Скоро зажгут фонари, а неон уже и так просачивается своим противно-тусклым и ядовитым светом на пустынные улочки и шумные магистрали. Он не любит этот неон — слишком ядовитый, слишком приторный порой, слишком искусственный, не оставляющий надежды хотя бы на что-то настоящее. Всё лишь призрачное — ненужное, разъедающее последнюю надежду.

Ему пора кончать с самим собой. Уж лучше нож в глотке или легких, нежели безумие сдыхающего мозга. Какого хрена продержался столь долго, Фрост и сам не может себе ответить.

Вокруг пустынно, темнеет быстрее, чем ему казалось, где-то за три небольших улочки перед ним слышны пьяные разборки и звук бьющегося стекла. Удары, еще удары, выкрики и вновь несколько ударов, медленно стихающих и заглушаемых шумом от стаи полицейских патрульных машин, что промчались по магистральной ветке на юго-западе.

Уж слишком добрейшие хранители порядка распалились сегодня, гоняя свои машинки туда-сюда и завывая пуще прежнего. Такое происходило крайне редко, но если и происходило, то в последствии приводило к лютому пиздецу, а значит, по хорошему, нужно было в крайние сроки убраться с улиц, и вновь забиться в бетонные гробики. Но для него последнее было хуже ада, так что парень лишь злобно рыкнув, набрал быстрый темп, и вновь запетлял по зеркально-каменным лабиринтам, не думая вообще ни о чем и ни о ком. Он больше ничего не хочет, и не видит никакого будущего для себя, а значит, и скрываться не ради чего.

Из полицейского патруля № 316, вечерней смены района А7:

— … Повторяю… Выявлена еще одна группа подростков из трех человек, регистрация ОЦР не подтверждена, направляются на пересечении пятой Западной и А7, соблюдать протокол 89?..

— … Всем патрулям района А7, прилегающих А9, В12, Кромки и пересечение Западных Ди5 и Ди7, нелегалов без ОЦР, в особенности подросткового возраста не задерживать! Повторяю — не задерживать, выявлять и соблюдать протокол 89!.. Гоните их к 75 магистрали на юго-запад …

— …Вас понял, соблюдаем протокол 89…

Солнце уже не отсвечивало, оно давно зашло, опуская мрак и затхлую вечернюю сырость на весь неоновый город. Но огни не спасали — не давали надежду, яркие люминесцентные лампы, рекламы, отсветы от зеркальных высоток-шпилей, свет в квартирах… Ничего не спасало и не защищало от грифельной темноты гребаных улиц, и холодных вспышек сирен на бронированных патрульных машинах. А те по паскудски загоняли их как скот, отрезая пути отступления, и не давая сбежать по своим знакомым переулкам.

Где, зачем, когда конкретно, и с какого хрена всё завертелось таким ебучим образом, ответить он бы не смог, даже при спокойных обстоятельствах и будучи в безопасности. А сейчас и подавно, ровно и на то, с какого вообще перепуга оказался в это же вмешан, и как, твою мать, не уследил за той черненькой машинкой, лениво выворачивающей из переулка.

«Да, а как же, Джек? Будто у тебя вообще есть время думать, какой жареный петух клюнул этих ублюдков спустить все патрули на таких долбоклюев как ты!»

И вылилось ведь всё в паскудное и даже для него не такое желанное стечение обстоятельств, а как так — ответа не находилось, ни своему охреневшему мозгу, ни в принципе по логике даже этого ебанутого города. Но проблема, с блеском появившаяся из ничего, уходить не хотела, напротив — она издевательски, даже по меркам психов, и таких же конченных суицидников как он, росла ледяным комом, приобретая охренительно непомерные масштабы. Словно пыталась, иль грозила поглотить, а потом еще и пережевать каждого, кто в нее попадет. А «желающих» набежало не так уж и мало…

— Блядь!

Звук рвущейся джинсы и боль от острых шипов раскуроченного забора, что разодрал кожу на колене, но обращать на это внимание или отвлекаться на кровящую рану времени нет. На ближайшей стене вновь виден сине-красный отсвет от сирены патрульных и он матерится, желая в принципе не рождаться, перепрыгивая все же через небольшой заборчик, не обращая внимание на еще двух таких же долбанутых как он.

С какого такого полового органа полиция взялась за их отлов, и сгоняет стайки ребят к старой части А7, граничащего с А9, никто так и не понял, ровно, как и не поняли, что отлов будет масштабным, с загоном, как чертовых рабов. Но бежали все быстро, ибо остановка равна смерти, а то что эти ублюдки применят свои шокеры или того хуже — отловят и нацепят ошейник, гарантия стопроцентная. В любом из случаев это будет смерть, либо быстрая — под колесами массивных пятитонников-броневиков, либо долгая и мучительная — на принудительных черных работах, в подземных хим-отделениях.

Парень уже видел такое, парень знает что, когда идет «отлов», а патрульные дополнительно оснащены винтовками, хорошего исхода не будет. И неизвестно отчего сейчас, априори внутреннему состоянию, ему вовсе не хочется останавливаться и получать пулю в спину, а хуже того очутиться на тех чертовых работах, с ошейником на шее, и без шанса даже вдохнуть пусть и городской, но этот «чистый» воздух. К черту.

 — С дороги! — злобно рявкает он, толкая какого-то паренька в сторону.

Нет. Не стыдно. А совесть давно и навсегда выжжена. Глаза сверкнули решимостью и хладнокровием, мельком подмечая откинутого парнишку. Темноволосый, судя по росту и виду, ровесник все же теряет равновесие и падает к старому раскуроченному автомату, а для Фроста выиграно еще пол минуты, и он не задумываясь, что будет за поворотом, сворачивает, даже не обращая внимание на крики позади.

Скоро дыхалка его подведет, впереди старые заброшки и кварталы с давно изжившими свое приютами для бездомных, неизвестные петли, темнота улиц, а он задыхается. С разных сторон доносится ругань, вскрики и такое же загнанное дыхание как у него, и все, все твою мать, его или почти ровесники, мальчишки-беспризорники, наверняка с просрочкой ОЦР, иначе бы так не бежали. А патрули с завидным упорством и паскудством догоняют, словно нарочно загоняют в тупик, где они будут отрезаны, как от Кромки, так и от более оживленной части А7.

 — Сука, они Ди5 перекрывают и Седьмую тоже! — рявк по левую сторону слышится отчетливо не только беловолосому, но и тем, кто бежит в десяти метров от него позади.

«Прекрасно! Просто замечательно!» — цедит мысленно парнишка, а новые выкрики доносятся с разных сторон:

— Что с Западной и магистралью?

— Аналогично, три патрульных ублюдка и там облаву… устроили…

— Да что за хрень?

Он по-умному не вякает, по-умному просто продолжает лететь вперед, едва ли разбирая черную от липкости и копоти дорогу, не обращая внимания на вспышки позади, и резво перескакивая через поваленные мусорные баки. Воздух надо экономить, ровно, как и силы, а бесполезные, ничего не дающие возгласы и крики не помогут. Никому.

Но даже без глупых, почти детских матов по правую сторону он понимает, что дело дрянь, хреновая такая дрянь, и что до этого, жизнь не ставила его в подобное, не загоняла в такой психологический, черт бы его дери, и фактический тупик. Хотя…

«С психологическим, ты сам себе помог, Фрост»

— Как нарочно сманивают!

— Райн, твою мать, не туда! Отсюда не прорваться, и на севере засада! — кричит подросток в ярко-красной толстовке более мелкому седоволосому пацаненку, — Куда?!

— На Кромку, через старые заброшки складов, помнишь? — рявкает в ответ малец, и Фрост на это ведет ухом, заслышав знакомое слово. Ему ведь может повезти, да?

— Нельзя, дебилы!.. — из ближайшего закоулка выскакивает новый тип, на вид парню больше девятнадцати и вид более матерый, он тоже запыхавшийся, злой и, с секунду отдышавшись, нагоняет остальных.

«Повезло, как утопленнику, угу…» — мрачно доканчивает про себя, и не сбавляет скорость бега.

Они, как дебильные марафонцы, почти в одну линию, уже бегут не оглядываясь и не препираясь, кто в чье личное пространство влез. Им не до этого. Лишь позади слышен вой и вдалеке остаточное эхо от стрельбы. Именно этот звук неплохо так мотивирует не останавливаться. И плевать на выгорающие легкие от запаха едкой химии… Темень и едва ли яркий магистральный неон от баннеров и щитов.