И половина города собственно и была такими — кто потерял регистрацию или просто на нее забил. Все равно общество было расколото на слишком наглых и богатых ублюдков, и очень бедных и бешенных ублюдков, которые рвались вверх или хотя бы желали жить более чем в достатке. Но тот социальный слой, что жил за чертой «ниже среднего», хотя и понимали свою дальнейшую судьбу, как-то пытались извернуться и многие, даже большинство, не желали расставаться со своим регистрационным номером только потому, что благодаря ему можно было бесплатно пройти обследование в больнице, устроиться на работу, на которую тебя, конечно же, возьмут только если есть этот номер, получать страховку, кредиты и прочие бумажки, справки и послабления, которые предусматривала программа по улучшению жизни законопослушным жителям.
Когда-то высшее руководство в каждом городе приняли единственную совместную вещь — эту чертову услугу, которая от добровольной стала принудительной — регистрацию жителей. Ведь думали как — сейчас создадим эти номерки, зарегистрируем каждого и будет проще отделять кто законопослушный, а кто нет. Но в результате образовался только больший хаос, а расслойка общества на класс высший и низший только это усугубила. И половину тех, кто по случайности или от своей бедной жизни лишился номера сейчас были вне закона, на учетах и без каких-либо прав. А те многие, что с помощью незаконного бизнеса и махинаций поднялись наверх имели все права привилегии, а многие даже неприкосновенность.
— Привилегии… — практически прошипев, проговорил парнишка. Он завернул за угол и с силой шаркнул по неровной дороге, поднимая клубы серой пыли.
Чертово выжигающее солнце палило нещадно, желая достать своими ядовитыми лучами и оплавить кожу, хотя его мысли о жизни и о прошлом, окрашенном едкими, серными красками ничуть не уступают солнцу — так же сжигают, только душу…
Джек цыкает, ускоряет шаг и ненавидит всех этих зажравшихся ублюдков, которые сидят в прохладных кабинетах, и с видом презрения смотрят как выживают люди внизу — у подножия небоскребов, снисходительно потягивая чертов облегченный коктейль в котором всего пять процентов синтезированных искусственных добавок…
— А ты крутись, а ты выживай в черной пыли и думай не сожрут ли тебя за поворотом… — шипит подобно змее парень, и вновь сворачивает, забредая в узкий проулок меж бетонных домов.
«А ведь был у нас пару лет назад каннибал. И ведь действительно убивал и ел людей… Только вот потом…» — Джек сглотнул, не в силах продолжить даже свою мысль.
Только потом начали говорить на всех углах, пестрили новостные блоки, и за одну ночь шестьсот четвертый поднялся на уши, ведь этого психа самого убили, спустив свору черных собак, а те его живьем разодрали и сожрали…
«Ага, собак…. Собачек, да. Таких… — специальных, на которых ставились опыты в подпольных лабораториях, и которых кое-кто не поленился спиз… украсть, и спустить бешенных адских псов на каннибала»
Фрост практически сам как псих хихикает, морщит нос от затхлого запаха мха и гнили, и пытается опустить пониже голову и пройти этот туннель как можно быстрее. Черные, жаркие улочки с бесконечными тоннами пыли под ногами и чернь прячется в каждом закоулке, вместе с новым ублюдком.
Джек откидывает эти воспоминания и мысли, и вновь злиться на хранителей порядка. И ведь… Ведь всё из-за них! Ремень рюкзака надсадно трещит и Джек выдыхает, стараясь больше не натягивать несчастный ремешок, иначе последний нормальный рюкзак у него порвется.
Фрост фыркает себе под нос, трясет головой, но почему-то в голове все те же жесткие, ядовитые воспоминания… А он ведь попрощался с ними. Думал забудет один раз и всё — нет. Так, оказывается, не бывает. Не в том мире ты, Фрост, живешь. Здесь каждая стена и каждый тупик словно указатель на архивы твоего гнилого, чертового кровавого прошлого.
Грязная улица, его дикий взгляд, вспышка неоновой вывески мелькает как комета перед глазами. Сбитый до хрипоты голос и вновь…он вновь бежит, пытаясь добраться, пытаясь позвать хоть кого-то.
Нет!
Джек резко останавливается, разворачивается к блеклой стене и с силой бьет кулаком по бетону. Боль остужает взбунтовавшиеся мысли и образы прошлого. Но не все, где-то по левой части, с начала переулка начинает дуть ветер, быстрыми потоками поднимая пыль и приближаясь к нему, а Джек сильно зажмуривается, пытаясь не слышать свист ветра.
Свист ветра в ушах и глотку передавило такой болью, что он не может даже глотать. Больно. В горле больно. И внутри тоже. Краски… они не были яркие, как и его жизнь, но они были, а теперь все окрашивается в багрово красный цвет крови.
Резкий хриплый вскрик и он не рассчитав спотыкается, обдирая с силой колени и запястья до крови.
Помогите!
До управления далеко, а патрульные уже вот — на противоположной стороне дороги. Но он всё равно кричит у себя в мыслях, а страх и паника передавила горло. Он тянет руку вперед, желая чтоб два офицера порядка его заметили, но запястье кровоточит, а его не видят.
Джек шоркает по земле, выдыхает через плотно сжатые зубы и морщится, зажмуриваясь сильнее, так чтоб заболели глаза, и в ушах появился шум. Кулак медленно ползет по стене вниз, оставляя красную полосу крови, и рука обессилено соскальзывает обвисая по длине тела.
Помогите им!!!
Ор, — резкий, надсадный, болезненный. Его… Его замечают?
Только он не видит: пелена перед глазами и непонятно почему эти неразличимые силуэты приближаются настолько медленно.
А время утекает. Там — дома, дома остались они — его семья. Мама и папа. И Альфа С — которые не отпускают родителей, требуя какие-то бумаги.
Но почему к нему идут так медленно?! Почему отец приказал бежать в банк и открыть его личную ячейку? Почему его отпустили эти мрази, удерживающие у горла его родителей ножи? И почему, почему отец соврал?!
У них нет ячейки в банке…
Кровь? Он чувствует её — теплую, вязкую, слишком красную на своих руках. Рядом двое хранителей порядка и мальчишка, совсем мелкий — подросток рассказывает что произошло. Он просит помочь его родителям.
Помогите им!
Спасите их…
Короткие переговоры двух офицеров, свет от новых фар, кровь продолжает идти. Откуда она? У него всё еще плывет перед глазами. Диалог офицеров. Странный… он не улавливает сути только обрывки: едкие, кислотные… опустошающие обрывки.
«Это Альфы! Ты подохнуть хочешь? Забей! Его родители сообразили и спасли ему жизнь, дав сбежать, а самих наверное прирезали как только поняли, что нет никакой стоящей информации. А если мы пойдем, то и нас заодно прирежут!»
«Ты не знал? Они кромсают ножами, а потом устраивают казнь — расстреливают в голову.»
«Это Альфы-С из А7»
«Они и его пришьют…»
«В участок?»
Папа, мама!
Содранное горло — его поили кислотой и теперь внутрислизистая и трахея превратились в ошметки, не давая вскрикнуть? Сорванный голос, как факт удушающих паров радиации?
Он кидается обратно — домой. Там его семья!
Пятиэтажка и перечитка этажей: Первый. Второй. Третий… Четвертый.
Мальчишка тоже будущий труп?
Квартира. Номер двери. Коридор и сразу зал с большим окнами на восток. Красные окна… треснутые стекла. Капли крови до сих пор стекают вниз, застревая в трещинках и образую кровавые паутинистые узоры…
Мама? Папа?
Зачем вы меня послали в банк?
Он оборачивается, метнувшись к маленькому кабинету отца…
— Мама, па…
Кроссовки шлепают по странной жидкости на полу, и он опускает голову вниз.
Фрост распахивает серебристые глаза, и стена совсем близко, можно даже осмотреть мелкие пузырьки в бетоне и потрескавшуюся поверхность.
Парень резко выдыхает и пнув с разворота непровинившуюся стену, быстро срывается с места. Он убегает. Он убежал и тогда… А если б остался, они были бы живы!
«Ничего не длится вечно, ничего не остается прежним, ничего нельзя вернуть. Никогда.»
«Не в этой реальности.»
— Ты знаешь эту истину и потому смирись, дурак! — ядовито шипит Фрост, когда резко останавливаясь через две улицы, почти в таком же проулке, только здесь холоднее из-за тени высоких небоскребов и находящихся ближе к друг другу бетонных зданий.
