снисходительным взрослым. — А за мечтой — туда.
Себастьян смутился. Для него мечта заключалась в деньгах, но каждый раз, встречая подобных Конраду людей, он чувствовал ее никчемной, глупой, недостойной разумного человека. Деньги, наверное, должны были стать итогом цели, а не изначальной задачей; так они и зарабатывались наверняка легче. Но Эхт не умел ничего, и то же самое ничего не приносило ему удовольствие.
— Благородная цель, — кивнул он, царапая ногтями кожаную обложку блокнота.
— Ага, — коротко улыбнулся Ратте, — но отец не особо этого понимает. Он считает, что я должен… как это — перенять его дела. Вот. А мне этот бизнес уже поперек горла, если честно.
