Совсем весело.

«Скоро станет совсем поровну...»

Наверное, для него проходит целая микровселенная или просто миг, но Джек пропускает момент, когда становится тихо в соседних помещениях, и до исступленного ужаса пропускает первые звуки приближающихся шагов.

«Нет!»

А девочка вскрикивает первой, так неожиданно и громко, что это выдергивает его из образовавшегося вакуума мыслей. И вдобавок блядский скрежет лезвий об нечто металлическое снаружи заставляет заледенеть и так уже ебнутое от страха сердце. Фрост морщится от противного звука и на сто процентов уверен, что следующий он. Ублюдок «сломал» очередную игрушку и теперь остаются только они вдвоем. Фрост почти уверен, что первым будет он.

«Пощады не будет?» — тупо и однообразно, но на большее не способен даже его внутренний голос.

Наверняка…

А цепи звенят, но от резко распахнутой дверцы он вздрагивает сильнее ожидаемого, панически смотря на суку, что представляет из себя взрослого мужчину в заляпанном кровью белом халате и с маниакальным оскалом на пол лица.

«Не от этих рук… Не так ведь, да? Так какого черта ты словно кролик перед удавом? Действуй, твою мать!»

Только вот даже мычать и брыкаться резко становится невозможно, и страх сковывает, стоит завидеть уляпанный в крови скальпель в руках садиста.

А девочка, бедная, напротив, впадает в большую панику, дергаясь из цепей и переходя на визг, когда умалишенный психопат прикладывает палец к губам и делает шаг по направлению к ней.

Джек знает, что сейчас будет, только вот этот не спешит отвязывать девчонку и уводить в другую комнату.

«Решил так, для наглядности?»

От этого становится совсем хуево, а когда красная рука быстро вскидывается и скальпель вонзается в плечо девчонки, Фрост дергается непроизвольно, словно пытаясь отскочить. И чертова пелена перед глазами в момент замутняет все виденье. Он не понимает, какого черта, но заглушенный крик девочки слышится отзвуком не только в этой комнате, но и в соседних, и бьет набатом в ушах так, что хочется заорать самому.

И это словно спусковой. Словно Джек на финишной — перед херовым тоннелем, в конце которого для него всё же не зажгут свет — пробки к хуям давно вырубило.

Противно и страшно, не от его же участи, а от бессилия что-либо изменить. Внутренний голос орет верить и не сдаваться, но Фрост понимает, что надежды уже как больше ночи, или все же дня, нет. Она пропала стоило погибнуть в страшных муках второму парню. Его не вытащат отсюда. Некому тупо. А тот, кого он видит каждый раз когда закрывает глаза, наверняка даже и не догадывается, да и великому Ужасу и дела нет до обычного мальчишки.

Вновь непривычно больно, где-то внутри. Тупая боль под сердцем сейчас хуже, чем его разрезанная кожа на шее и руках. Он ненавидит себя же за эту ублюдочную слабость. Слабость перед черным хищником с горящими желтыми глазами, которая скоро перерастет в его погибель. Сто процентов и без обоснуя.

«Не перерастет, Фрост. Тебя просто не станет», — замогильно констатирует подсознание и тут, твою мать, он не может не согласиться. А возможно это и к лучшему?

Его ненормальные мысли резко обрывают, ведь с девчушкой заканчивают быстро, за каких-то примерные пятнадцать, блядских, минут, но Джек не хочет это видеть — не хочет слышать, отстраняется тонкой пеленой от мерзости, и почти не слышит последний заглушенный хрип.

Фрост так же прекрасно знает, что он для таких тварей, как неоновая вывеска для насекомых, чертов лакомый кусочек, который замечают все ненормальные этого города. Он знает, чувствует, что обречен, но сделать ничего не может, да и смысл?

Осознание, что нужно бороться и нежелание, чтобы ему делали больно приходит слишком поздно в почти разрушенный мозг, только тогда, когда лезвие режет покрасневшую ткань толстовки вновь, и ощущение разрезаемой вместе с тканью кожи обжигают сознание, и в стихшей комнате раздается новый невыносимый крик.

Шкаф со злостью захлопывается, но не закрывается на задвижку, тварь, психуя, уходит в другое помещение, а ненавидящий этот мир и эту суку Фрост позволяет себе зашипеть, закусывая с силой губу. Повязку тот снял почти в начале, чтобы наслаждаться криками, изрезал толстовку теперь полностью в лоскуты, а на теле оставил больше десяти тонких разрезов, пытаясь насладиться криками и страданиями.

«Хотел послушать как маленький и напуганный мальчик орет от боли…»

Фрост вымученно думает, что не на того напал, твою мать, но все же тихо шмыгает носом, сейчас уже не в состоянии сдерживать глупые слезы и тихое шипение от боли. Тело горит, порезы хоть и не смертельные, но кровь больше не останавливается, и тонкими струйками течет по телу, и это словно в кипяток. Он словно уже варится в адском котле.

Блядский псих, и блядское везение.

Еще одного такого раунда парень не выдержит. И не только от садистских развлечений, но и от усталости и вымотанности организма: прошло больше суток, как он не ел, не спал и находится в одном положении. Это его предел, и предел его организма. Плюс кровопотеря обеспечена. И если уж не телом, то разумом он ебнется раньше. Хватит, твою мать, с него.

Спасительная тьма уже здесь — подкралась в сознание, и Фрост радостно её принимает. Понимая на дальнем островке оставшегося в адеквате мозга, что нельзя, не имеет право вот так сдаваться, но уже становится похуй. Больно, низко, омерзительно противно и до дрожи жутко не очнуться вновь, но похуй.

Лимит превышен, стремления выжить выжжено. Чувства угасают, и он наконец может выдохнуть свободнее.

«Нужно бороться? Заебался. Похуй!»

Единственное, что еще остается где-то в укромном темном уголке под ребрами — это сожаление, чистое и не выжигаемое. Сожаление и потеря.

«И как иронично, херов ты конченный романтик, Оверланд!»

Он не увидит больше свой персональный Ужас, не сможет почувствовать, как замирает комок мышц при взгляде в желтые глаза матерого хищника.

«А так хотелось…»

Едкая вымотанная полуухмылка, и Джек вымученно прикрывает глаза, надеясь, что его тьма заберет навсегда, и далекий шум от скрипа дверей он пропускает.

К черту весь мир, к черту…

Неинтересно…

Скучно…

Однообразно.

А еще коллекционером марионеток зовется.

Мужчина невесело оглядывает заляпанное кровью второе помещение, по оценке уж походящее на неорганизованную пыточную, и брезгливо морщится.

Всего лишь ошметки вырванного мяса и сгустки подсыхающей крови — ничего нового.

Трое молодых людей: девушка и два парня, валяются у дальней стены поломанными куклами, с разрезанными руками, ногами и ножевыми колотыми ранами в хаотичном порядке по всему телу.

Изрезал, истерзал… Медленно, заставляя кричать, сначала просто издеваясь и наслаждаясь, не нанося особый вред организму, а когда жертва не могла больше кричать, резко вонзал ножи в грудину или живот. Вырезал куски плоти… Так, чтоб вновь разогреть, дать настоящую боль. Словно куклы: нажимаешь на кнопку, и кукла плачет, и жмешь — втыкаешь нож, до тех пор пока механизм не сломается.

Еще, еще, еще! Пырнуть — услышать крик… Еще, еще, еще…

Надрезать кожу, вырвать кусок кровящего мяса вместе с жировой тканью. Еще и еще!

Почему не работает?! Кукла сломалась?

Плохая кукла! Еще глубже нож, заставляя захлебываться кровью, разрывая внутренние органы, превращая их в кашу. Плохая, дешевая кукла!

Нужна новая…

Прогрессирующий психоз с отклонением на шизофрению и неконтролируемый садизм. Как весело!

Псих конченный, но убить будет слишком просто. И он уже знает, что не интересно. Опять неорганизованный…

Херовая ночь. Непродуктивная.

Хищник недовольно цыкает, и, убедившись, что недотварь находится в соседней комнате, бесшумно направляется туда же. И без тени довольства, без единой усмешки. Слишком скучно и неинтересно его найти.

В секунды осмотреть более тускло освещаемую комнату, где держались пойманные. В этом нет сомнения, судя по разбросанной чужой одежде, окровавленным веревкам и цепям на полу и…