— Где ты, всё же, научился так зашивать людей, а?.. — Джек произносит это невольно вслух, но даже не пугается после того, как осознает сказанное. Просто смотрит в спину мужчины и знает, что, скорее всего, ответа нихуя не получит. Не заслужил.

Ситуация патовая. Словно он и не сбегал, словно это начало того самого утра, словно… Глаза на мокром месте, но Джек упрямо смаргивает, понимая, что ответа ждать пиздецки глупо.

А Питч лишь раздраженно хмыкает, подавляя ядовитую усмешку, и не желая даже заговаривать с этим Рагнарёком личного масштаба. Однако, вопреки колкой ярости поднимающейся изнутри из-за слов мальчишки, желает ответить, небрежно швырнув на стол пустую ампулу:

— Поебись с моё несколько лет в ординатуре, и не такому научишься…

====== Глава XLII ======

Итак, мы все этого долго ждали. Даже я... И вот та самая глава.

[Стилистика изменена намеренно, ровно, как и повествование от 2-го лица.]

Приятного чтения!

Глава 42.

Гребанные важные личные качества, при которых ведут отбор.

«Уверенный человек, умеющий концентрировать внимание. Он обязательный, в меру активный, склонен к сложной работе. Отличается ответственностью, пунктуальностью, педантичностью и аккуратностью, а также терпеливостью и толерантностью. Память отлично развита, он обладает высоким уровнем эмпатии...»*

Эмпатии, да?

И вот тебе двадцать четыре, и ты на очередном, но уже более привычном дежурстве: ординатура, мать её. И пока на перекуре, можно вспомнить, что в блядском заявлении на поступление писали эти придурки. Сочувствовать пациенту, конечно же. Будто это не прописано в Клятве.**

Дым медленно выдыхается из легких, но так приятно дерет глотку. Как и всегда — крепкие, позволяющие отвлечься. А Лоренса по внутренней рации вызывают в третью операционную. Будто бы в пятой сейчас реаниматолог не нужен. Ебучие графики, которые, спасибо сменившемуся начальству, перекосоёбились, и теперь нехватка реаниматологов, но блядь практикантов-сопляков полный отдел хирургии!

Ты цыкаешь, забивая на громкую связь и далекие выкрики из приемного покоя и стойки принимающей регистратуры. Неужели новая авария на центральной магистрали и большинство полутрупов везут опять к вам? Или очередной мальчик-хуй, из мажоров Белого Шпиля, выебнулся на шоссе и с разворошенными кишками должен обслуживаться раньше тех, кто по очереди ждал операцию пару недель?

Позади открывается дверь, но тебе лояльно, в наглядство делаешь лишь следующую затяжку, на миг прикрывая глаза. Походка, словно на цыпочках, хотя скорее робко — вот что улавливает твой слух. Кайл.

Коллега и вроде-как-друг по совместительству подходит ближе, но пока молчит. И правильно. Через три секунды ты тушишь сигарету, прищурено смотря через небольшое настежь открытое окно на туманные зеленоватые лучи от шпилей 604, и этот ядовитый туман кажется более правильным. Жаль, что реально не яд.

И было бы просто охренительно, если б 604 город действительно потравился теми же, на блядство случая, едкими химикатами, которые тоннами производит каждый день. А люди бы умирали… Превосходно — один за одним… Задыхаясь, харкаясь кровью, и с животным страхом в покрасневших глазах пытаясь найти хоть одно место, где бы смогли вдохнуть чистый воздух…***

Мысль, подобно создавшейся в голове картинке, расплывается, пошла уже пятая секунда.

— И нахера я вам? — прекрасно зная, что если Кайл ввалился в курилку, значит, ты понадобился в операционной. Только для кого и зачем?

— Твой профиль, — пожимает плечами молодой мужчина, — Яро хочет, чтобы ты ассистировал.

— Снова фарш? Шлюха из Вип, которая неправильно отсосала или всё же раскромсанный алкаш-бизнесмен… — ухмылка скорее вредная, нежели чем — «а я же вам блядь говорил».

— Почти. Важная шишка из Департамента. Какой-то псих подкараулил и покромсал: лицо, шея, руки… Куколка эдакая, только без веревочек. Короче соединительные задеты, сосуды, нервы…

Ты проклинаешь девятнадцатичасовое уже дежурство, но убедившись, что бычок хорошо затушен, идешь вслед за этим порой до омерзения позитивным анестезиологом.

Тебе двадцать четыре и это последний год ординатуры, а после практика, после углубление в микрохирургию, благо ты на охуительно хорошем счету. У тебя есть все шансы выцепить то единственное место на последующий год, если какая-нибудь шваль не подсидит. Хотя, разве ты позволишь?

Операционная со штатным набором лиц, лишь на две медсестры больше — практикантки из пятого отделения. Ты делано позволяешь милашкам надеть на себя дополнительный халат, и склоняешь голову на бок, рассматривая тело на столе. Вновь очередной псих постарался разрезать тучного недополитика: грубо, не аккуратно, действовал ножом, причем тупым, но придурок даже не знал, где и как резать правильно, не брал центральные кровеносные артерии, так — невменяемая злость и возбуждение. Откуда ты знаешь, как этот псих действовал, уже не задумываешься; моментально понимать характер психов по оставленным ранам, как охуенная интуиция или уже наметанный глаз — не важно. Факт в том, что такие повреждения почти уже данность, учитывая скачок преступности в А7.

— Когда же этих паскуд переловят-то?

Но ты не замечаешь этих искренних молоденьких возмущений, ровно, и не отвечаешь, у тебя работа.

Кейт опять ебет мозг в пять утра, когда уже светает, а ты только за поворотом снял окровавленные перчатки. Она заваливается в приемную как всегда довольная, знающая уже в свои семнадцать себе цену, не обращая внимание на восторженные взгляды молоденьких сосунков и врачей постарше, и, ухмыльнувшись тебе, просит выручить до получки.

Очередное, блядь, новое свидание с богатеньким ублюдком. Но она смотрит на тебя снизу вверх горящими карими глазами так ожидающе, и в предвкушении, как будто ты её последняя надежда на спасение, что опять, сука, выигрывает. Победоносно улыбается, и пока ты достаешь нужную сумму, предсказуемо кокетливо поправляет черные волнистые волосы, неизменяемо распущенные. Ну как, твою ж мать, иначе?! Обязательно чтобы проходящие мимо кобели поголовно свернули головы на такой жест. Стерва!..

— Сколько, блядь, раз говорил! Кейт, сука…

— Я тебя тоже люблю, братец, — скопировав твою дежурную ухмылку, целует в щеку и всё же вырывает несколько купюр из твоих пальцев, — Отцу не жалуйся, старшенький ты наш. К ужину буду дома и нормально всё обсудим. Кажется, это судьба!

Она радостно улыбается, подмигивает и упархивает на пятнадцатисантиметровых шпильках.

— Это тринадцатый в этом месяце твоя судьба, — цинично шипишь ей в след, за что получаешь ответный фак и цокот от железных набоек на шпильках. Лимитированная коллекция, мать её.

Позади, попивая дрянной кофе, подходит Кайл, и, понаблюдав пару мгновений за удаляющейся девушкой, довольно присвистывает.

— Вот она какая, младшая Блэк… — с широченной улыбкой тянет очарованный коллега.

— Глотку перережу, — шипишь ты ревностно, и тебя вмиг понимают, затыкаются. Прекрасно ощущая, что это не просто слова.

А вечером, после смены, когда, наконец, ты отсыпаешься, вы все ужинаете. Кейт прискакивает подобно резвой лани на всё тех же шпильках, раскрасневшаяся от жары, и притаскивая пару пакетов с продуктам. Мать закрывает жалюзи на всех окнах, дабы никто не увидел вашу более-менее адекватную, дружную и счастливую семью, посреди этого кровящего гадюшника. Ужин начинается под твои тихие маты, и восхищенный треп Кейт о том, какой же Дейн заботливый молодой человек. Но тебе уже прекрасно ясно, что на следующей неделе она заявится опять под три часа ночи к тебе на смену, вся зареванная и жалуясь, какой же этот Дейн козел и мудак. Данность, блядь. Ровно, как и то, что ты вновь позволишь ей выкурить полпачки своих сигарет.

Тебе двадцать пять, и ты с очередной смены, очередной операции, заебаный в хлам, но отчасти удовлетворенный — никчемному пиздюку спас жизнь и мимику большей половинный лица, хотя, хуй пойми, кем тот станет, когда вырастет в этом злоебучем городе. Но похуй, главное удовольствие от жизни, которой ты владел и спас, медленно растекается по всему телу и приятно ластится в сознании.