Джек, бессильно взвыв, понимает с ужасающим ощущением, что Джейми верил в полет, не испугавшись даже тогда, когда почувствовал нестерпимую боль от острых камней, которые от удара разрывали его внутренние органы.

Темнота поглощает, наконец и спасительно, и Дух Холода задыхается, ощущая всё ещё себя безвольной куклой-человеком в иллюзии защищенности, не то растерзанной марионеткой света и добра. Но на счастье, в последнем островке себя осознанного, Джек медленно теперь ощущает пол, все тот же литой и каменный — плиты ледяного, покрытого острыми морозными узорами, пола в сырых подземельях. В горле песок и глотку дерет словно крапивой. Джек обессилено опирается дрожащими руками об черно-белый камень, низко держа голову опущенной, и жмурится, не в силах сделать хоть одно движение, не говоря уже о том, чтобы пошевелиться или что-то сказать.

Убивающая усталость и горечь накатывает новой беспощадной волной, и его шатает в сторону, а тишина просто дьявольская, уничтожает своим мертвым укором. И он этому поспособствовал…

Джек медленно, словно в дреме, приходит в себя, обнаруживая, что сидит посередине того плаца на котором сражался с Кромешником. Если это можно назвать сражением.

Его посох где-то недалеко, но сейчас юному Духу Холода плевать, настолько всё равно, что даже, если бы сейчас его оружие второй раз сломали и выкинули в пропасть, он бы мало придал этому значение.

Всё! Всё за что он боролся, всё что было смыслом!

Тот, кто стал смыслом, чтобы радоваться, дарить ту самую радость… Какая же мерзость и тупость. Джек морщится и, наконец, медленно поднимает голову, боковым зрением замечая темную фигуру возле одной из стен подземелья. Кромешник, как ни странно для своего статуса и меры поведения, мрачнее тучи и всё такой же злой, сидит возле стены на полу, вытянув одну ногу, на другую же, поджав к груди, опирается сложенными руками, и явно сейчас не заинтересован в Джеке; взгляд Короля устремлен сквозь беловолосого мальчишку куда-то вдаль, вне пространства.

— Долго? Сколько времени прошло? — сипло едва выговаривает Джек, желая вообще заткнуться и просто провалиться ещё глубже, — Сколько… месяцев… лет?

— Лет? — едва ли насмешливо переспрашивает Дух Страха, впервые за все эти часы, переводя взгляд на паренька, — Сутки, Джек. Ты не в себе сутки.

— Орал? — кривя губы, продолжает Ледяной Дух, даже не обращая внимания на ядовитую усмешку Короля Кошмаров.

— А по собственным ощущение сорванных связок разве не ясно?

Питчу вовсе не до пререканий и даже не до оскорблений. Он-то думал, что вновь защитнички веры и чуда решили его потерроризировать, настроить единственного нормального против него окончательно, а тут… Это злит его, злит и выбешивает, ровно и то, что пришлось пройти самому Фросту за это короткое время. Питч незаметно скашивает взгляд, мельком скользя по мальчишке. Хреново сейчас ему…

— Ясно… — почему-то отвечает Джек, хотя сам не понимает, почему продолжает этот разговор, — Всё теперь ясно…

Горло вновь сдавливает горьким комом, и Ледяной мальчишка резко зажмуривается, пытаясь сдержать всхлип или новый крик, хотя его тело подсказывает, что на что-то громкое сейчас попросту не осталось сил.

— Убьешь меня? — почему-то без страха, словно нечто должное, спрашивает Фрост через ещё полчаса проведенных в давящей густой тишине.

— Зачем? — хмыкает мужчина, всё-таки приняв для себя кое-какие решения.

Кромешник наконец поднимается с пола, принимая свой прежний статный и надменно-холодный вид, не показывая и доли эмоций нестабильному юному Духу Мороза, — Ты решил последовать примеру своего почившего друга? Или тебе свет настолько выжрал мозг и эмоции, что бесстрашно решил кинуться на амбразуру бессмысленного смертия?

— Я… — Джек осекается, поднимает затравленный взгляд на стоящего над ним Бугимена и теряет все слова, смотря в эти желтые глаза.

Он действительно ничего не понимает больше, и слова Кромешника режут сердце, режут те крохи надежды, что он ни при чем, режут все в кровавые лохмотья, и Джек позорно срывается на всхлип, понимая, какая же он мразь.

Не сберег. Не защитил… Не дал понять две стороны, ведь… уперто решил для себя, что Свет ему важнее, что его наконец увидят. И не увидел сам, даже не понял, когда с Джейми начало это происходить, считал, что всё добро, а значит всё просто замечательно.

Молоденький Дух Зимы сидит посреди темного запустелого подземелья, чувствует, как его вновь начинает трясти и, наконец, осознает и пускает в себя всю боль от потери и ужаса который произошел.

— Джейми?.. Джейми… прости! Я ведь… Я не хотел! Джейми!.. — горячий забывчивый шепот, не обращая внимания, как по лицу катятся обжигающе теплые слезы, а над ним стоит злейшее Темное существо во всем этом мире.

Джек Фрост, поверженный своим же выбором беспощадного Света, на коленях, в подземелье Короля Кошмаров заливается слезами и кричит, оплакивая своего друга, просит прощения, но ни на грамм не чувствует, что становится легче. Лишь режущая боль, пустота и ненависть к себе и всему остальному выжигает то сохраняемое теплое, что было в душе.

***

— Прекращай… — звучит голос где-то рядом, строгий, жесткий, и настолько же знакомый, словно Джек слышал его каждую секунду, каждую жестокую минуту своего существования.

— Ты сидишь так уже два дня. Давай, Дух Холода, выберись наружу, тебе нужна приближающаяся зима и солнце, — Питч терпит всё это только потому, что мальчишка всё ещё ему не безразличен, и потому, что за всё это время в подземельях он бывал всего несколько часов, оставляя Джека под присмотром Кошмаров, а сам наконец таки выбирался наружу, оценивая масштабы от добра Хранителей.

Но так продолжаться дальше не может. Саморазрушение — подобно моментальному завяданию — не к лицу этому жизнерадостному, черт его дери, Ледяному мальчишке. Король подавляет раздраженный вздох и присаживается возле беловолосого Духа, жестко поднимает его голову за подбородок и всматривается в потухшие голубые глаза, красные от слез. Ей богу — человеческий подросток, а не трехсотлетний Дух льда и холода!

— Убей меня… — безэмоционально шепчет Джек на грани различимости, всматриваясь в золотой взгляд Короля Кошмаров и надеясь, что хотя бы в этот раз это сработает. Питч же так этого хотел…

Но вместо ядовитой усмешки, вместо злого шипения и насмешек, Джеку с силой залепляют пощечину, от которой он вскрикивает и отшатываясь назад, наконец более осознанно смотря перед собой и понемногу приходя в себя.

— Очнулся, глупый мальчишка? — Питч вновь рядом, вновь жестко сцепляет худые пальцы на подбородке Фроста, презренно осматривая парня, — Или ещё раз дать тебе по прекрасному личику? Может применить больше насилия, чтобы мозги встали на место? Я это могу, Оверланд! Но знаешь, у меня сейчас нет ни настроения, ни времени с тобой нянчится. Так что выбирай, глупое создание: либо ты берешь себя под контроль и вместе со мной исправляешь то, что происходит с детьми, либо я тебя запираю с Кошмарами на очень продолжительный срок! А они — ой, какие голодные, опять-таки благодаря тебе!

— Питч?.. — жалобно всхлипывает Джек, всматриваясь в горящее золото чужих глаз.

— Да неужели? И имя вспомнил? Какой прогресс! — Кромешник теперь действительно цинично язвит, едва жестко усмехаясь. И да, у него есть все причины, чтобы злиться на это снежное недоразумение. И наверное, в другой бы ситуации он бы объяснил все Джеку по-другому, но сейчас… Сейчас действительно нет ни времени, ни настроения.

— Но зачем? Я… я же… — мальчишка запинается, кусает губы, но продолжает неуверенно, — Если бы тогда Хранители не приняли меня, если бы я не гнался за тем, чтобы в меня поверили, ты бы одержал победу или хотя бы… ничью. И сейчас такого не было, — Джек морщится и отводит взгляд, чувствуя себя всё ещё той мразью, и в мутной голове вновь болью всплывает зелено клетчатая рубашка пропитанная кровью.

— Не ты первый, не ты последний, Джек Фрост, кто был втянут в эту войну, — в шипящем голосе скользит та самая тысячелетняя мудрость и понимание, отчего Джек не свойственно дергается, но взгляда не отводит, — И если отказался ты, они бы нашли способы тебя убедить или найти другого. У Луноликого всегда есть запасной глупый мальчишка или план.