Но, наверное, Кэтрин бы не хотела… или хотела, чтобы ты таким стал?
Каким таким?
Входящей в ровный строй тварью, что, так или иначе, готова на убийство ради мести? Ещё одним ебанутым в этом городе, который всё потерял и теперь просто жаждет вендетты? Ещё одной единицей?
Нет…
Люк Лэнсен Харрис: тридцать три года, главный заместитель первой ветви руководителей Белого Шпиля. Тот самый Люк, которого защищала Кейт, тот самый сукин сын с ядовитым взглядом, который забирал Кейт на кабриолете.
ОЦР выдает эту холеную сучку с потрохами, а пару новых узнанных фишек по взлому и нахождению и вовсе находят на этого «невинного» дохуя чего: вплоть до двух приводов, когда сбивал намеренно девушек, держал притон мальчиков, и контрабандой ввозил в город запрещенные хим наркотики. Владелец черного джипа, который с завидной регулярностью посещает закрытые сто, где ему меняют раму, капот, шины… номера.
…Нет. Ты не станешь ещё одной единицей в веренице серых убийц в этом городе.
Заказанные подпольно и сделанные на заказ ножи, черными серпами приятно ощущаются в ладонях, перекручиваются с легкостью, отсвечивая зловещим блеском черных лезвий…
Наслаждающийся забиранием жизней ублюдок, посмевший подсадить твою сестру на наркоту и после забравший её жизнь намеренно… Ты теперь точно знаешь, что хочешь видеть в черных глазах этого уебка. И ты знаешь, что весь его яд и жажда сменятся неподдельным ужасом, когда ты медленно, хирургически точно, будешь вырезать его сердце, прибегнув лишь к местной анестезии. Но, сперва…
Уже незамеченные двадцать семь и ты, пройдя девять кругов ада, теперь стоишь здесь — на дорогущем ковре, с деланным безразличием наблюдая, как распластанный на полу мужчина хрипит в приступе паники, сорвав голос. Плюсы и минусы полной изоляции…
Твои губы медленно растягиваются в ту самую ядовитую ухмылку.
Когда то, ради чего ублюдок ставил эту изоляцию: насиловал девушек и трахал мальчиков под наркотой, может обернутся против. И уебок такой жалкий — как бабочка, только бабочку пришпиливают, а этот зацепленный крюками через кожу, от крюков с тонкими стальными нитями прибитый к полу, одно движение — нить натягивается, оттягивается на крюке и кожа; двадцать три крючка, но пока что этого достаточно. Камеры давно отключены, а у вас вся ночь впереди. Что ты и говоришь этому обмудку, растягивая опасно слова.
Тебе это нравится — быстрая мысль — это чем-то похоже на операцию: под тобой тело, чужая жизнь, но лишь в твоих руках…
Кейт была права.
Теперь нет свидетелей, нет тех, кто может проконтролировать — это всё твое. Слюна скапливается во рту от предвкушения и вседозволенности, и ты медленно сглатываешь, ощущая нечто под ребрами, что ласково урчит, захватывает целиком и желает одно — наслаждаться. Не существовать, а жить в этой упоенной жадности. Мысли о вендетте и том, чтобы сдохнуть самому после убийства этого ублюдка медленно оставляют тебя.
Ты всегда был таким? С самого детства? Или, всё же, профессия повлияла? Или то, что ты доминант? Почему даже она видела это в тебе?
Уже плевать. Жизнь всё равно под откос, под ебанный нахуй. Ничего и никого не осталось. Но происходящее сейчас, впервые за два с половиной года, тебе нравится — радует. Эта власть…Ты прекрасно понимаешь, смотря в перепуганные глаза своей первой жертвы, что если совершишь это с подобным садизмом, окунешь свои руки в эту кровь, то обратного пути не будет. Не будет уже ни воспоминаний о прошлом, ни сожалений… перерождение — индульгенция для демона на всё прошлое. С кровавого нового листа. И все мечты, все планы на жизнь, и весь мир разрушится, и осыплется…
У тебя два выхода, два плана: смирение с участью и, оставшись человеком, выпилиться нахуй или…
Нож пропарывает сперва чуть выше желудка, идеально плавно и идеально выверено, и ты довольно вслушиваешься в хриплый вой свиньи… Его рана не смертельная, и это только начало.
И ты больше ничего не жаждешь кроме этого, ощущая бешенный прилив жизни и осознавая, что... будешь таки жить — голод внутри не позволит сдохнуть, но городу теперь существовать не позволишь. Никому не позволишь. Не дашь. Отберешь у каждого всё, как отняли и у тебя. Станешь…
Нет. Не единицей в списке серых никчемных рыбешек. Ты станешь именем нарицательным для 604.
— А я в тебе и не сомневалась, братец... — усмехается довольно Кейт, и навсегда исчезает из подсознательного.
Эхо прошлого...
Ты просыпаешься резко, быстро, с болезненным раздраем в мыслях и сбившимся на нет дыханием. Впервые вот так. Отгоняя едкие воспоминания длиной в половину жизни и готовый моментально уничтожить любого, кто натравил на тебя эти хуевые видения прошлого. Но постороннего никого нет. Реальность, и только под боком что-то… Оборачиваешься, смотря. Мальчишка.
Твоя белоснежная погибель.
Значит, сон? Столь правдоподобный... Первая резня семилетней давности... С херали мозгу давать напоминание того, кем ты был в прошлой жизни? Что послужило катализатором? Срыв контроля? Та липовая операционная?.. Но мальчишка отвлекает, ищет тебя, прерывисто выдыхает и морщится. Идиотина блядская! Во сне перелегшая на левый бок, травмированный и зашитый. Цыкаешь и материшься приглушенно, все ещё никак не восстановив дыхание, но толкаешь дурня в плечо, так, чтобы он улегся на спину.
Глупый и беззащитный… Но белоснежные волосы, в которые ты сразу запускаешь пятерню, слишком мягкие, шелковистые, и это успокаивает моментально, сгоняя ярость и страх по прошлому.
Комментарий к Глава
XLII
*Микрохирург – уверенный человек, умеющий концентрировать внимание. Он обязательный, в меру активный, склонен к сложной работе. Отличается ответственностью, пунктуальностью, педантичностью и аккуратностью, а также терпеливостью и толерантностью. Память микрохирурга отлично развита, он обладает высоким уровнем эмпатии.
Клятва Гиппократа.
Мысли Питча в прошлом идентичны тем, когда он стоит на крыше высотки в дождь, появившись впервые в 6 главе.
(5 профессия – в “Топ-10 самых привлекательных/идеальных мест работы для психопата” – Хирург.)
====== Глава XLIII ======
Джек прищуривается, едва приглушенно матерится и присматривается… Вроде и незаметно. Не так, пока что.
Долбаеб. Опять проебал время. Нужное время.
Шум льющейся из-под крана воды становится приглушенным, пока он в уме прикидывает какие последствия будут в этот раз. Срок прошел… А что дальше?
Он сильно и быстро моргает, стоя перед зеркалом, порыкивает маты, и не находит выхода. Приходится быстро рыться в рюкзаке, создавая дохуя ненужных движений, дабы найти нужное. Может, есть ещё одна пачка? Нихуя ж!
Фрост морщится от досады и от раны на боку, и вновь затравлено смотрит на свое отражение — помятый, бледный, осунувшийся — вылитый покойник, если б не такие красные глаза. Хотя на того самого зомбака и похож. Но отмахиваясь от тупого сравнения, ведь осознание приближающегося пиздеца кроет.
Он ведь знает, что дальше будет херово и почему он сейчас такой… Вновь тихо матерится и судорожно набирает в ладони воду, брызгая на лицо и пытаясь сообразить, что дальше делать. Прекрасно блядь! Просто прекрасно! Взгляд мельком захватывает новый кадр отражения.
Теперь ещё и мокрый, словно зареванный, едва ли перепуганный… Больше похожий на нарика, нежели на затравленного звереныша, хотя… один хуй сравнения однолинейные. К его нежданной да негаданной проблеме прибавляется ещё и страх того, что было.
Пускай Джек и не может вспомнить полностью, хоть и старается, но главное — факт — все закончилось по-другому, хорошо. Ужас его вновь спас. Защитил, вернул, залечил раны… Невозможный, блядь, хищник. Джек прикрывает глаза, судорожно втягивая воздух через нос и сжимая края раковины до побеления пальцев, пытаясь сдержать тяжелый стон.
«Как долго ты ещё сможешь скрывать от него то, что чувствуешь? Как долго ты сам продержишься, зная, что к тебе такого отношения не будет? Ты ведь всего лишь…»
