Беловолосый парень фыркает, злится еще больше, выбегает на оживленный тротуар, рядом с проездной дорогой, где маячат стрелы-машины, а над тротуарной и проездной частью мост, по которому течет магистраль, и не раздумывая, пулей подрывается к автомату с разнообразными синтетическими напитками и энергетиками. Плевать. Да, не пил он эту гадость уже как пять месяцев, но на то он и комендантский час, чтобы принимать крайние меры. Бегать по Кромке придется еще как минимум часа два сегодня и около четырех завтра… А на свой ресурс энергии организма Фрост уже давно забил и не надеется.

Парнишка воровато оглядывается; на его счастье на узком в пятнах тротуаре никого нет. Вверху слышен рев быстро мчащегося потока машин, который увеличился, ведь половину зажравшейся части А7 сваливают в более благополучные и охраняемые районы.

Он хмыкает, почти презренно, чиркая пластиковой карточкой по черному сканеру автомата и привычно слыша щелчок, и глухой стук от двух банок энергетика, что упали в нижний ящик. Прежде чем нагнуться за своим напитком, Фрост задумывается всего на секунду, вспоминая, как эта гадость действует на него и насколько противная она на вкус, но он уже заплатил за них, да и необходимо это. Но проезжающая машина возле, громко сигналит, скорее всего впереди едящему внедорожнику, но Фрост расценивает этот как личный знак к действию и забрав свое, вновь срывается с места.

Да, это тебе не те вкусные и сладкие, немного газированные энергетики, что были еще десять лет назад, отдаленно напоминающие нормальный напиток… Парень морщится, проклинает всю создающуюся химию, и проскользнув в темный проулок, прислоняется к черной, обшелушенной стене, одну тару с холодной гадостью пряча в тот же рюкзак, а второю немедленно открывая.

В прохладном и благо не таком шумном проулке эхом отдается щелчок, едва слышное шипение и заверения паренька вперемешку с ругательствами, что он никогда больше после этого комендантского часа не будет пить эту гадость …

Мерзость. Она обжигает горло из-за повышенной газированности, едва ощутимый, сладковатый привкус перебивается горечью от плохо очищенной пищевой синтетики, а глотать это практически невозможно из-за запаха, но его самочувствие уже после трех глотков становится лучше, и чувствуется, как кровь начинает быстрее гнать по венам, заставляя сердце работать на полную, а общий тонус поднять до максимума.

— Да чтоб еще раз… — приглушенного хрипит сероглазый, откидывая голову к стене и делая пару глубоких вдохов. Опустевшая псевдо жестянка летит в противоположную стену, ударяясь с металлическим стуком.

Скоро заболит сердце, начнется тахикардия, боль распространится на всю грудную клетку, а через три часа у него закружится голова и пульс может превысить знакомые сто пятьдесят два удара в минуту. Да, таковы последствия этой мерзости для него лично, но без этого тонуса он не сможет быстрее добежать вовремя, не успеет проверить все точки и забрать нужные продукты и карты… Он вновь за два часа износит свой организм до предела, а последующие два дня будет валятся в бессознанке. Но если выбирать по другим перспективам, то лучше уж это, чем, еще в чей-то крови, нож в почках или перерезанная глотка за карточки…

Чертово небо, как же ему надоело. Но сдаться вот так просто, да пусть уж лучше сохнут все остальные!

Фрост с силой отталкивается от стены, так, что зачерненная штукатурка сыпется на землю, и перезакрепив фиксаторы на рюкзаке, посильнее нацепляет капюшон и, выскользнув незаметной серой тенью из проулка, убегает на другую часть улицы, пока машины стоят под красными лучами светофора.

И по кругу: всё одно и тоже, серые мосты, закопченные окна многоэтажек в которых еще отражается покрасневшее солнце, смог стоит где-то на уровне пятидесятого этажа, жара добивает и калит метал, делая и без того разозленных водителей абсолютно неадекватными животными, только тротуар отчего-то покрылся красивыми, разноцветными кругами, через которые он перепрыгивает. А нет, беловолосый парень вновь кривит губы, это всего лишь разлившееся топливо для снабжения генераторов, что вытекло на проезжую часть — аналог давно позабытого бензина: маслянистая, хоть и красиво переливающаяся, жидкость.

Синтетическая красота от которой даже нельзя отмыться, ядовито-липкая, как и все в этом мире, к чему не притронешься, на что не посмотришь — всё, абсолютно всё — едкое, ядовитое и грязное, какой бы частичкой красоты не обладало… даже он. Он такой же.

Только внешне, природа и… родители создали его таким неподходящим к этому миру: миловидным, милым, таким на вид хорошеньким и беззащитным, только внутри пустота.

«Как в этом гребанном здании!..» — матерится подсознание, когда приходиться выбегать ближе к центру А7 перебегая линию Кромки, и мчаться вдоль зеркального шпиля-небоскреба. Внешне привлекающего своими красно-фиолетовыми окнами-зеркалами с первого по восемьдесят шестой этаж, а внутри в него лишь пустой каркас из недостроенных этажей, половина из которых заляпаны кровью и засушенными, подобно уникальному декору, ошметками чей-то плоти, которые так и не смогли соскрести.

Он мотает головой, вовремя сворачивает налево, вновь посильнее натягивает капюшон и на бегу, благо что пространство суженных улиц без препятствий, достает из того же кармана таймер с циферками времени: пять тридцать два.

 — Черррт!

Чуть не поскользнуться на новой луже, такой же маслянистой, но в этот раз раскаленной, но удачно схватиться за решетку закрытого маркета, и успеть перескочить, пока и второй кроссовок не испорчен окончательно. Фрост благодарит хотя бы одежду и обувь в этом придурошном мире, так-как синтетика тканевых кроссовок водонепроницаема и почти огнеупорна, и кожа ноги спасена от раскаленного масла, переливающегося цвета.

Он переводит дыхание, проносится сквозь узко стоящих домов-семиэтажек, тут всего ничего осталось — десять метров, вновь с идеальной точностью сворачивает вправо и не врезается в бетонный тупик, и теперь убегает целенаправленно вниз, под мост, что давным-давно был построен, практически врезаясь в высотное здание. Сейчас по нему никто не ездит, асфальт давно испортился и крошится подобно глине, здание стоит в аресте за неуплату, но вот спуск по старой дороги вниз, как в тоннелях, всегда оживлен, ведь там — в глубине, рай для таких как он. Подземный «супермаркет» всевозможных товаров, точек приема сбыта и почти трудовая биржа для нелегалов, что тянется через все здание и уходит подвальной улицей на многие сотни метров. И достать здесь можно всё, от того же вакуумного, мерзкого мяса и до новых винтовок с убойной мощностью, что пробивают три пласта уплотненного вольфрама.

Тут он уже почти свой, только вот на глаза крупным ребятам, что ходят стаями, попадаться не лучший вариант, потому Джек и сворачивает, вливается в своеобразный разноцветный поток. Он наконец переводит дыхание, осматриваясь: здесь вновь до самого конца подземной улицы, горят лампы и неоновые светильники, привычный мат преобладает, а отовсюду слышатся противные голоса дикторов новостей и помехи в старых теле и радио коммуникаторах.

«Уж лучше призрачные помехи, чем нудные и безэмоциональные голоса ведущих, сообщающие новые подробности в деле Шкурника и новых мобилизованных группах», — фыркает внутренний голос и паренек согласен, юрко ускользая от банды в зеленых плащах, что славятся в пределах центра А7, как банда Дейних, но из-за начавшегося движения равносильно остальным рыщут в разноцветном тоннеле, желая поскорее отовариться и залечь на дно.

При каждом новом сведение люди быстрее норовят купить что-то и смыться в свои бетонные коробки, надеясь, что будут в безопасности. Он брезгливо дергает плечом, знает, что это бесполезно, кого надо или кто был самым плохим мальчиком в этом году, все равно найдет Ужас…

Фроста самого передергивает, даже когда он находится посреди не менее отъявленных садистов и ублюдков. Тут каждого так передергивает, когда слышатся с помехами сообщения о пропавших вещах Шкурника.