Вот если б на живую, во внутренностях покопошиться, или спустить в растраханную глотку, пока новую сучку поливают раствором серной кислоты, вот это да! Вот это вкусно, круто, заводяще! А это… Ебаный эстетизм.

Но садисту уже настолько похуй от выпитого, что он забивает на какой-то там супер план этих уебков-дружков и пинает пустую жестянку под ногами, желая выйти в тамбур: последний маленький закуток перед большим пустым плацом, на котором они тренируются, и затянуться тем, что так бережливо достал со вчерашних боев на окраине А7.

Дурь отменная, крутая, и отдаленно слышный ржач Наса ему сейчас реально побоку. Пусть ебошат в свою эстетику дальше, он поиздевается над трупиком белоснежки позже.

Парень невменяемо ржет, шмыгает носом, проведя самокруткой по губам, и уже предвкушающе облизывается, неровно прислоняясь к одной из несущих стен хлипкой конструкции.

Он не замечает ровным счетом ничего, до той самой секунды пока с левого края не мелькает тень, и в то же мгновение нечто острое, разрывающее сознание адской болью, вонзается между ребер, пропарывая легкое и заставляя зайтись в беззвучном вопле. Настоящий вскрик не успевает повторно сформироваться: лезвие второго ножа одним единственным четким сечением пропарывает глотку, разрезая кожу, гортань и артерию. Точно, молниеносно, без единого лишнего движения и звука.

Он наблюдает — отсчитывает — секунду, и дергающееся в конвульсиях тело, заливающееся кровью, медленно начинает оседать, заваливаясь на правый бок.

Времени поиздеваться нет, и теперь лишь брезгливо обтереть черные лезвия о футболку молокососа, намеренно пнув дергающийся труп, так, чтобы тот с силой свалился на пол, раздался глухой удар и звон от разбивающейся бутылки. Идеально.

Ужас медленно переводит взгляд на дальние тени из освещенных помещений, в которых явное присутствие остальной банды, и уверено идет на свет, быстро перекручивая в руках серповидные окровавленные ножи, и нахуй посылая логику, что лучше было бы выждать в тени. Времени у него нет, и лучше бы тварь-интуиция сейчас, сука, заткнулась и не подгоняла разъяренным зверем вперед.

Как всегда предсказуемо: на звук сразу реагирует следующий ебнат… Нас, услышавший странное, и зная, что при любом состоянии Рейси не падает от угара или пьяни, настораживается, и под кивок занятого Лиота выходит из стерильной, тупо проверить. Он на ходу стягивает с рук резиновые перепачканные кровью перчатки и, ухмыляясь, да вытащив из-за пояса нож, уверенно идет искать долбодятла, который ещё и другом зовется. Мыслей, что тот самый Ужас их вычислил и нагрянул раньше, даже не возникает в шизанутой голове. Это, блять, просто невозможно! Да и не верит Нас в заверения и наставления Дая. И это для начинающего маньяка становится роковым.

Сообразить и моментально отреагировать на чужака парень не успевает, даже заматериться или гаркнуть в голос, с паникой осознавая, что нож занесенный на тень, появившуюся из-за поворота, куда-то моментально девается, точнее в первую же секунду выбивается, и на правой руке появляется рассеченная глубокая рана от которой пальцы перестают слушаться — четкое и точное перерезание сухожилий. И последующий рявк испуганного щенка равно перебивается, превращаясь в задушенный сип, из-за того, что ему со всей силы бьют ребром ладони по горлу, ломая моментально трахею.

В мутных глазах застывший животный страх, но хищнику вовсе не до смака угасающей жизни. Эти сучки слабенькие, даже толком не могут должно посопротивляться, но и это его не волнует вовсе, не сейчас. Лишь цепким профессиональным взглядом по этому недоебку, хватающему судорожно воздух и перепугано жмущемуся к стене. На одежде нет крови, ровно, как и вид не расхлестанный, это хорошо… Но, сука, кровавые ободки на запястьях ровно идущие по контору ближе к кистям — слишком хуево, и от этого понимания со злостью вонзая сразу оба ножа в барахтающееся тело: одно лезвие в печень, другое в аорту.

Красный ободок — естественно блядь перчатки, стандартные, медицинские… Полностью заляпанные кровью!

Подавив утробный рык, отшвырнуть от себя тварину, напоследок прокручивая в нем лезвие и наискось пропарывая до живота. Очередной грохот тяжелого тела с расползающейся лужей крови и частично выпотрошенными кишками. Как дилетант, блядь, работает.

До чего сука докатился… Цыкнув, и так небрежно поправляя собственные кожаные черные перчатки, похуистично проходя в предпоследнюю светлую комнату, по всей обстановке и видимости жилую, с минимум старой мебели для сна, но со слишком хорошим хирургическим и реанимационным оборудованием в правом дальнем углу. Пиздец.

Мыслей о дальнейшем плане и возможных ловушках просто нет, они испаряются в секунды, стоит увидеть и понять, какой масштаб пытки эти твари любят устраивать. Выждать, незаметно подобраться — нихуяж, ментальные когти рвут подсознание, уступая место оголенным инстинктами. Ужас попросту херит всю предосторожность, на ходу специально задевая и опрокидывая металлический медицинский столик.

Не то звериная злость, не то чистая ледяная ярость, не то уже пизда пришла контролю, не то всё же такой уебищный план выманить последнего ублюдка сюда. Вытащить его, оттащить — отвлечь — быстрее этим звуком от Фроста.

И Лиот на это подрывается, не ожидавший, что так скоро, но обрадованный; на последок сделав завершающую пакость, после которой мальчишке точно не жить. Главарь Троицы, уже предчувствуя пиздец и вместе с этим ничем не тронутое предвкушение, спешно выходит из операционной, держа в руках два любимых лезвия с резиновой обмоткой вместо рукояток. Он давно ждал этой встречи, он даже готовился! Он…

— Да неужели нас почти… — слова вошедшего во вкус и воодушевленного Лиота обрываются непредвиденно резко: парень осекается, округляя глаза в немом удивлении переходяшим в настоящий ужас.

Питчу похуй на сучку, ровно, как и на его заготовленную речь, он почти не глядя — одним движением — обрывает жизнь недосадиста, даже не смотря сейчас в глаза захлебывающегося кровью и пытающегося что-то вымолвить главаря. Сразу же отшвыривая его в сторону, как последнее мешающее препятствие, и во взбешенном порыве врываясь в слишком светлую комнату.

Острое желание наорать на твареныша, если тот в сознании, уже почти до дрожи, но секунда и, блядь, да… Пиздец. Комната оказывается, как он, сука, и думал, хорошо созданной операционной.

И одного профессионального взгляда хватает, чтобы ещё раз с полным знанием дела констатировать — полнейший пиздец!

Ножи сразу же откидываются на рядом приставленный столик, и перчатки туда же, похерив впервые безопасность и сокрытие улик. Мальчишка истекающий кровью на столе более весомее.

Да сука неужели?!

Но кровящие полосы на слишком бледном теле не смертельны, не они, не сейчас. Подрываясь и сразу же срывая кислородную маску с расслабленного лица. Вторым грубо вырывается игла с капельницей из вены…

Сука! Блядство!

Питч не медлит, отстегивает фиксирующие ремни с шеи и рук, проверяя пульс, приподнимая за затылок голову мальчишки и осматривая быстро, в темпе, открывая ему глаза и аналогично проверяя реакцию на свет. И реакция у того хуевая, её почти нет, почти как и нет ебического пульса.

— Да хуй ты у меня сдохнешь! — злым шипением, кидая яростный взгляд на висящую склянку капельницы рядом.

Решили в искусственную кому, нормально сука, идеально! Ингибиторы, транквилизаторы… Что там блядь ещё?!

— Ну и естественно, стандартный состав поддерживающий глубокий сон и расслабление мышц при ингаляционном, мать, его наркозе! Ебучая общая анестезия! — срываясь рявком вслух, и Блэку даже похуй, если здесь есть ещё кто-то.

Три минуты… У ебучего окровавленного смертника три блядские минуты. Или у него эти три минуты, чтобы вытащить Фроста.

Он не знает, когда эти твари начали всё это, не знает сколько раз, какая была дозировка и чего конкретного — насколько пропустил всё. Сколько уже раз, судя не по одному проколу на руках, мальчишку вводили и выводили из этого состояния. Сколько держали на грани этот хиленький организм.