Сейчас Джек спорить не хочет, вообще ничего не хочет. Только идет послушным мальчиком рядом, сам желая поскорее скрыться в темноте метро, поскорее остаться наедине. Единственное дозволенное и единственное, что он додумывается, желая просто успокоить, уверить, дать понять — переплетает осторожно их пальцы вместе и сжимает руку. Жест тупой, сопливый, но на скотство Фросту кажется пиздец каким нужным. И твою ж, на это хищник реагирует: резко останавливается, как раз во дворе непримечательного опустевшего общажного комплекса, кидает на Джека взгляд молнию, хлеще чем у того самого черного тигра в детстве Фроста, и тихо рыкнув, но уже более успокаивающе, дергает вперед: нетерпеливее, непреклонно, без споров и компромиссов. Да и хуй с этим.

Джек за все время, пока добираются до Севера даже не шипит, даже не пискнув, следует быстро рядом, но опасается одного, чтобы ту сцену действительно никто не увидел, хотя когда уходили, позади вроде было тихо, не было слышно ни шепотков, ни шагов, а значит, если кто и пройдет там, то увидит очередного отключившегося нарика. Заебись.

Это едва успокаивает его, однако хищника нет: аура смертоносности, не мелочной, пиздец какой, опасности стягивает в удавке горло и тягостное молчание усугубляет, так, что Джек знает, что по приходу его вновь ждет рявк и маты. Ладно, хер бы с этим, задумался, не заметил, нужно было идти с другой стороны, чтобы на него не среагировали. Черт бы с ним, промолчит, не хочет вновь цапаться, вообще не хочет ругаться.

Однако, как только они добираются до знакомого выбеленного дома и пересекают порог подъезда, заворачивая на лестничную клетку, парня грубо швыряют к ближайшей стене, частично освещенной лучами солнца, и Фрост вскрикивает от неожиданности.

— Какого?..

Джека затыкают на оборванном полуслове, жестко сжимая пальцы на красноватой нежной шее и целуя грубо, без церемоний, больно прикусывая за нижнюю губу и притягивая к сильному телу болезненной хваткой. Попутно, без должного внимания снимая со спины мальчишки рюкзак и швыряя подальше на пыльный бетон. Но беловолосый, не ожидавший настолько нетипичной реакции, замирает на секунду, обмирает, охуевает, но тут же реагирует, моментально расслабляясь и отвечая.

«Да, твою ж мать, угомонись! Я здесь, я рядом!

Я только твой, любимый… Лишь твой и ничей больше!..»

Слова в подсознании, мысли, попытки доказать, только хуй там, его с разворота впечатывают в стену и блядь... приплыли. Потому что родные руки оглаживают бока, давят меж ребрами, прижимают сильнее к себе и мальчишка плывет, тихо всхлипывая от острого укуса на загривке. Рычание взбешенного хищника лишь усугубляет, и ебанное топливо в огонь, и у Фроста подкашиваются ноги. Такой Питч охуенен — прекрасен! И, господи, Джек уже невъебенно явственно ощущает, как наливается кровью член, пропитывая белье и джинсы смазкой.

— Питч… — тихим желанным всхлипом.

Нет. Не так.

— Ужас! — взахлеб, выгибаясь назад, давая огладить себя, потереться, и похабно застонать в голос.

Мальчишка… Такой, как всегда, нетерпеливый…. Его. Жмется, задыхается, не то от быстрого перемещения по тоннелям, не то от того, что с ним делают. И Блэку нравится проводить руками по телу, по изгибам, царапать, сжимать, присваивать. Похуй даже где, похуй как и что после подумает о себе же; да и Север — его территория, опустевшая, присвоенная, ровно, как и он присвоенный — белоснежный — его, и только его!

Ужас рычит, несвойственно собственнически, жадно сжимая хрупкое тело и проводя языком по шейным выступающим позвонкам, чувствуя, как мальчишка дрожит в его руках, изгибаясь так, чтобы потереться задницей о его пах. Правильно, так и нужно.

Рык, а пальцы левой руки нетерпеливо скользят вверх, проходят по горлу, по кадыку, вверх, по красным припухлым губам, и Фрост понимает всё сразу, с жарким придыханием приоткрывая рот и вбирая сразу оба — указательный и безымянный. Одно лишь нетерпение, и Питч чувствует, насколько Джека кроет, настолько он уже… течный.

Расстегнуть свободной правой рукой его джинсы и приспустить белье, сразу охватывая член мальчишки и проводя в жестком захвате пару раз по стояку, пачкая руку. Действительно течный, потекший, и несдержанный стон беловолосого подтверждает.

Фрост не выдерживает охуенной такой нагрузки в тактильном ощущении и что с ним творят, лишь толкается в кулак и, в то же время, стараясь потереться о пах мужчины, не замечая своего же глухого капризного хныканья, и самозабвенно посасывает пальцы, обильно смачивая их слюной.

Молодец, умный мальчик, и сосет охуенно, жаль, что только пальцы…

Жаль, что не позволишь ему другого. Ведь, так шлюхи делают, но белоснежный не шлюха — даже не твоя шлюха.

Это единственное, что он не позволит мальчишке, с похуизмом на то, что хочется обоим. Просто без рамок и морали, просто отрицая и не ставя Джека на одну линию с сосущими низкосортными шалавами.

А если сам захочет в будущем? Сам попросит?

Голый, течный, смущенный Фрост на коленях перед тобой, с блестящими от слюны губами, умоляющий дозволить отсосать.

Рычание зверя, взбешенного, раззадоренного, и… Твою ж… Насколько этот сволочной мальчишка охуительно сексуальный, открытый, хрупкий. Хрустальное ломкое изящество и желание в каждом движении белоснежной погибели, а потому нетерпеливо толкнуть его полностью к стене, прижимая почти вплотную, и спустить джинсы вместе с бельем до колен не проблема, вровень надавить на лопатки, заставляя опереться на стену и выгнуться, охуенно так выгнуться, подзадирая край толстовки и языком по влажной солоноватой спине, почти всей в царапинах, в его царапинах, от его ногтей.

Довольство доминанта, когда мальчишка выгибается сильнее, хнычет, сдирая ногтями штукатурку со стены, и просит так откровенно, забываясь в том, как филигранно чужие пальцы трахают его ротик, и как ему вновь надрачивают колом стоящий член.

Но этого мало, ничтожно, пиздец как, и прошедшие всего шесть с гаком минут это подтверждают, а потому больше ждать нет смысла и, не заставляя ждать белоснежного, мужчина с пошлым причмокиванием вытаскивает пальцы из жаркого влажного рта, под собственную усмешку приставляя их к сжавшемуся входу, без предупреждений и блядских ласк вводя сразу оба, растягивая наспех. А парнишка захлебывается от этого полукриком, но тут же приглушенно шипит, стоит с силой прикусить его за холку.

И Джек на это сразу же послушно всхлипывает, жмурится, смаргивая влагу на глазах, и развратно медленно расставляет ноги шире, задыхаясь от духоты, пыли и родного такого яркого запаха исходящего от его мужчины. Жадно поддаваясь под каждое движение, хныча, и вообще не понимая, почему это с ним делают сейчас и здесь.

Но да, блядь, именно здесь! В ебучем подъезде первого этажа, под косые лучи солнца, пока пыль летает в воздухе, отсвечивая искрами.

Парень вскрикивает, дергается, когда вместе с давлением внутри, пальцы задевают точку, и крышесносная вспышка наслаждения, подобно заряду ебанного тока, пронизывает всё тело. Нашел… Джек скулит, задыхаясь, и позорно смаргивает влагу с ресниц, облизывая губы, но это замечает Ужас, и такое шлюховатое открытое поведение белоснежного лишь подливает масла в огонь.

Пиздец какой, потому что это только начало. Питч знает это, чувствует по тому, насколько взбесилось подсознание и зверь внутри.

Заявление права на мальчишку? Бред, сука, чистой воды! Присвоение? Отчасти… Просто теперь никакая тварь не имеет право его касаться. Он теперь, блядь…

Блядь, блядь, блядь!!! Пиздец, всё. Неожиданно, Блэк? Не ожидал, когда брал его на подоконнике, а после зажимал трахею и трахал на столе? Неожиданно?

Один невинный раз? Да нихуяж! Теперь это бедствие в печенках будет сидеть, но хуй кто посмеет на него заявить право. Он заявил, он подписал, он забрал к себе! Он и только он.

Непонимание. Словно перезагрузка, но всё равно сознание выдает ошибку, и внутри — не ребер, — внутри у зверя что-то шевелится, та самая блядская ошибка, невыжигаемая, не уничтожимая; не вырезать, не сжечь, не выжечь кислотой, химией, злобой, ядом, ненавистью… Лишь со смертью. Его или своей.