Не для…

— Это ведь не может быть… Это… — Джек вздрагивает и пытается вздохнуть поглубже, поднимая глаза на своего хищника, — Больно, Ужас мой?..

Последнее, едва сорвавшееся хриплое с губ белоснежного, и Блэк с откровенными матами стаскивает с себя чертов окровавленный плащ, и со злым нетерпением затаскивает мальчишку в ванну, включая незамедлительно там свет.

====== Глава XXXV ======

Жарко… Жарко! Слишком. Невозможно. И влажный кровавый воздух плавит легкие без остатка.

Он сам плавится, стоя почти под кипятком, вздрагивая когда чужие — родные руки ведут по спине, талии, бокам, сжимают ребра и он глухо стонет, дурея от густого пара, обволакивающего всё тело, и воды: горячей, жгущей кожу, но нужной.

Джек медленно облизывает губы, задыхается и не знает, почему в голове так пусто. Так охуенно пусто и хорошо: словно в один момент натянутый канат, который сдавливал тело, лопнул, и в легкие наконец поступает кислород, а ребра больше не ломит от невыносимой боли. Словно глоток новой жизни. И он знает, почему так, знает, что его жизнь сейчас рядом; стоит позади, покусывая за шею и нагло скользя ладонями по его телу.

А Фрост с легким стоном просто откидывается назад, на плечо мужчины, и заводит руки за голову, приобнимая опасного хищника. Ад. Любимый и желанный. Вот теперь настоящий — долгожданный.

Укус на шее, громкий собственный всхлип и он не может — разворачивается и заглядывает в глаза своему невозможному, и дает вновь себя поцеловать — грубо, жадно, ненасытно, порываясь сам и перехватывая на секунды инициативу. Едва лишь морщась от усилившегося запаха металла, что заполнил душевую. Это уже перебор — слишком остро, явно, без ограничений, словно купаясь в жидком безумии. И даже если так и есть, Джеку абсолютно на это похуй.

Тело к телу, касания жадных рук, губ, хриплое дыхание и нетерпеливое рычание поделенное на двоих, а вода стекающая по телу красная, даже не розовая.

Хищник едва ли скалится, пряча собственническую усмешку, и слизывает языком кровь на шее мальчишки, почти виновато зализывая порез, жадно и не скрывая пробуя последние оставшиеся багровые капельки, прижимает к себе горячее подрагивающее тело, позволяя осторожным тонким пальцам царапать спину. Пусть. Можно. Сегодня и впредь. Ему можно всё.

Белоснежный сегодня такой нетерпеливый, чертовски вредный и почти ускользает от него каждые пять минут, шипением напоминая о ранах и порезах, но Блэк небрежно плюет и отмахивается, оставляя это где-то только в подсознании, и наслаждаясь в кои-то веки чем-то приятным, позволяя крови вытекать из нескольких глубоких порезов, и ставя сейчас всё время и все силы на этого дикого звереныша. Мужчина вновь прижимает мальчишку к горячему кафелю, так, что Джек от неожиданности вскрикивает, но тут же успокаивается под жадным нетерпеливым поцелуем и горячими струями воды, обнимая и отдавая свое тело на растерзание. То ещё растерзание…

Принадлежность.

В этот раз ведь без церемоний? И по какому кругу? Чертовы мысли, уже непонятно кого конкретно, но Джек лишь жалобно выгибается, давая себя показать и нахально соблазняет, в очередной раз пытаясь сорвать контроль. Срывает. И ластится, льнет к своему мужчине, хочет его, целует и постанывает, когда длинные пальцы оставляют синяки на ребрах и тазовых косточках. На губах стон, превращающийся в любимое имя, и Фрост беззастенчиво откидывается назад, на плитку, всхлипывая, слизывая кровь вместе с горячими каплями с губ, и впивается ногтями в мужское плечо, почти задыхаясь.

Он бы соврал себе, если бы сказал, что хочет всё иначе: хуй там, — именно так и именно здесь. Под огнем воды, с въевшимся в кожу кровавым запахом и такой же кровавой водой стекающей с их тел. Разгоряченный, нетерпеливо трущийся и почти кричащий — не выдерживающий.

Парень скользит одной рукой по сильной спине, а другой впивается в правое плечо мужчины, там, возле ключицы, где хотя бы визуально нет никаких повреждений.

В голове всё ещё бешено крутится нечто вроде — «Как такой как ты, что укладывал наемников пачками, и при этом возвращался без единой царапинки, сейчас выглядишь настолько… поврежденным, почти проигравшим? Что за резня это была? Почему?»

Но мысли сбиваются, и Джек не хочет в это верить, позволяет лишь желанной пустоте затмить даже это; откидываясь затылком на кафель позади и громко постанывать, кричать и задыхаться от въевшегося уже в глотку металлического запаха крови от поднимающегося клубами пара.

Блять, на улице под тридцать семь, а они спускают весь кипяток… И это охуенно! В ненасытности, словно это первый раз. Как тогда — бушующее безумие и жажда.

Джек нахален, но большего, нежели царапины и вскрики, ему не положено, только отдаваться, пошло расставляя ноги шире, и касаться языком горячей серой кожи, тихо всхлипывая. Но ему хватает, особенно, когда Питч приближается, зажимает плотнее.

И Фрост понимает, что ублюдское чувство, под названием эйфория, его поглощает целиком и полностью, учащенно дыша и забывая все слова на свете, кроме одного единственного имени.

И это то, что так хотелось, пока он сидел в неизвестности, в холодном синем сумраке. А теперь… Позволить себе забыться, отдаться в который раз хищнику, позволяя любимому Ужасу закинуть свою ногу на талию и до багрового следа укусить за сосок. Закричать, захлебнуться собственным стоном, с благодарностью прикрывая глаза, так, чтобы горячие капли воды смыли другие, соленые, капли на лице.

И по новой прелюдия перерастает в большее, намного желанное: мужчина входит в парнишку резко, жестко, вновь растягивая, не давая и минуты на передышку, скользя глубоко внутрь, до сорванного голоса и слабого жалостного всхлипа, пока Фрост опрокидывает голову ему на плечо, судорожно цепляясь пальцами за спину, и восхитительно сжимаясь.

— Прекрати, прекрати… Прекрати!.. — шепот взахлеб, но обоим понятно, что никаких блядских передышек сегодня не планируется.

И вместо остановки, Ужас лишь зажимает его сильнее, выбивая весь воздух из легких, входит глубже, до конца, сорвав хриплый крик с красных губ и тут же затыкая мальчишку поцелуем. Скользя языком по прохладному ротику, задевая нёбо, язык, приглушая его новый стон и двигаясь намеренно грубо и резко, не позволяя белоснежному шевельнуться даже на сантиметр.

Иномирное, жестокое — нечто, что он ни за что не выпустит, рычит слишком глубоко внутри, под ребрами, под органами, и Ужас лишь жестоко ухмыляется, пока белоснежный не видит, зарывается пальцами в мокрые шелковые пряди, подобные сейчас платине, и прикусывает нижнюю губу мальчишки, не прекращая движений.

Личное право пользование подписанное обоими. Чертовой кровью, как росписью по телу, и сцепленное желанной печатью, в виде следа зубов на нежной юношеской коже.

И хищнику плевать на содранную возможно свою кожу на лопатках и плечах. Хуже с его повреждениями уже не будет, а позволить мальчишке отыграться на себе он дозволяет. Лишь приглушенный рык в приоткрытые пухлые губы Фроста, и давая ему почувствовать новым толчком, насколько сегодня будет долго, жадно, без поблажек… Белоснежный же ведь так хотел острых ощущений и примирения? Хорошо, будет ему примирение.

Всё получит. До конца. Сполна…

Но Джек — сволочь: идеальная, откровенно охуенная, хрупкая и невозможно похабная одновременно, лишь откидывается назад, упираясь ладонью в его грудь, вскрикивает сипло, равно и поддается, виляя бедрами, всхлипывая и задыхаясь. Такой скользкий, такой тесный и жаркий внутри, настолько жадный и не отпускающий, пошло предлагающий себя вновь и вновь, так, что грань, где остановиться, а где продолжать стерлась к хуям ещё в самом начале. В том самом, когда после быстрого сдергивания всей одежды, белоснежный, оперившись о кафель, изогнулся, расставляя ноги и предлагая себя, всхлипывая и умоляя вслух…

Так же как и сейчас.

И Джек задыхается, молит, скулит и подставляется, видит ебаный седьмой рай под закрытыми глазами, но моментально пренебрегает этим, распахивая глаза, смаргивая воду с ресниц и облизывая покусанные до крови губы. Он к чертям забивает на духоту, жар и просто плавится, растворяясь в жидком золоте пристального взгляда своего хищника.