Он воровато осматривается, благодарит чертову синтетику за ее прочность, ибо волокна в лямке рюкзака так и не порвались, и он не потерял свой груз с тарами питьевой воды.

Парень хочет закурить. Опять. До дрожи в пальцах и горьковатого привкуса на кончике языка. Но вновь одергивает себя, сжимая правую руку в кулак и чувствуя отрезвляющую, саднящую боль от содранной кожи на костяшках. Всё же, не хило он шибанул по той стене.

Выдох, рваный и судорожный. Он обязан забыть о воспоминаниях. Отсечь ту жизнь, отсечь яркость и всю краску. Он умер там, и пора это уже понять. А если и не там, то точно в чертовом шестизвездочном люксе на стошестнадцатом этаже.

Бред… Ложь! Он не умер!

Умерли и обгорели воспоминания. Но не он сам. Он не хочет! Обгорела душа, оплавился добрый характер, стекая жидкой, паленой резиной и оставляя только стальной каркас, который и не позволяет скатиться до уровня здешних подстилок и полных моральных ублюдков.

— Да пусть хоть завтра апокалипсис, к херам и на зло этим тварям выживу!

«Дорогой, когда случился апокалипсис, тебя еще в проекте даже на верху не было, так что лучше уж заткнись!»

Он морщится — неприятно, но факт. Одного частичного апокалипсиса этому человечеству хватило с лихвой. Хотя, он считает, что и второй бы сейчас не помешал, ибо это уже не жизнь, а хрень какая-то. Фрост цыкает, прищуривается и удобнее перехватив злосчастный рюкзак, направляется по узкому противному проулку, чуя, что где-то сверху, из-за куска высотки, что находится по его правой стороне, на него кто-то смотрит.

Парень фыркает, замирает на месте на одну секунду, прикрывает глаза и делает глубокий, рваный вдох и такой же выдох и… срывается с места, настолько резко, что клубы пыли вырываются из-под кроссовок, а мелкие камешки на земле летят в стороны.

Ему плевать, что выглядит он подобно тем шизофреникам и чокнутым, которые бродят тут по округе и делают такие же быстрые выпады или движения. Он не хочет, чтобы за ним кто-то наблюдал. Он не хочет, чтобы его кто-то разглядывал. Он не хочет, чтобы его кто-то вел, пока он с паршивыми мыслями добирается до своего, ставшего привычным, закоулка.

Быстрый бег. Тело быстро переключается на ускоренный ритм. Но горячий ветер в лицо ни черта не остужает и не перебивает мысли в голове. Он ненавидит себя, и он ненавидит мир. За спиной, в рюкзаке, противно плещется вода, ударяясь о пластмассовые стенки тары.

Фрост шипит, похожий сейчас на дикого, разозленного котенка, который не подпускает к себе обидчиков. Только вот парнишка не подпускает к себе… прощение. Для самого же себя. Он не может простить.

Впереди небольшая дорога, благо не магистральная и не в несколько рядов. Визг тормозов, вновь сбоят светофоры, ставший привычным и почти родным отборный мат водителей — словно на другом языке говорят, а мальчишка кривит губы в понимающей усмешке, и серым вихрем проносится меж таких же обезличенных машин и их водителей, пока возле светофора образовалась пробка.

Несколько проулков, мысли в голове накаляются до предела, подобно чертовому асфальту в знойный день сорокоградусной жары. У него вновь… Нет, для него не важно, что опять произойдет, если он перегрузит свой дебильный мозг. Ему плевать. Организм должен справиться. Фрост мотает головой, запрещая как будто самому себе, несется вперед, идеально петляя по выученным улочкам и проулкам. Здесь гуляет другой ветер, здесь не так пахнет гнилью, только землей, мохом и… чертовыми химикатами, которые бодяжит один недо-химик из третьего дома напротив.

«Чертов мир, со своей чертовой антиутопией» — ядовито шипит парень в мыслях и только звуки включенного новостного портала из пятой квартиры в его доме, до которого он добежал, заставляют вмиг остановиться, прислушиваясь к словам из открытого окна.

Джек щурится, он склоняет голову вбок и раздувает ноздри из-за злости вперемешку с недовольством.

Сегодняшней ночью, ближе к утру, Главное Управление объявило о введении на два месяца комендантского часа по всему городу. Особенно это касается района А7 и С17…

— Мальчики и девочки, ложитесь спать пораньше, не выходите на улицу и не гуляйте по бульварам с малознакомыми вам маньяками-потрошителями!.. — саркастично цедит сладким голоском Фрост, почти парадируя мелкую ведущую новостного блока. Хоть этаж и третий, но из открытого настежь окна хорошо слышны слова ведущей.

Джек цыкает, сплевывает на грязную землю и за секунды оказывается в подъезде, и еще за несколько секунд у себя в коморке, закрывая с глухим ударом дверь, скидывая на пол рюкзак и сползая по двери вниз, прикрывая глаза.

Опять. Это начинается опять. Джек это знает, но не представляет, что ему делать: то ли кривить губы в злорадной усмешке, то ли выть и материть этот мир самыми жесткими словами, которые только знает.

Опять. Скоро будет просто напросто борьба за выживание… Треть всех подпольщиков в А7 и С17 закроются, больше половины крупных банд у которых есть мозги и деньги канут в то же невидимое болото, а вместе и с ними все поставки нормальной и дешевой еды, воды, и хоть какого-то заработка. Полиция устроит голодные игры, мафия рассредоточится только на крупных точках, А7 постепенно будет вымирать… Психов станет больше, но кто первый заявит о себе, того первого и сожрут…

— Четвертый год… Эта хрень длится уже четвертый год подряд, — хрипло проговаривает в пустоту комнаты парень, но ему кажется что скрипит дверь, а не он только что сказал. Жесть.

Комендантский час… Варианта в принципе два: либо в 604 привалила чужая, из другого города, мафия, со своими борзыми ублюдками, которая будет вырезать местных идиотов и устраивать перестрелки каждый день, либо… этот Кромешный Ужас открыл новый сезон…

Лучше бы мафия. Лучше бы мафия! Джек за мафию. Он даже поставит свою заработанную пятисотку на прошлой неделе, чтобы выиграла мафия.

— Бред какой-то… — устало трет руками лицо Фрост, лениво стягивая капюшон и слыша мат на лестничной площадке.

Шпана вернулась из С17, обсуждая каких-то тамошних лохов. Видимо, неплохо подзаработали…

Фрост тянет к себе за лямку рюкзак. Всё так же смотря перед собой вжикает старую молнию, вытаскивает не глядя бутылку с водой, свинчивая крышку и поднося горлышко к приоткрытым, потрескавшимся губам.

Глоток. Еще один — он думает, что ради этого стоило смотаться по такой жаре. Еще глоток. Капелька прозрачной жидкости нечаянно скатывается по подбородку, но Джеку кажется, что она вот-вот начнет шипеть и исчезнет микроскопическим облаком пара. Ему кажется, что кожа начинает гореть.

«А при беге даже не заметил…»

Он закрывает глаза. Он хочет слышать шум машин неподалеку и маты за своей спиной, но не хочет вновь вспоминать, когда тело и мозг почувствовал себя в относительной безопасности. Хренов, глупый мозг! Дурацкие эмоции, и бесящие твари чувства!

Он шипит, он злобно делает еще несколько глотков уже противной воды, которой не хочется больше пить, он скребет правой рукой по прохладному, выцветшему и грязному линолеуму на полу. Ему до одури хочется закрыть глаза и провалиться в сон, но воспоминания! Они душат, они давят, они не дают даже спокойно поспать. Черт!

Фрост с силой ударяет бутылку с водой об пол, вода по инерции выплескивается, заливая и рюкзак и джинсы самого парня. Фрост смачно матерится, упоминая и проклиная весь мир до пятого колена.

— Да что ж за скотство?! — шипит он, быстро находя чертову крышечку, намертво закрывая бутылку и откидывая ее подальше от себя, впрочем как и намочившийся рюкзак.

Беловолосая голова с силой впечатывается затылком в холодную дверь за спиной. Фрост жмурится. Подобно шизику в психушке которому мерещатся страшные галлюцинации.

«Уж лучше б они…» — устало выдыхает подсознание и Фрост понимает что ему никуда не сбежать. Он так хотел, хочет, пытается, а ничего не выходит. Чертова реальность со своим прошлым…мерзким, красным, ненавистным ему. Но выдрать он это не может, не из головы не из души.