Последнее уж точно. Я исчезла не только из его поле зрения, а будто со двора вообще, хотя и осталась на пороге его дома… На пороге неизвестности. Стояла с остывающим чаем и даже не отхлебнула ни разу. Губы, в отличие от глаз, не приклеились к его телу, но чувствовать скользкую твердость фарфора, вместо натренированных мышц, не желали. Вот так!

       Так я и стояла, наблюдая за собачьим счастьем. Наверное, я все-таки недостаточно сучка в душе, чтобы получать удовольствие от ничего не значащих отношений. А ведь хотела… Хотела заполучить этого спортивного мачо в свою постель… И ведь почти получила. Она, постель, запланирована на какое-то там непонятное число, когда звезды сойдутся над нашими грешными головами, а не над собачьей башкой, которая все тянулась и тянулась за мячом.

       Олег умело уводил мяч от раскрытой пасти, но пару раз Агата все же умудрилась схватить его и, зажав в пасти, как всем известный Крокодил — солнце, наматывала круги по асфальтированному дворику. Олег не отставал от нее, явно поставив себе целью потерять с сотни три калорий, пусть я не видела в его теле ни одного лишнего жирка. Но собаке виднее — просто так она бы гонять его не стала. Может, правда, мстила за баню. Чтобы и этот жеребец стал весь в мыле!

       — Агата, ну ёлы-палы…

       Олег в очередной раз завладел мячом, но никуда его не бросил — держал в руках на уровне лица, отбиваясь ногами от наскакивающей на мяч одуревшей от игры собаки.

       — Акула, блин. Зачем ты его прокусила?!

       Я б тебе сказала, почему она это сделала… Чтобы наглости в тебе и самодурства поубавилось, дорогой мой человек. И я уткнулась в чашку как раз вовремя, когда Олег, точно прочитав мои мысли, сделал шаг к дому.

       — Твоя собака, значит, да? — продолжал он держать спущенный мяч на весу. — Претензии, выходит, тебе предъявлять? Ты ей напильником зуб на меня точила? Или только себе? Где мой чай? Я твою собаку вымыл и высушил, — говорил тот, с которого пот лил градом. — Плату не прошу, но чаевые-то можно потребовать?

       Я протянула ему чашку, по-прежнему нетронутую, но он тронул ее тут же — и руками, и губами. И почти сразу меня, хотя и не мог выпить залпом.

       — Знала бы ты, как мне не хочется никуда идти, — чуть оторвался он от моих губ, и я сумела вдохнуть немного свежего воздуха, а не только собачье-мужского аромата: вторая мокрая тварь тоже околачивалась рядом. — В воскресенье поедем на пирожки, договорились?

       Я судорожно мотнула головой.

       — Нет, я не хочу… Не хочу знакомиться с твоей семьей… Это лишнее.

       Он бросил мяч и стиснул с той же силой теперь уже мою голову — сейчас и из нее весь воздух выпустит: дышать от его близости и в его близости я уже никак не могла.

       — Какая же ты упрямая, Мила, какая же ты упрямая… Но я упрямее. Ты меня еще не знаешь…

       — Вот именно, — еле выдохнула я. — Я тебе совсем не знаю. Как и ты меня.

       — Нас с тобой ждет прекрасный вечер, чтобы познакомиться поближе, потому что Агата будет привлекать к нам внимание, но не людей. Если только они не захотят попасться ей на зубок. Так что, можно сказать, у нас с тобой свидание под охраной.

       И он подмигнул. Или просто капелька пота попала ему в глаз. Бедному… А все почему? Потому что меня не послушался. Кто на собаку со шлангом пойдет, того шлангом поливать и будут. Но так и быть — из душа, душа моя…

       Мне тоже понадобился душ, но из него я вышла уже одетой, хотя и знала, что Олег с собакой ждали меня дома, у себя… Вернее, у него. Собака Лолы и Макса, сколько бы Олег не заявлял на неё прав своим самодурством. Я оделась в ванной комнате, потому что мне было так спокойнее. Я боялась изменить выбор и напялить не то, что снискало одобрение господина Лефлера.

       Косметики на мне был допустимый в приличном месте минимум, потому что в моей походной косметичке лежали только кофейного цвета тени, карандаш для бровей, тушь и помада цвета капучино. Кто же знал, что Золушку пригласят на бал! Впрочем, какая же Золушка без хрустальных туфелек? Будем считать, что из-за перебоев с поставками горного хрусталя, фея-крестная подарила бедняжке сандалии из воловьей кожи. Ну, как-то так…

       Я проверила все окна и, сдав дом на сигнализацию, рванула по выложенной не желтым кирпичом дорожке резвой лошадкой, но у самой калитки замерла, как суслик. Карета оказалась поданной: пусть огромные темные очки Олега скрывали половину довольного лица, но вот наполовину открытое заднее окно полностью вываливало на всеобщее обозрение довольную собачью морду, так что ошибиться с белой «тыквой» я не могла. Как не могла и понять модель. Сбоку никакой надписи, а из калитки я вошла прямо в открытую дверь седана, которую Олег распахнул для меня.

       — Прошу!

       И где твой внедорожник? Как-то несолидно, братец Лис!

       Не успела я приземлиться в кресло, как тут же получила в ухо мокрым холодным носом: защищает своего любимца, чудовище! Пришлось ради спасения минималистского макияжа отбиваться от неё руками. Раздосадованная Агата заерзала по кожаному сиденью, и я с опаской покосилась на хозяина хоть и мелкого, но явно дорогого авто, который только-только пристегнулся.

       — Надо было что-то подстелить…

       — Соломинку? — усмехнулся Олег своему отражению в зеркале заднего вида. — Везде не подстелишь. И машинке почти два года, так что горе не беда. Собачий комфорт важнее. Ну, готова?

       — К чему? — не поняла я и нервно завернула поля шляпки, которую держала на коленях.

       — Да много к чему! — усмехнулся Олег, выезжая на дорогу.

       Только как белая «тыква» двигается, если я не услышала звука мотора. Только песок и мелкие камушки зашуршали под шинами, а на асфальте исчез и этот звук. Лолина машинка тоже тихая, но не настолько…

       — Но вообще-то я с Агатой говорил, — продолжил неожиданно Олег. — Она пообещала весь вечер быть хорошей девочкой.

       Я нервно повела бровями: даже без тональника кожа казалась безумно стянутой — наверное, моей наружной оболочке передалось внутреннее напряжение: мне б самой не опозориться и не опозорить своего спутника. Конечно, сумасшедшей все простительно, но как бы не хочется выглядеть дурой в собственных глазах: роль ролью, но пусть это будет только роль.

       — Мила, расслабься…

       Поверх моих пальцев легли пальцы Олега: сухие и горячие, но их не слишком дружеское пожатие и совсем не дружеское поглаживание сделали мои ладони жутко мокрыми.

              — Это все херня, полная… Это даже не дружеская тусовка. Это так, вынужденное совещание на природе.

       — На природе?

       Я не поднимала глаз, сфокусировавшись на напряжённых костяшках мужских пальцев: сколько он ещё так будет вести машину одной рукой? Впрочем, дорога здесь прямая. Вторая рука профессионалу может и не понадобиться вообще.