И уже через пару минут паренек хочет большего, понимает, что скучает и желает совершенно иного, нежели это неожиданное, но простое прикосновение к лицу изящными пальцами и целомудренный поцелуй, дарованный его белоснежным волосам, рядом с виском.

Через пять часов Джек пожалеет, что поддался после этого своим блядским порывам эмоций, ой как пожалеет, тварь паскудная, но в тот миг и после нового глотка ядовитости ему хочется ещё. Любопытство переливается внутри разными острыми гранями и новыми странными желаниями — ему шестнадцать, но он впервые осознано понимает, что такое сексуальное желание, и поддается первым на настоящий, пусть и неуклюжий, поцелуй в губы.

Остальное — смазанное, размытое и нереальное для него. Только своя жадность, странное, даже пугающее желание, жар в паху и то, как оказался под сильным жилистым телом, ощущая под спиной нежность белой замши. Раздетый и распластанный... Его сорвавшийся стон с бледных губ, и мужской успокаивающий взгляд по-прежнему холодных серебристых глаз над ним…

Виноват всё же алкоголь или его удовольствие? Едва ли приятное удовольствие, больше скорее сомнительное, а вот боль в последующие минуты от проникновения уже материальная, реальная и дающая нехилый такой отходняк и липкое ощущение на коже.

Когда он приходит в себя, уже поздно рыпаться назад, поздно собирать разбившееся нечто внутри. С хуяли так быстро наваждение проходит, уже последняя мысль в башке, а сырой ветер с открытого балкона хлестает его остывающее, покрытое испариной, тело.

Его просто и банально... Впервые ядовитая усмешка расцветает на покусанных, но таких же бледных губах… Использовали?

— Что ты мне подмешал? — его голос звучит очень грубо, пока мужчина распускает длинные серебристые волосы и собирается в душ.

— А тебе разве не понравилось? Всего лишь подтолкнул? — такой голос у Лу обычно на переговорах или же когда разговаривает с очередной низкосортной компашкой по телефону, но не с ним! Но именно сейчас Джек не слышит ни намека того теплого тона, как прежде...

— Зачем?

— Ты давно хотел? — щелкая зажигалкой и поджигая сигарету.

— Я хотел тепла, а не...

— Отменного нежного секса с главой всего города, мой любимый мальчик?.. — взгляд который Лу ему дарит способен уничтожить и заморозить похлеще азота, — Такова жизнь. И это то тепло, которое такие, как ты, заслуживают.

Сказочке конец! Кто понял ебучую мораль — молодец, может взять с полки хуй и... затолкать себе поглубже! У него пиздец какие клоунские несвязные мысли, и прострация душит, наседает на него стремительно. И накинув чужую рубашку, можно сомнамбулой дойти до балкона.

Хотел быть важным и любимым, детка? Получай порцию сладкого алкоголя и такого же сладкого, до тошноты, секса. Получай и расплачивайся, когда поймешь, что это был всего лишь подмешанный афродизиак, и твое едва дернувшееся доверие переросло в химическую страсть, осознавай и расплачивайся телом за свое же ебнувшееся доверие в пять месяцев рая.

Джек тупой и наивный…

«Ты никогда больше никого к себе ни за что не подпустишь, никого не полюбишь!»

И пропасть под ним лишь разворачивается, стоит сделать шаг, стоит преодолеть гул ветра и яркость прожекторов...

Прыгай!

Последний шаг перед возможным спокойствием, но темнота в глазах всё рушит и в равной степени противное ощущение вытаскиваемой иглы из шеи.

— Поспи, мой маленький Джек... — последнее слащавое, что он слышит, и даже не успевает закричать от ледяного страха, что поднимается из глубин души.

Белоснежная игрушка на кровавых простынях шелка, а встать с постели огромадной — целого траходрома —не представляться возможным и реальным никак. Дикий сушняк во рту и муть в голове — самое яркое, что он ощущает первые три часа после пробудки.

Если Джек думал, что всё закончится на краю Белого Шпиля, он был полный ебаный мудлан с мозгами размером с горошину. Планы же на него простирались куда дальше, нежели он мог вообразить своим детским тупым мозгом. Спланированное и безэмоциональное подавление воли, всех сил, намерений, его мыслей, действий — полный и бескомпромисный слом личности. Всё что требовалось — через каждые пять часов колоть «сладеньким», вводить дрянь, которая мутирует в крови и подавляет волю.

Провести курс и наслаждаться результатом, пока ещё подростковый мозг не сдастся и не перестроится под идеальную уникальную белоснежную игрушку, которой можно будет крутить легче нежели хорошо выдрессированной собакой.

Триста двадцать четыре раза — «белоснежная игрушка» за двадцать девять дней и восемь часов... Гребаных столько раз так его звал Лунный.

Его держат в отдельной комнате под охраной, стоящей всегда на входе, и ебаный скользящий красный шелк из которого невозможно выбраться, сколько не брыкайся, и тогда он учится в полной мере всем известным новым придуманным матам. Его в издевательство даже не привязывают, наркота справляется охуенно, и тело овощем с нулевой практически моторикой, в отдельные часы Джек не может чувствовать даже руки и ноги, задыхаясь от нехватки воздуха — дыхание частично парализуется и удается делать едва ощутимые вдохи.

Банальный и самый ебаный плюс — его не трогает никто, кроме Лу, но и тот лишь только пальцами по щеке или шее, не прикасаясь и никак не используя, насилуя. Просто ледяные изящные пальцы и такое смешливое — белоснежная игрушка, ты в моей коллекции на первом месте...

А на пятый день сумбура в голове, паники, слез, страха и новой порции мутагена с возбудителем, Джек ошалело понимает, кто был тот затравленный мальчишка, который пробивался через охрану пару месяцев назад; заебанный, весь в крови, перепуганный, который...

Его ждет тоже самое, когда он изменится, когда его перестроят, перекроят и сделают послушным. Хорошей послушной сучкой... Всё на то, чтобы игрушка сама приняла свою судьбу и стала покорной, никакого вмешательства и постороннего психологического слома личности, всё сам и лишь наркотик, который не дает нормально думать, путает, делает тупым и податливым, и как приговор в придачу постоянно чувствовать гребаное возбуждение и желание поддаться под любого, кто зайдет в эту ебаную комнату.

Джек истерически ржет поздней ночью, после очередных смотрин. В его личной книге услуг, записей уже на тридцать страниц, как говорит Лу, это столькие, после его осмотра, кто отдал аванс за его тело в разных позах и с разными кинками, когда он будет готов начать обслуживать...

Он все эти ебаные пять месяцев для Лу был всего лишь товаром, самым редким и самым исключительно удавшимся, самым дорогим товаром. Но завершенным Джек станет ровно тогда, когда самолично будет раздвигать ноги и умолять делать всё что угодно с ним.

Хуй вам всем, — вертится в голове, которая не перестает болеть ни днем ни ночью, но он вновь обессилено засыпает, тяжело просыпается в липком бреду, уже неизвестно какими силами пытается не поддаваться тому, что ему впрыскивают в кровь и шипит матами на ебаного пидораса Лунного.

Ночь и новая порция обжигающего под кожу, и он орет до сорванного голоса потом, когда все уходят, а руки постепенно приобретают чувствительность, и болит кожа от постоянных проколов иглой, болят нещадно кажется сами вены, словно накаченные раскаленным свинцом, и его дико ломает ни то от недостачи наркоты, ни то от того, что сдерживается и даже не отдрачивает себе в одиночестве.

Ты не продержишься так больше... Десятый день или уже ночь, хуй пойми, Джек покрыт липкой испариной, его трясет и он думает, что завтра ему пиздец, завтра, если этот еблан его вновь будет его касаться, даже так просто, он проиграет. Проебет себя, продаст за один грязный перепихон, хотя ему ненавистна сама мысль...

Мысль, какая блядь мысль? Вновь спутанность сознания кроет и он медленно вовсе нехотя впадает в дрему. Но через час, всё же собрав последнюю волю в ебаный кулак, прикусывает до крови себе губу и шипит от резкой вспыхнувшей боли. Боль отрезвляет, боль дает чутка времени на передышку и даже стояк ощущается не таким каменным, а от облегчения пусть и практически незаметного, Джеку хочется завыть в голос.