Для них ли это? Романтик здесь только Джек. Блэк же прагматик, и нахуй посылает ту же аналогию со льдом, что и у Джека в голове. У них одинаковые мысли и ассоциации, одинаковое ощущение приближающейся тотальной и уничтожающей, только для города ли или для них лично — непонятно, покрыто сизой дымкой неизвестного. И молчание вновь в квартире до самого вечера.

А вечером заводится вовсе незапланированный и бессмысленный разговор про эмоции, блядские чувства и странное, страшное для обоих слово — любовь. И всё из-за ебнутого выпуска новостей, где пять минут назад рассказывалось о серийном бешеном маньяке, который рыскал по городу полгода тому назад, но сегодня его таки смогли обнаружить. Тот самый, который сдался ради спасения любимой девушки.

Питч же на этот выпуск новостей только пренебрежительно фыркает, беситься внутри и не дает даже на метр мальчишке к себе приблизиться после случившегося днем, а сам Джек молчит задумчиво, и весь репортаж молчал, но ближе к одиннадцати вечера не выдержал, начиная вольную, проклятую уже после второго предложения, беседу.

Сейчас же парень лишь скашивает голову в бок, закрывая опять глаза челкой, всё еще непривычный к тому, что без линз, и слегка грустно улыбается, пока Питч этого не видит. Джек специально заводит эту ебанутую страшную для него тему, спрашивает Ужаса — «а что для тебя есть доказательство любви или чтобы ты сделал эквивалентное безумной любви?» Мол, этот маньячина столько людей убил и, вообще, мстил за нее, признался ей, выложив трупы, а ты, Питч?

Джек затаив дыхание, но нацепив хитрую улыбку ждет, ожидая всего в этот вечер, но явно не готовый услышать сплошь равнодушное:

— Если я когда-нибудь за кем-нибудь приду в ловушку гребаных хранителей, притом буду знать прекрасно, что это ебучая смертоносная для меня ловушка, то это можно считать высшим проявлением прогрессивного безумия от меня.

 — То есть безумной любви? — спохватывается Джек, чувствуя как трещит глиняной маской его наигранная хитрость и любопытство. Где-то внутри все медленно так, но больно рвется острыми канатами.

— Считай, как знаешь, — отмахивается холодно Питч.

— А как же страстные признания, нежные слова и клятва о верности, вставая на одно колено? Ну… хотя бы сухая констатация?

— Менее унизительнее буду считать собственное самоубийство, нежели если докачусь блядь до этого.

— Значит шанса ни у кого нет… — шутит Джек, тихо посмеиваясь, скрывая кислотную горечь, которая его уничтожает под наигранной улыбкой. Парень кивает головой, и словно разговор и вопросы его удовлетворили, встает с кровати, где до этого сидел, и чтобы его мужчина ничего не понял уходит к окну, вглядываясь в грязную розовую серость облаков и слыша вновь начинающийся моросящий дождь.

«Ты узнал что хотел. И даже не надейся, что это бравада и ложь… Питч не из тех кто будет лгать об этом. Если мало его слов, вспомни его реакцию на саму новость. Да ему даже претит чужая история жестокой неправильной любви, не то чтобы он сам когда-то сделал подобно. Забудь и смирись, Оверланд.»

Джек прикрывает глаза и позволяет внезапному раскату грома стереть его тихий жалобный всхлип.

— Оу, да… — Джек кусает губу через пару часов после того разговора и едва улыбается, сидя за планшетом спиной к мужчине, впрочем, Питч даже не смотрит на него, что-то быстро печатая на клавиатуре.

Однако хорошо, что не видит, — думает Джек, он прекрасно знает насколько у него сейчас мертвый взгляд и пластмассовая мимика. Но то что он хочет сказать он изменять не будет. Уже похуй.

— М?

— Если ты… — парень резко прочищает горло от острых гвоздей которые сдавили, — …Найдешь ещё кого-то…

— Считаешь меня настолько ветреным или ебанутым? — грубый вопрос в ответ.

— Просто… Если соберешься от меня избавиться… — Джек затихает, замирает, но собравшись с силами продолжает непринужденно, насколько может — похуистично, — Я не хочу этого знать. Если надоем или найдешь другую собстве… Другого короче. Я не хочу знать. Просто сделай то, что должен был в самом начале, лады?.. — и прикрыв глаза, четко поясняет последнее в этом разговоре: — …Убей меня.

Под тишину же в ответ Джек перебирается на кухню, забывая, как больно внутри и пытаясь казаться похуистичным и даже сделать себе легкий ужин, словно это не была просьба себя убить, потому что не потерпит ещё кого-то кроме себя. Долгого пронзительного взгляда, опаляющего его спину, парень не чувствует.

— Я ведь тебе не нужен, да? — одними губами, сидя возле стола, подсвечивая темную комнату планшетом.

Джек едва ли улыбается, поведя плечами и смотря на спящего на кровати мужчину. Наигранная расслабленность и мирный сон. Хищник. Любимый.

Чего тебе хочется?

Вот так обыденно проснуться посреди ночи и понять, что всё что было — было, осталось в далеком прошлом. А вы в другой квартире, может даже в другом городе; фонари и часть острого полумесяца ярким светом бьют в сумрачную, но уютную комнату. И вы в безопасности; твой любимый хищник рядом, и можно так просто выдохнуть, успокоиться наконец, отмахиваясь от кошмара. Взглянуть на свое смертоносное Солнце, с лаской провести по смольным волосам, осторожно запуская пальцы в жесткие пряди, не потревожив сон, понять, что всё хорошо… Лечь вновь рядом, поцеловать в плечо, почувствовать, как собственнически тебя загребают в объятья и подминают под жаркое тело. Произнести имя, только теперь не таясь, не сдерживая настоящие эмоции, и почувствовать непривычно мягкий поцелуй на губах… ответом на твои эмоции. Уснуть вновь в любимых объятьях заботливого хищника, зная уже наверняка, что утро начнется с привычной перепалки, но в которой Он обязательно, вскользь или перерывах между поцелуями, будет называть тебя как-то ласково, нежно, любимо…

Морок чужой — не их жизни рассеивается, и Джек смаргивает его желанные остатки вместе со слезами, возвращаясь в слишком тихую сухую реальность. Почти светает противным серым, а он всё так же сидит на полу, возле стола, рядом валяется планшет, и Фрост не сводит взгляда со спящего на кровати любимого хищника.

Если бы только увиденное не было желанным наваждением. Если бы только…

Любимый. Ему бы до одурения хотелось услышать это от Ужаса. Услышать и действительно успокоиться. Ничего больше не нужно. Ему так мало нужности, его так режет это — временная, ему уже жизненно необходимо почувствовать что уже незаменим, единственный, бесценный, вечный, любимый.

Глупый. Размечтался. А на самом деле за свою фантазию отдал бы все что есть. Но что у него осталось — неполная вера во что-то чистое и доброе и жизнь? И коверканная, испещренная порезами жизнь тупого, ненужного нахуй никому пацана? Да и жизнь уже, по сути, ему не принадлежит. Все забрало вот это прекрасно-смертоносное Солнце.

— У нас с тобой ничего не получится. И дело даже не в совместимости. Ты будешь по-прежнему жесток и недосягаем за своими тайнами и садистким отчуждением, а я… А я буду послушной псиной слоняться за тобой, виляя хвостиком, прощая тебе всё, надеясь и мечтая о ласке и ответном чувстве, но получая лишь секс и порой грубые слова о собственности.

А мне хочется верить, что ты…

Джек качает головой и понимает — лишь в его заебаных мечтах. Питч четко сегодня дал понять и даже не подозревая дал прекрасно увидеть свое пренебрежение — нет у него ничего того, что когда-то в будущем выльется в любовь или же симпатию… Нет же.

Джек не хочет рвать, хоть и обещал и завещал свою жизнь ему, но равно и не хочет этого терпеть. Он слабак. Он не выдерживает.

Он в тихую встает и собирает нужные вещи — лишь нужное и только когда уже светает, он вновь сероглазый и остальные берет с собой, почему — хер пойми. Он задерживается подло его все еще держут канаты преданности и жажды того кто сейчас спит… Он не может вот так просто и не объясняя, не может без, хотя бы, последнего своего слова, потому Джек не удержавшись пишет в планшете мелким текстовым росчерком: