Рядом никого не было.

— Рядом никого. Совсем никого… — шепотом пробубнил себе под нос беловолосый парень, кривя губы в паршивом подобии на улыбку.

Если б он только мог все вернуть или хотя бы…

«Нет, Оверланд, хватит об этом думать!» — неожиданно резко рявкнуло подсознание, и Фрост словно очнулся. Он резко затормозил, вскидывая голову и смотря на опустевший квартал впереди.

Ничерта уже не изменить и не вернуть. Он понимал это с неожиданно новой обреченностью, хоть и эмоций сожалеть не было. Он давно выгорел и слишком пустой, чтобы даже жалеть себя, не то, чтобы надеется.

— …Думать, что ты кому-то понадобишься. Думать, что ты кому-то был нужен или будешь нужен. Словно кто-то… — Джек не доканчивает, потому что слова застревают в горле.

Он каменеет, отводит взгляд прозрачно-серебристых глаз в сторону и морщится, словно пустошь переулка обрела некий разум и теперь с осуждением взирает на него. Бред, но ему стыдно, не то перед этой тишиной, не то перед самим собой. Стыдно признавать и не то, чтобы даже говорить…

— Забудь! Забей! — шипит на самого себя парнишка и резко подрывается, ускоряя шаг и передергивая удобнее капюшон, натягивая как можно ниже, хотя и так уже некуда.

Он сглатывает, тихо цокает и думает, что точно вновь закурит, раз уж похер теперь на дальнейшее, то какого хрена нужно беречь этот истасканный организм? В посветлевших до платины глазах все больше видится безразличие, и Фрост довольно, так по мазохистки довольно, ускоряет шаг, желая выбраться из сырой прохлады тени, и попробовать на свой страх и риск заглянуть дальше границы Кромки, вновь посещая А7.

«Почему бы и нет? Херов суицидник… Нежить, твою мать!»

Джек уже не обращает внимание на внутренний голос — это уже просто фон. А шаги всё ускоряются, не желая больше быть в этом месте, но желая, так отчаянно, словно в агонии, нарваться на приключения, нарваться на что-нибудь острое. Плевать, он же уже давно никому не нужен!

Тишина не разбавляется, и далекий гул от машин и сирен всё никак не может её разрушить, и это добавляет мыслей — едких, ненавистных, гложущих разум и отравляющих остатки живых нервов души. Он цыкает и не понимает, какого черта творит, но хочет это прекратить, неважно каким способом, не важно уже насколько страшно и больно будет. Как загнанный звереныш, которому уже ничего не остается, как нарываться на пули, ибо всю стаю перебили, а он слишком изранен, чтобы выжить.

В голове непозволительно ярким для такого города и паршивой погоды смешивается калейдоскоп из картинок прошлого. Все кого он знал. Все кого он любил… Никого больше не осталось, а он гребаный одиночка пытался доказать хер пойми кому, что выживет, что будет жить! Тут-то твари покрупнее и клыкастее его лишь выживают, а он думал, что сможет жить.

Глупый, наивный мальчишка.

Резкий глоток воздуха, и он сворачивает на другую улицу, к его счастью и сожалению еще светлую, где замечено движение таких же одиночек — сталкеров как он. Но это не мешает, и Фрост лишь ускоряет и так быстрый шаг, стараясь быть серой тенью этой замшелой и пыльной улицы. А7 через один квартал и почему-то ему становится все более безразлично, а последние зачатки «чего-то там» внутри он давит, так и не слыша своего крика.

Теней, таких как он здесь больше десяти, каждый куда-то несется, но Фрост по опыту понимает, что это не такие уж и ублюдочные твари, может да, но сейчас — здесь, никому нет дела до него, каждый спешит в нужный ему пункт назначения. Потому он без опаски проносится рядом с двумя другими подростками и черной сталкершей из под капюшона которой выбивается локон рыжих волос. Редкость…

Он фыркает и упрямо не хочет чувствовать то, что еще не сдохло, отвлекаясь на редких теней-прохожих. Джек думает, что так уже будет проще и лучше и, если доберется до А7, то Джейми не придется в очередной раз материть его за его раздолбайский «снежный» вид. Уже никогда не придется…

«И никто никогда тебя не спа…»

— Заткнись! — тихо рявкает на самого себя, так чтобы и ближайшие не слышали его психически нездоровый монолог с самим собой.

Как же чертовски больно осознавать. Хренов мазохист! Он сжимает челюсти до скрипа зубов и упрямо фыркает. Он знает, уже знает что…

Несколько теней быстрым шагом проходят по другой стороне улицы, о чем-то громко говоря, что его так нервозно отвлекает. Паренек лишь недовольно фыркает, пытаясь машинально не потереть болящее солнечное сплетение.

…Знает, что его никто и никогда…

Джек поднимает голову, переводит взгляд вправо, чтоб не видеть тех двух и встречается взглядом, так по блядски подлому, с обладателем желтых глаз.

…Не спасет…

Дыхание как тогда — обрывается к чертям, но априори резко вырубившемуся питанию в организме, и пропустившему пару ударов, как при клинической смерти, сердцу, он не останавливается. Но лишь на миг, краткий, резкий, как обрывок чего-то неуловимо — далекого, и ему хватает одного взгляда — слишком прямого, слишком невыносимого для его сумбура внутри, слишком яркого, полыхающего жизнью и неведомой злостью.

Единственное, что не дает обернуться и затормозить — страх, все тот же, как в те первые два раза. Уже не такой панический и животный, но Джек закусывает губу и позорно срывается с места.

Через несколько минут и несколько закоулков он резко тормозит, с силой ударяется спиной о черную стену, покрытую мокрым слоем старого мха, и, отдышавшись, вновь смотрит в пасмурное вечернее небо, которое уже становится темно фиолетовым и здесь.

Прокусанная вновь до крови губа не спасает, ровно как и боль от этого действия, легкие, что словно плавятся изнутри от его марафона работают до мерзости отлично и даже это оплавление не чувствуется той болью, которая заглушит хоть что-то. Пальцы судорожно цепляются за стену позади, безжалостно соскребая мох и кусочки отсыревшей штукатурки.

Не может быть!

«Третий раз за несколько дней, да ты издеваешься!»

Неверящий смешок срывается с покрасневших губ, и Джек упрямо мотает головой, не желая принимать факта, как этой встречи, так и того, что мысленно уже обращается к этому чертовому незнакомцу.

Просто великолепно, и он окончательно, судя по всему, дошел до ручки.

— Черт! Черт! Блядство!.. — резкий удар приходится на всё ту же безвинную стену, да так, что шмат влажной, со мхом, извести падает на землю.

Всё наизнанку из-за этого ненормального. Нет, хуже! Джек бессильно тихо рычит и не знает, что теперь делать, а его последняя мысль, когда встретился вновь с ним взглядом, была как спусковой механизм. Чертов курок, на который он сам и нажал.

«И облажался ты, Джек Фрост, кое-кто уже умудрился тебя спасти, хочешь ты того или нет.»

— Это была случайность! Это была случайность! Всего лишь долбанная твою мать, случайность! — он повторяет это как мантру и пытается вдолбить в «оживший», к сожалению, мозг. Ехидно в подсознании хихикает внутренний голос, а мальчишка думает, что неплохо бы сигарету и… Твою ж мать, даже спокойно уйти в посмертие не дадут!

Он обессилено переводит взгляд на тот квартал, через просвет темных общежитий, где начинается А7 и, кляня на чем свет стоит этого недоделанного психа, которого и спасителем язык не поворачивается назвать, разворачивается в обратном направлении, и уходит медленным шагом в сторону Кромки.

Через два часа начинается дождь, а беловолосый, добравшись до своего пристанища, вымотанный мыслями и своими остатками недоомертвевших эмоций засыпает под шум дождя. Впервые, отчего-то надолго и без крови в постоянных кошмарах. На смену липкому и ледяному кровавому болоту — приходит тьма, растекаясь повсюду и окутывая его матовой чернотой.

====== Глава VI ======

Город тоскливо отсвечивал неоном, всяким — желтым, фиолетовым, красным, синим, но по большей части зелёным. Разными оттенками мерзкой яркости и насыщенности зеленого. А из-за тумана, вызванного дождем, что так кстати двигался к центру, к высоким черным небоскребам, создавалась сюреалестичная картина умирающего в ядовитом, зеленом газе города.