Господи, скоро там не только мышь повесится, ну и мутировавшие тараканы, которые теперь только жиреют на усовершенствованных химикатах. Или того хуже… — добудут для Фроста более нормальную еду, напишут записку, а сами повесятся, чтобы не видеть эту ущербность пустого морозильника.

Да. Точно. Так и будет… Докатился окончательно, придурок… Он фыркает и морщится от волны колющей боли, что вонзается пропитанными ядом иголками в кожу.

Да, что ж за блядство за такое-то?!

Джек ненавидит себя таким, ненавидит просто лежать и смотреть в этот ненавистный ему уже потолок, и ненавидит слышать, как за окном шумят машины, и сигналят сирены у патрульных.

Черт!

Он резко подрывается, громко взвыв от шипов оглушающей боли во всем теле, и схватившись за голову он просто молчит, только выдыхает сипло, стараясь не поднимать головы, держа также — низко опущенной, и вдыхая пропитанный дымом воздух. Опять этот придурок из квартиры над ним палит какую-то дрянь и развонялся на весь дом.

 — Что б тебе, сука… — шипит Фрост, не то от запаха, не то от раскаленных игл, что жгут мозг изнутри.

И таблетки ведь никакие нельзя, ему и так эту гадость из организма выводить больше трех — четырех дней. Тихо замычав и неразборчиво заматерившись, юноша спускает ноги с кровати и, опираясь о давно продавленный матрац, осторожно встает на ноги, придерживаясь за спинку кровати. Он ненавидит сегодняшний день просто за то, что проснулся в таком отвратительно-хреновом состоянии и такое же состояние на улице, за его мнимо-безопасной коробкой.

Все переругиваются, сквозь открывшееся окно слышно, как перещелкивается карабин двумя этажами по левую часть, кто-то метает в дверь ножи, стараясь научиться за кратчайший срок, а внизу, на первом этаже примерзко слышен вой от болгарки. Эти идиоты решили распилить старую, никому ненужную арматуру, которая была сделана из слишком некачественного псевдожелеза, чтобы защищаться при случае столкновения с… Фрост хмыкает, прищуренным взглядом наблюдая за дальней живой магистралью, по которой короткими стайками пролетают на бешенной скорости машины. Солнце не слепит в глаза, но на улице солнечно, почти без облаков, и до скрежета в зубах безветренно. Значит опять придется тратить время на остановки в ледяных переулках, где воняет кровью и сыростью… Но без этого он не сможет пережить свою вылазку. Ему нужно будет отдышаться, но каленый воздух никак не будет этому способствовать.

Джек шипит, зло смотрит на острые шпили блестящих небоскребов вдалеке, и все же, как бы ему хреново не было, не может отложить свой новый закупь. Даже в такое время. Пусть и комендантский час уже в силе, похрен. Ему нужно это и нужна еда. Как бы он себя не чувствовал. Потом в А7 станет еще хуже, еще жарче и вот тогда и носа нельзя будет сунуть из этого каменного гробика.

А все люди также спешат, что-то предпринимают для своей безопасности и по привычному матерят гребаную полицию.

«Ну да, они делают всё, чтобы пережить этот сезон… Да, чувство самосохранения превышает чувство логики и разума, особенно когда этот чертов псих открыл новый сезон. Люди не думают — люди спасаются, обезумев от своей слабости и страха»

Джек цокает, привычно хлопает себя по карману джинс, но тут же осознает и со стоном плетется умываться или ополоснуться… Нет у него уже сигарет, чтобы привычно вытащить из кармана джинс, нет возможности подкурить от черно-матовой зажигалки, и нет уже того права вобрать в легкие горький, жгучий дым.

«Забудь идиот»

И он прищурившись, и разминая затекшую спину, молча идет в крохотную и ободранную ванную. Ничего примечательного, ничего нового. Он хмыкает, расстегивая джинсы и снимая свою дурацкую домашнюю кофту с капюшоном. Всё тот же надоевший, старый и потрескавшийся кафель из неорганического цемента и полимерного напыления, выцветший уже как десяток лет назад, с едва видимым салатовым, в трещинах и сломах. Та же привычная и ненавистная ему душевая кабина, в которую он неохотно залезает, переступая убогий низкий бортик, и ледяная вода, с жутко неподходящим к таким условиям, хорошим напором, бьющая по спине ледяными стрелами воды.

Джек хрипло, низко стонет, опустив голову и позволяя льду пронзить тело, отпугивая на мгновения боль и приводя в адекват. Только так он может проснуться и абстрагироваться от внешних раздражителей. Да, боль тоже считается внешним раздражителем, даже если она чувствуется в большей половине тела…

— Мудак, думать надо было, — всё тем же хриплым голосом обзывает сам себя, подставляя теперь голову и прикрывая глаза. Точно нежелательно, чтоб не первой отчистки вода попала в организм тем или иным способом. А занести какую-нибудь гадость в глаза Фрост себе тем более не может позволить. Уж точно не в это жаркое идиотское лето.

Пара вздохов и пара выдохов, он чувствует, как разгоряченный, побывавший в болезненной горячке, организм медленно успокаивается, приходя в норму, а липкость и пот наконец смываются, и теплота уходит, оставляя кожу холодной, чистой, гладкой. То, что ему и нужно было. Старый кран с противным скрипом закрывается, наступает относительная тишина: фон от шума на улице не мешает, вровень и каплям, что стекают с него, разбиваясь об ледяной поддон душевой кабинки.

Фрост фыркает на радостях от уже терпимой боли и чувствует себя щенком, которого глупо выкупали. По крайней мере не может себя лишить хоть какого-то удовольствия и потрясти головой, смахивая с белоснежных волос воду и разбрызгивая её по всей ванной комнате. Да, он немного успокоился, а настроение от хренового изменилось в терпимо-хреновое. Юноша морщится от всё еще легкого покалывания по всей спине, зная, что нехрен было лежать столько времени, и шлепает босыми ногами по прохладному кафелю.

Скорее всего сейчас час дня или того больше. Но ему плевать. Он взбодрился, боль пусть и не ушла, но притупилась, значит жить и бегать уже можно. Он должен успеть переодеться, собрать необходимые, оставшиеся талоны и часть кредитов и за несколько часов оббегать пол-Кромки и да, как бы неприятно ему не было сознавать, выйти за территорию своего персонального комфорта, туда — левее Кромки, к западу, огибая центр А7 и дальше к улицам бандитов и скупщиков всевозможного… Фросту нужно оружие. Последнее он потерял еще год назад, и не знает, как выжил после этого год, прыгая по А7 без какой-либо защиты. В этот раз он чует своей пятой точкой, что будет очень горячо, и лишний складной или охотничий нож ему не повредит.

Конечно, можно было спросить и взять у Джейми или у любого другого из «супермаркета», но черт… Светиться у себя с такими закупками он не желает, это бы означало, что он может выполнять более грязную работу, за которую конечно и платят больше, но делать он такое не намерен.

Джек быстро подсчитывает запасы своих пэйнтов, одевается, натягивает летние джинсы темно-песочного цвета, серую, легкую кофту с капюшоном, и теперь, чертыхаясь, прыгает на одной ноге, выискивая по комнате потерявшийся кроссовок. Наконец находит, быстро и крепко зашнуровывает. Переводит дыхание, понимая, что из-за дисбаланса в организме вновь начинается отдышка, и загнав в себя мысли о неудаче при этой вылазке, быстро подрывается, вытаскивая запасной рюкзак, более облегченного типа, такой же светлый, сливающийся с серым образом Фроста, кинув туда на бегу одну бутыль воды, захватывает с собой нужные деньги и покидает в спешке квартиру. Ему слишком много придется бегать, и неизвестно, успеет ли он всё до захода солнца, учитывая, что на знакомом, маленьком дисплее высвечивалось: четырнадцать двадцать семь.

Сиплый выдох, солнце на зло слепит в глаза, и ближайший квартал кажется размытым и слишком плывущим, как мираж в пустынях, но хоть этим не так страшно смотрится, и выжигающие лучи солнца скрывают обветшалые стены и потрескавшиеся улицы, подобные давно позабытому, необитаемому городку.

Чертова жуть. Он приглушенно шипит, но не сбавляет темпа, перебегая через опустевшую, давно аварийную дорогу, и вновь скрывается в пустынном переулке, слишком светлом из-за того, что здесь мало высоток и солнце проникает своими назойливыми лучами буквально в каждый чертов закоулок… Единственный плюс — его одежда, серо-песочная, почти сливающаяся с окружающим заброшенным пейзажем. Фрост цокает, втягивает через нос пыльный воздух, но не останавливается, ему осталось перебежать всего несколько кварталов, улиц, перепрыгнуть через каких-то пять заборов, и он окажется в более безопасной части, почти у Кромки.