Мир деформировался, становясь другим. Темные облака порой рассеивались, давая жителям надежду в светлое завтра, но толком ничего не менялось. Вскоре заводы было решено перенести под землю, и еще через два десятка лет были созданы специальные машины и аппараты-фильтры, которые устанавливали и распространяли по всем континентам. Химии поубавилось, заводов и фабрик тоже. Но их след и запах уже слишком сильно отразился, въедаясь не только в воздух, воду, здания и землю, но и в самих людей, окрашивая внешний мир в безнадёжный цвет запущения.

Все стало серо-черным, в городах не было зелени, люди стали жить в два раза дольше обычного, но рождаемость почти упала, и хоть старые могли продержать свою жизнь, растянув на двести лет, то молодняка почти не рождалось и раса человеческая медленно, но верно начала вырождаться.

Несмотря на это люди боролись. Они переобустраивали города, строили многоэтажные здания в надежде, что вверху, над слоем низких облаков и паров, найдется более свежий воздух. Климат поменялся и теперь почти во всех широтах, от умеренных до тропических, зимой можно было увидеть метровые завалы снега, а летом нигде не было спасенья от выжигающей жары. Но люди жили. Вновь обустраивались, организовывали группы, которые вскоре превратились вновь в социальные ячейки: полиция, медики, соц. работники, СМИ, техническое обслуживание и все остальные.

Города прекратили блистать своими памятниками архитектуры и выдающимися зданиями. Все было забыто. Половина городов вообще переехало туда, где когда-то были пустыни или леса. Все стало однотипным — как под копирку. Все пронумеровано: либо цифры, либо буквы, либо и то, и другое. Города стали большой вереницей в списке нумерации. Большие, черные, грязные, с шипами-небоскребами, запутанными многоярусными магистралями, загрязненным воздухом, и с кризисом, который никто не мог разгрести и пересилить. Средний класс стерся в одночасье, и вновь, как когда-то — одни стали только богаче, а другие еще бедней. Стоит ли говорить, что после этого больше половины в своих городах стали жить за той чертовой чертой бедности, весь мир стал густым и едким, как смог, и погряз в антиутопии, уныние и безнадежие?

Каждый город, стал как единоличная самоуправляющаяся система — как настоящая полноценная страна. Города общаются меж собой, но не зависят друг от друга. Каждый город приспособился для жизни и выработке всех необходимых ресурсов для жизни своих граждан. У каждого города свои базы и регистры, свой подсчет и перепись, свои новые законы и меняющиеся реформы, свои проблемы, преступники и методы борьбы с ними. И никто никому ничего не должен. Политика проста, жители обеспокоены только своими жизнями и как продержаться с утра до ночи на работе, не сдохнув хотя бы от переутомления и полной депрессии и апатии.

Помимо того, что люди приобрели из-за деформации или скорее мутации на генном уровне отклонений связанных с долголетием и репродуктивными функциями, появилась куча новых заболеваний и больше всего участились случаи вспышек душевных болезней. Психика людей начала ослабевать и они всё чаще, все больше стали подвержены депрессиям, расстройствам личности и бурно развивающимся психическим заболеваниям. Ученые и ведущие психологи отвечали, что именно из-за нового мира люди не смогли примериться с реальностью и начали сходить с ума. У них, вполне нормальных когда-то, обострялись психические отклонения, начинались срывы, что приводило к ужасным последствиям.

В конечном итоге, в период нынешнего времени, все эти факторы и события привели лишь к одному — полнейшая антиутопия, завал преступников на улицах, введенные по всем городам смертные казни, и многочисленные, почти еженедельные суициды.

Но всё же… человек — слишком упертое и живучее существо, когда хочет жить, естественно, которое научилось приспосабливаться. И сейчас, уже как три десятилетия все было так, как было. Жители городов ходили на работу, учили детей, которые чудом могли появиться после пяти, а то и десяти лет в браке, пытались верить, сбегали далеко от цивилизации, и у кого-то это даже получалось, не самые удачные боролись за жизнь на улицах опасных районов, и старались оставить хоть что-то после себя. Хоть что-то настоящее. Не искусственно созданное.

Новое поколение привыкло. Они не знают, как было «до того», зато знают, что есть теперь и как всё эпично проебали их предки. Хотя и они не лучше. Никто не считает себя лучше, конечно, кроме крутых и очень богатых, что устраивают пиры во время чумы.

«И никто, никому не поможет, только выгодно будет использовать, а после выкинет к чертовой матери. А ты, давай — подбирай свою содранную шкурку, которой притом еще и помыли пол и вали дальше, по дурдому этого города»

Он открывает глаза, думает, что зря сломал сигарету, но тут же одергивает себя и рассеянным сонным взглядом осматривает серую жизнь вокруг. И ведь, черт возьми, ничего не меняется, и каждый остается там, где есть сейчас. У здешних нет даже легкого импульса, не то что бы ярого желания, что-то изменить или поменять. Они тупо начали жить или доживать — кто как может.

И почему он еще живет в этом городе? Ах, ну да — это его родной город, в котором он знает почти все пути отступления в опасных районах и знает куда пойти и спрятаться, а где подработать и попросить денег взаймы. В других городах сразу могут прибить — как котенка ободранного и слепого.

Беловолосый парень злобно фыркает, шоркает носком черного кроссовка по серому асфальту и думает, что больше кроме «пряток» и беготни в поисках заработка и еды ни черта здесь невозможно добиться.

И было бы хоть что-то интересное… Стоящее и цепляющее за иллюзорную нить нормальной жизни. Нет ведь. Только негласные «соревнования» некоторых городов: у кого-то меньше заводов, у кого-то лучше стала медицина и вроде вновь научились лечить смертельные заболевания, у первой сотки городов было лучше с жильем и с разработкой новых видов быстро растущих овощных культур. А в некоторых задымленных до сих пор мегаполисах высшие власти порой не гнушались даже хвастаться тем, сколько за полгода изловили опасных преступников… и пересажали их на электрический стул.

А вот в его городе 604 достижений нет, только если охарактеризовать по-другому, к примеру как — «минус достижения». Ведь что не новость, то заварушка масштаба всего А7. И постоянно нагнетают, постоянно пугают и, кажется, со следующего квартала вновь введут комендантский час. Ну да, скоро ведь июль…

Парень посмотрел вверх, на грубые бетонные перекладины держащие мост, презренно улыбнулся копоти на многотонных плитах и с силой оттолкнулся от холодной стены, вновь с подозрением осматривая подмостовую часть. На его счастье никого не было, но все тоже пакостное чувство внутри никуда не делось, засыпая душу белым мелким песком тревоги и безнадежности.

Из левого кармана потрепанных серых джинс был извлечен электронный таймер, который включал в свое маленькое голубое табло еще и точное время.

Через три часа зайдет солнце, значит, ему нужно быть в его коморке в идеале через час — час пятнадцать. Ему не хватает еще минут пятнадцать. Он слишком задумался и потратил не семь минут, а четырнадцать. И если от этого захолустья до Кромки не так уж и много — займет ровно час, с учетом его выработанной осторожности и умения быстро бегать. То добираться уже до дому, который в самой спокойной линии серых нагромождений, будет непросто. Но беловолосый парень постарается успеть, добраться вовремя и не попасться ни в чьи грязные лапы.

Закон выживания, как в когда-то существовавших джунглях — с приходом темноты тварей, которые хотят тебя сожрать, становится вдвое больше.

Он прикрывает на миг глаза, прячет круглый таймер, на прикрепленной цепочки к поясу джинс, обратно в карман, и думает, что хреново началось лето. Но надеется, что сможет пережить еще и этот год… Не смотря на то, что у него нихрена не осталось, он не хочет сгинуть, как все остальные, что пали духом и продали свои души.

Юноша сверкает упрямством в серых, почти стальных глазах, и поудобнее поправив съехавшую на бок серую легкую толстовку, вновь посильнее натягивает капюшон на голову, профессионально исчезая с заброшенной парковки.