Солнце зайдет через какой-то час, и Джек должен успеть. Он подобно метеору проносится еще через одну магистраль, благо в западной части А7 половина таких дорог давным-давно аварийные, и машины здесь проезжают редко и то, на свой страх и риск. Парень не обращает внимания на только что порванный правый край ультра тонкой толстовки, чудом не напоровшись на заржавевший штырь, торчавший из давно порушенной, бетонной блокады моста, и, перепрыгнув через новое, серое препятствие, проклинает ослепляющие лучи солнца. Ему кажется, что он на самом деле попал в ад. Но и это к черту. Плевать. Главное ведь выжить. А с приходом комендантского часа, жары и нового сезона, это желание обостряется в разы. Именно, только оно и ведет Фроста, не давая запнуться и упасть в ту чернь, где владеют ужас и страх…

Глупо звучит. Глупые мысли у него в голове. Где-то по правой стороне мелькает яркая вспышка, почти ослепляя боковое зрение, и Джек матерится — он ненавидит, когда вдалеке стеклянные высотки отзеркаливают вот так лучи солнца. Он щурится и спрыгивает с недлинной лестницы — у него нет времени считать каждую чертову ступеньку.

Каленый воздух вновь, вместе с пылью глотается через рот, и гортань сушит и жжет от неприятного осадка, Фрост вновь матерится, приглушенно, сквозь зубы, но не может остановиться или вдыхать носом, у него не получается. Уже начинают мелькать знакомые пики небоскребов и отдаленно слышится знакомый шум от машин, и даже как-то, не пойми как, улавливаются обрывки фраз от далеко патрулирующих машин.

Опять грёбаное извещение… Скоро все должны попрятаться по домам. Благо за эти дни нового убийства, с высочайшей степенью садизма, совершено не было — Ужас довольно затаился, лениво прикидывая новую жертву…

Фрост легко касается левой рукой своей поясницы, там на поясе джинс закреплен неплохой складной нож, который ему удалось обменять на всего тройку кредитов, учитывая, что такие игрушки стоят в три раза дороже. Видимо сегодня его день, вроде как…

Он видит, как тени мелькающих, таких же придурошных сталкеров, как он, проносятся по переулкам, становится больше открытых лавок и даже днем уже включены чертовы вывески прожигающие радужку глаза своим ядовитым цветом.

Беловолосый зажмуривается, быстро трясет головой, вовремя сворачивая в серый, более прохладный проулок. Теперь только напрямую несколько десятков метров, потом два раза налево и вновь прямо — через заброшенный проулок под мостовой магистралью. Наконец-то. Он рад вновь оказаться под тенью безмолвных высоток. Здесь градус жары значительно занижен, и можно перевести дыхание. Вот только опираться на явно запачканную чей-то свежей кровью стену у Фроста нет никакого желания. Но больше бежать он не может. Зная ближайшие закоулки и обстановку этого квартальчика с небольшими, открытыми точками-магазинами и начинающимися высотками, парень дает себе пару минут отдышаться, сгибаясь пополам и опершись руками о собственные колени, загнанно хватает ртом воздух, почти даже не морщась от залитого кровью асфальта. Ему не до чистоты сейчас.

Слишком много пробежал, не смог себя заставить остановиться в тех загнивающих, пустых кварталах, ведь за каждым домом, углом или в подворотне, хоть один псих да находится. И пусть по началу залитые солнцем грязно стеклянные здания и закрытые старые двухэтажки бетонных квартир кажутся вымершими, но там притаились на любой извращенный вкус и цвет твари, которые, к сожалению, уже давно прекратили считаться людьми…

Каждый из них так и ждет свою добычу, легкую мишень и желательно с дополнительным провиантом. Ну да, сейчас не в кайф убивать просто так, как никак сезон…

Фрост передергивает плечами и шмыгает носом, пытаясь не чувствовать тошнотворный запах металла от подсыхающей крови на асфальте. Что ж живется то так гадко, а?

«А чего ты хотел, мальчишка?» — ядовито шипит подсознание, и Джек вздрагивает, не ожидавший, что свой же внутренний голос может быть таким холодным.

«Или ты уверен, что в один прекрасный день всё изменится, а ты окажешься на верхушке этой загнивающей пищевой цепи? В тепле и под защитой? Так не бывает, даже в мечтах! Ты бедный, смирись! Всего лишь бедный мальчик…»

Фрост цокает, шаркает носком кроссовка по серовато-красной поверхности и с досадой шипит, понимая, что выпачкал обувь в этой липкой красной гадости. Похоже, его пятиминутный привал можно считать оконченным и вновь срываться с места.

А нет…

Парень тихо стонет, едва ли подорвавшись с места: он слишком быстро бежал, ноги, находившиеся в покое эти дни, не ожидали такой нагрузки, и мышцы икры теперь сводит болезненной судорогой, так, что он закусывает губу. И к черту, что неподходящее место… Бежать он попросту теперь не сможет.

 — Да твою мать, чтоб ещё раз! Блядь! — смачно выругивается юноша, вновь набирая в легкие порцию густого, неприятного воздуха, и жмурится.

И как теперь быть? Как перескакивать все эти бордюры и двухметровые заборы? Черт, он не хочет становиться мишенью. Ведь нужно перед Кромкой заглянуть в последнюю точку сбыта, обменять кредиты и запастись несколькими пачками обезболивающего, так, на всякий случай, если уж приспичит выбегать в самую жару под палящим солнцем.

Парень упрямо фыркает и, передернув плечами, переступает с ноги на ногу, не обращая внимания на фантомные иглы вонзившиеся в мышцы. Он должен это преодолеть и бежать дальше. Если будет ползти, остальные хищники сразу это заметят и нападут с разных углов…

— Гребаное тело! Да работай ты! — шикает на самого себя и, больше не задерживаясь, подрывается вперед, быстрым шагом продвигаясь по серому проулку, не обращая внимания на начавшуюся внутреннюю панику. Плевать. В этот раз такого не произойдет.

«В этот раз твое тело не должно тебя подвести. В этот раз ты выживешь и даже удачно доберешься до Кромки.»

Он убеждает себя в этом и, несмотря, на то, что очень хочется остановиться и попить воды, Джек упрямо дергает края капюшона — почти до носу, и вновь срывается с места, подавляя тихий вскрик. Забывая на эти минуты о боли, лучше уж потом он будет отлеживается в своей ледяной коробке и пить эти долбанные обезболивающие, чем сейчас подвергнет себя риску.

Солнце садится, сумасшедшие твари выползают стаями, да и именно те у кого полностью отбиты или с рождения отсутствуют мозги, полиция втройне прогоняет свои бронированные машины по всей территории А7, и этот Ужас после наступления темноты может оказаться где угодно, вырезая одного за другим… И он не хочет оказаться в этом бурлящем кровавом болоте, попавшись из-за своей тупости и ограниченности хоть одному из выше подуманных ублюдков.

И да, хранители порядка у Фроста наравне с теми тварями, что рыскают гнилыми тенями по району. Он ненавидит их… Из-за них… тогда…

Парень мотает головой в сторону и ускоряется, обещая себе, что в магазинчике задержится на пару минут подольше, дав организму немного передышки. Обязательно. Ничего страшного. Ведь если это не сделать Кромка для него будет недосягаема. У него тоже есть пределы, особенно после этого мерзкого энергетика.

А на параллельной улице, широкой и шумной, от которой разделяют ряды двух-трехэтажных блочных построек, шумно слышатся скрипучие сигналки от полицейских машин – прокручивающаяся запись слишком… близко. Он прищуривается и не хочет через два поворота оказаться прямо на пути этих сволочей, которые, судя по всему, еще и ведут скан местных, по детектору распознания лиц отлавливая нелегалов. Да, и только в жару, только по сезонам эти сволочи зашевелились, делая видимость что они ведут борьбу с преступностью.

Ага, естественно отлавливают сошек, и вешают на них висяки. Ведь вход в центр А7 и к крупным рыбам этим идиотам закрыт. Там их не спасут даже эти самые бронированные машины.

Джек щурится, не то от солнца, что белой полосой попало в часть проулка, не то от того, что все расплывается перед глазами от усталости, но не сбавляет темпа, хотя прекрасно слышит свое загнанное дыхание и бешенный стук сердца. К черту всё. Осталось не больше двести метров, и он на месте.