Джек же только через пятнадцать минут осознает сказанное и то что опять Питч куда-то свалил, и снова сжавшись, парнишка забирается на подоконник, смотря на гребаное грязно-желто-серое небо. Задумываться и пытаться анализировать что твориться в подкорке и в душе, Фрост не берется. Хватит на него сегодня. Он лишь поджимает к груди колени и утыкается лицом в них же, проклиная и себя и город и то что нихуя не понятно как вообще ко всему этому отнесся его Ужас.

Через пять минут раздается первый приглушенный раскат грома, и мелкие злобные капли начинают скатываться по стеклу серыми катышками от пыли и грязи.

Питч возвращается через два часа, на сучесть случая полностью попавший под дождь, раздраженный и едва взбешенный, но не убивающий взглядом как прежде. Он молча хлопает дверью, проходит на середину комнаты и кидает на стол пять матовых пачек. Джек понимает, что в них по первому взгляду, охеревато подрывается с подоконника, чуть не упав при этом, однако, перед тем как пальцы касаются знакомого на вид пластика, Блэк перехватывает его руку, дергает вновь к себе и внимательно оглядывает замешательство читающееся у Джека в глазах.

Минута на растерзания, а кожаная куртка неприятно пропитывает легкую футболку Джека мокрой прохладой и сыростью, но по правде Фросту похуй, похуй опять на все под этим пристальным прожигающим взглядом.

— У меня два условия, — через хер пойми сколько минут в дождливой недотишине оглашает Питч, но даже не думает отпускать от себя мальчишку.

— Питч? — вопросительно, явно не ожидая подвоха и в то же время нихуя не боясь за эти условия, ведь Ужас единственный для Джека кто не будет…подлым. Не будет ставить в условия то что будет мерзким или жестоким.

— Дома ты хуй больше будешь в них ходить.

— С хуя ли? — смешком и не скрывая удивления, но действительно с какого такого Джек не поймет, что блядь за условия и зачем оно?..

— С того хуя, что я так сказал! — рыком в ответ и сжимая запястья парня сильнее; наверняка будет темный след уже к вечеру, но чтобы Фрост не завелся вновь, Питч опережает его и дает размытое понятие почему его первое условие такое: — Ты не даешь мне полностью всю информацию о себе, значит здесь, под моим присмотром будешь привыкать без своей последней защиты. Ежели твоей гордости и выебонам нужен более веский повод, то твое стопроцентное подрывать линзами нехуй, ты и так пол жизни в них.

— Но…

— Заткнулся.

И Джек, как, сука, примерный мальчик, закрывает рот, смиряясь с первым условием. Он не хочет себе признаваться что отчасти доводы Блэка более правильные.

— Хорошо… А что ещё? — через ещё полминуты спрашивает парень, едва склоняя голову на левый бок и четно даже не задумываясь что там еще, с Ужасом предугадать результат — бесполезно.

— Теперь не три месяца, а два. Усек?

— Но они же предусмотрены на три…

— Я сказал на два!

— Но так же они быстрее закончатся!

— Значит ещё достану! — бескомпромиссно и зло, полностью давая понять, что так и будет и ставя точку в этом тупом споре. И Джек, поняв это, действительно сдается, неохотно кивая.

— Это всё?.. — осторожно интересуется Фрост.

Вместо ответа Питч лишь игнорит, откидывает в сторону страдальную руку мальчишки и идет на кухню, даже не снимая с себя куртку и мокрую одежду, а Джек, едва от произошедшего — в пересчете не больше минуты — улыбаясь забирает коробки и уносит их в ванную, и вновь в квартире повисает молчание.

Ебаные даже не прошедшие полчаса. А они сталкиваются возле стола, почти в прямом смысле врезаются в друг друга, и никто не признается, что это было специально с каждой из сторон. Ну да, обойти не могли, в комнате дохуя места, а проложенный маршрут видимо только возле стола. Как блядь тупые стесняющиеся дети. Какой ебический позор.

— Зачем ты это сделал? — на выдохе, чтобы не передумать, спрашивает Джек.

— Может зачем, блядь, нужно было доводить себя и меня до этого? — едко вопросом на вопрос и у Ужаса сейчас не то настроение, чтобы разглагольствовать.

— А кто ты мне, чтобы я рассказывал, кто вообще, чтобы так нравоучать и орать постоянно? Почему я должен тебя слушаться, почему я обязан… — Джек срывается после этой едкости, срывается и заговаривается, шумно дышит, чувствует, как сердце вот-вот выскочит из грудины, ломая ребра, смотрит на хищника и спотыкается об тупые неосновательные мысли, и так и не договорив срывается.

Срывается постыдно и первым, когда чувствует жар родного сильного тела совсем близко и этот любимый запах, смертоносный огонь в глазах тигра… Фрост с тихим шипением уничтожает гребаные двадцать сантиметров между и целует первым, обнимая Ужаса за шею. Стонет нахально громко и так податливо мгновенно выгибается, когда его резко дергают вплотную и целуют уже грубо в ответ, и он плавится под рык раздраженного и такого любимого, с нетерпеливой дрожью прижимается ближе.

На справедливость спонтанность у обоих, блядская, неудержимая, и кажется на ноуты уже в прямом смысле Питчу похуй: он небрежно отталкивает их за спиной мальчишки подальше, и приподняв того усаживает на край стола, не отрываясь от прохладных губ.

Любимый мой, — в мыслях Джека, но вслух он сдерживается, лишь тихо всхлипывает, позволяет как и прежде — что угодно, жадно соглашаясь на любую ласку, а ласкает Ужас охуенно, горячо, нетерпеливо. Все ещё влажная майка Питча летит нахер через минуту, и Джек со стоном жмется ближе, царапает, наконец отросшими, ногтями сильную спину и кусает почти игриво за шею. И это какое-то ебанутство, но это в мыслях, а в реале лучше, в реале слаще, желаннее.

Бешенность и тоска, пиздец какая, только определить, у кого сильнее, сейчас не составляет возможным; Джек импульсивен, Джек жаден до каждого прикосновения, Джек шипит из-за боли в резких движениях, но не хочет отстраняться, он позволяет себя обнимать и впиваться острыми зубами в шею на переходе в плечо… Джек блядь вообще не обращает внимание на свои раны и грубость которая происходит, у него спонтанность и страсть, у него ебанутость во взгляде и жадный просящий стон на красных припухлых губах…

Искушающая белоснежная погибель, которая даже не знает как изящно выглядит, отдавая себя до последней крупицы. У него усмешка, пока мальчишка не видит, и новый поцелуй с последующим засосом где-то в районе ключицы, где недавно сошли старые метки. Питч дергает ближе к себе Джека, хотя ближе и некуда уже, но когда условности его ебали? А Джек лишь распаляется сильнее, разводит ноги, хнычет, трется об него и пиздец нетерпелив.

— Да не дергайся ты так! — раздраженным шипением в слух, прикусывая нежную кожу под ухом. Ведь Джек действительно слишком резвый…

Не дергайся, глупое ты создание!.. Не то швы разойтись могут… кожу порвешь, будет больно, очень больно, несмышленыш мой, а анестетики пока на тебя хуево действуют и я не смогу помочь… Белоснежный… глупый мой…

Осознание того, что сейчас вертится в мыслях и что хочется ему это сказать вслух заставляют на секунду погрузиться в пепелище и вернуться обратно только уже в лед. Ахуй от таких эмоции клинит, заставляет зарычать, резко отшатываясь от Джека и с наигранным недовольством откинуть руки парня со своей груди.

— Нехуй сейчас время терять, — злобно кидая ошеломленному мальчишке, и добавляя незапланированное, — Особенно на тебя.

Питч запрещает себе анализировать то, что сейчас случилось, ровно, как и запрещает смотреть на растерявшегося и явно обиженного мальчишку, боясь вновь сорваться. Теперь, по ебаной иронии, он сам запирается в ванне, громко хлопая при этом дверью и оставляя Джека сидеть в непонимании и полном раздрае на краю стола.

Ну что, продолжишь убеждать себя, что он всё ещё та самая временная собственность?

Всё идет как-то не так, слишком ломано, по трескающемуся льду, и вовсе не понятно к чему приведет следующий шаг, что случится, когда лёд треснет, что там — смерть или дарованное… счастье?