— Кил… — хрипло зовет мальчик, побеждено прикрывая глаза и желая лишь новой порции этого яда, боли. Ему нужна эта боль. Нужна…

— Ты его полюбил? — вместе с этим злым вопросом мужчина без предупреждений засаживает член в податливого мальчишку, размашисто и на всю длину, отчего Уолтер дергается, а на глаза моментально наворачиваются слезы.

Но это не от того, что от грубого проникновения всё по новой горит внутри лавой и разрывает его на части, это от… слов. От грубости этого бестактного, но настолько проницательного сукиного сына, под движения которого Уолт лишь желанно поддается, но отрицательно всё же мотает головой, не в силах ответить устно.

Хлесткий и болезненный шлепок по правой ягодице заставляет вскрикнуть и уронить голову на запястья, частично чувствуя холодный металл от наручников. Ну за что он с ним так?

— Полюбил. Эгоистичного. Идеального. Самодостаточного… Этого… человека искрометность!

Каждое слово хуже пощечины, потому Уолтер впервые настолько осознано дергается, пытаясь уйти от соприкосновения телами и движений внутри, сжимается весь, и хныча от резкой боли пронзившей тело.

— Давай, зажимайся сильнее. Будет лишь больнее. Ты ведь это любишь, — ещё толчок, несдержанный, до конца, так что мальчишка прокусывает нижнюю губу, опять попадая на старую рану, и морщась от противного вкуса металла на языке.

— Сильнее… — хрипит Уолтер, едва не умоляя, уже влажный от испарины и прижимающийся к мужчине ближе, но по прежнему не желающий слышать ненавистные слова.

— Полюбил, не так ли? — издевательским вопросом, ломая ещё одну моральную сторону пацана, — Верил в иллюзию. Маленький, хрупкий… Малыш не знал, что Стерлинг таких как ты пачками…

— Сильнее! — насколько может рявкает Уолт, сдерживая непрошеные слезы и прогибаясь в пояснице ниже, жадно поддаваясь теперь сам.

Киллиан на такое лишь самодовольно ухмыляется, исполняя просьбу мальчишки. Сейчас по-настоящему раскрывшегося и не скрывающего себя настоящего. Не прячущегося за ширмой.

Три дня правды и почти непрерывного садисткого траха, и мелкий гений таки увидел мир в его паршивом лицемерии, скотстве и всепожирающей злости. Неужели для того, чтобы встать мозгам на место, умным мозгам, к слову, нужно настолько ломать? Но ему понравилось. Им обоим. Только мальчишка слишком распоясался и сам теперь приказывает, не порядок… Перехватить железякой по-другому, утыкая лицом в матрас, прижимая за шею вниз и фиксируя клешню на затылке, двигаясь намеренно жестче, чувствуя теплую влагу внутри. Опять порвал? Хорошо, так мальчишка орет в конце громче, вместе с удовольствием испытывая нестерпимую боль, отчего его кроет и он теряет сознание на несколько часов.

Но всё же… сознание у него хорошее. И не Стокгольмский. Ни разу. Всего лишь мазохист, прячущийся за пацифизмом. Удивительно и редко. Но на то он и гениальный юный изобретатель. И, всё же… Брошенный, непонимаемый всеми с детства, чудик, как его обзывали, верящий слишком сильно в добро. Настолько сильно верящий… На самом же деле, под всей этой коркой бравады о доброте и любви в мире, всего лишь подросток, неистово пытающийся спасти себя самого от желания чувствовать боль и страдания постоянно, потому что думает, что заслужил их. Веря в пацифизм и желая его лишь потому, что другого не остается, альтернатива — своя же темная сторона, которая каждый раз напоминает, что люди — твари, их не спасти, как и они не спасли его мать, кинули на растерзания тому самому слову пацифизм. Одиночка с характером, заставивший себя поверить, что добро спасёт этот прогнивший мир, желающий его изменить и принявший на веру, что такие как он действительно могут что-то изменить на благо всего человечества.

Но здесь раскрылся, здесь принимает свое наказание, и притом не ломаясь как жертва. И убивать его теперь не так уж и хочется. Наоборот. Изменить до конца, показать всю гниль людей, насколько они его «ценили», насколько он со своим добром был нужен. Переродить. Показать другую сторону и после представить перед Стерлингом. А ведь, это дополнительная идея…

Мальчишка уже будет другим — сломленным и новым, и это подействует на давнего врага сильнее, нежели просто кукла. Мальчишка сломает его…

У него зреет новый план, а потому мужчина останавливает таймер, прекращая старт всей своей армии дронов. Их не найдут здесь ещё, как минимум, день, но уже вечером он найдет более надежное убежище, и заляжет пока что на дно. Инсценирует свою смерть и подрыв нескольких беспилотников. А пока…

Уолт вновь капризно вскрикивает, встречая каждое движение, и Киллиан переключается на мелкого, больно сдавливая ему голову клешней и притом удерживая живой рукой за бедро, вторгаясь в податливое колечко мышц до конца, впервые намеренно задевая простату и проезжаясь по ней, выбивая из бедного Уолтера крик чистого удовольствия.

— Он растоптал тебя. Ты это знаешь? — хриплым шепотом, наклоняясь к мальчику ближе, — Плевать ему на добро, на хорошие планы. Он лишь любит делать «бум»! Не забыл?.. Он убил тебя. Маленького мальчишку…

— Не надо!.. — сипит Уолт, вымокший и задыхающийся, он действительно сейчас не хочет ничего кроме их болезненного секса, тем более слышать настолько ранящие его слова, — Не делай этого, не…

— Полюбил того, кто тварь похлеще меня? И каково? Оправдалось? — рычит зло Киллиан, и клешнёй намеренно сдавливает сильнее, оставляя царапины на нежной и так уже поврежденной коже парня.

— Не надо! Прошу… Просто…

— Просто что?

— Делай, что хочешь, но не говори мне о нем! Не говори мне…ай!

— Что хочу, да? Даже так? — шлепок по красноватой ягодице, а парень лишь стонет громче, провокационнее, оттопыривая задницу и расставляя ноги шире. Хорошая реакция, Уолту явно нравится. А значит стоит включить порку в их временное развлечение.

— Ещё… — едва смущенным шепотом проговаривает мальчик, зажмуриваясь от того, что просит, и от кого конкретно.

— Показать тебе последнее видео, сразу после того, как его «расколдовали» от твоей замечательной сыворотки?

— Нет! Не смей! Нет!.. — Уолтер резко начинает вырывается, понимая, что не выдержит этого. Не тогда, когда его берут и он подобен низкосортной шлю… Не под голос Ланса. Только не так. Он не хочет, чтобы все в душе опять болело, он не хочет ненавидеть, и не хочет слышать нечто новое и как всегда страшное для себя.

Но Киллиан решает всё сам, он больнее давит пареньку на голову и механизм прекрасно справляется, заставляя юношеское тело расслабиться и больше не сопротивляться. Всё та же дистанционка, и на экране запись камеры, с одного из кабинета лаборатории; Стерлинг на ней невозмутимо и без стеснения надевает свой костюм, пока Марси смотрит отчеты рядом, давая голому только что обратно обращенному агенту одеться.

— И что ты планировал? — уставше ставя подписи где нужно, спрашивает Марси, — Зачем подставлял его под пули? А если бы я в него выстрелила там, в Венеции?

— Не выстрелила. Я тебя знаю. Ты всегда проверяешь информацию.

— Лэнс, он… ребенок. Он тебя сделал птицей и…

— Я сам намудрил. Но он был мне нужен. Очень смышленый парень…

— И? Ты б его послушал? — она всё же не выдерживает и поднимает голову, пристально заглядывая в глаза агента.

— Шутишь? Этому ребенку, что объясняй, что нет. Сам бы понял, когда… вырос. С огнем…

— Нужно бороться огнем, да? — хмыкает Марси.

— Да. Сам бы создавал взрывчатки, прекрасно осознавая сколько на них подорвется. А добро, супер изобретения, эти игрушки, которые не вредят… Я хотел бы жить в таком плюшевом мире, где это действенно… — шпион прерывается, медленно опуская голову, — Но у нас так не бывает. И мальчишка лишь зря…

— Прекрати! Выключи это! — вскрикивает Уолтер, не в силах больше это слушать и сдерживать поток слез, но на него никто не обращает внимания, и на экране запись продолжается, и после небольшой паузы девушка вновь заговаривает:

— Не бывает. Но ты ведь ему поверил. Я читала записи, которые вытащили ребята. Там, на яхте… он доказывал тебе…