— Смеешь являться сюда, оскорблять и вымораживать моих последних теней, мальчишка? — злое и как всегда шипящее раздается за спиной беловолосого Духа, и он резко оборачивается, встречаясь с не менее яростным взглядом желтых глаз Бугимена.

Только это его не пугает, наоборот — движение посохом, теперь целенаправленное, и Духа Страха отшвыривает к дальней наклонной стене пещеры, приковывая острым льдом.

— Убью! — рявкает, не контролируя себя, Фрост, — Ты… Ты — тварь, что должна была сгинуть ещё тогда! Я тебя ненавижу и ты сдохнешь прямо здесь и сейчас!

Слова разъяренного мальчишки столь опасные, столь угрожающие и правдивые, что на секунды сам Кромешник теряется от такой первобытной ярости и силы; он никак не ожидает увидеть такого Джека Фроста. Он никогда не видел этого глупого мальчишку таким неуравновешенным, смертоносно опасным.

Единственное, что помогает избежать неминуемой смерти от следом летящих ледяных пик — тысячелетний опыт и самообладание. Король Кошмаров берет себя в руки и отдает четкие приказы последним теням и Кошмарам. Он скрывается на несколько мгновений в дымке, перемещаясь в пространстве, под досадливый звериный вскрик парнишки. Собственная интуиция, и поведение Фроста сейчас, заставляют с ним считаться, как с равным по силе и древности. Сейчас этот юный Дух действительно может и главное хочет его убить.

— Неужели тебя настолько науськали Хранители, что ты решил поддаться старой мести и извести всё зло на планете, а, Джек? — Питч перемещается сквозь тьму, почти мурлычет эти слова, издевательски, надменно тягуче, ещё больше взбешивая Джека, который принципиально решил уничтожить все подземелья и их обитателей аномальным холодом. И мальчишка ведется, пускает волны ледяной убивающей всё живое магии по кругу от себя, шипами режущего инея прокатываясь по всем помещениям и задевая Кромешника, разрезая в нескольких местах его длинное теневое одеяние и уничтожая нескольких теней и Кошмариков навсегда.

— Силён… — приглушенно шипит Король Кошмаров и снова мастерски ускользает в глубокое подпространство тьмы.

— Покажись! — рычит юный разъяренный Хранитель, — Живо покажись, трус! Или клянусь, Кромешник, я…

Джек давится следующим словом, когда перед ним в полуметре возникает Король Кошмаров, опасно зыркая на него злым взглядом и отшвыривая к дальней стене.

— Не так быстро, мальчик, — Бугимен хмыкает, тенями моментально вырывая из рук Ледяного Духа его, на данный момент, действительно опасное оружие, и для своей же безопасности призывает из тьмы свою косу, приближаясь медленно к Фросту, которого уже сковывают послушные жгуты темноты, приковывая к литому камню.

— Давай! — рявкает Джек, ненавистно смотря на приближающегося Темного Духа, в руках которого всё та же чернильная коса.

Джек сейчас не боится, лишь ненавидит, лишь готов самолично — одними руками разодрать этого Духа. Парнишку трясет в безумии боли и поглощающей ненависти, он задыхается подобно человеку и не понимает, что так сильно печет его сердце, так яро больно, так жестоко — невыносимо для Ледяного Духа. Невыносимо сжигающая все пустота и горечь. Все эмоции, обернувшись против него чертями, клокочут внутри, разрывая по кусочку и на живую, но Джек лишь с вызовом смотрит в желтые глаза своего врага, сжимая руки в кулаки и вымораживая жгуты сковавшие его.

— Давай! — вскрикивает Фрост повторно, когда лезвие теневой косы за миг оказывается у него возле горла; он не боится умереть даже как Дух. Он хочет умереть сейчас. Избавление ведь… Это проще, нежели чувствовать всё, что взрывается внутри, — Давай, тварь! Убей меня, как убил Джейми! Давай, паскуда! Ты победил! Победил! Ты вырвал у меня душу и жизнь! Давай, не медли!

— Повтори? — Кромешник почти осекается, замирает.

Он, решивший просто таким способом припугнуть мальчишку, вернуть его в адекватное состояние, не ожидал такого. Совсем не этого — ни этих слов, ни криков признания, настолько отчаянно искренних, истерических, ни, уж тем более, слез мальчишки, катящихся ручьем из голубых глаз.

— Твой человеческий мальчишка? — Питч прищуривается и опускает косу, не понимая теперь полностью, что происходит.

— Как будто ты не знаешь! Не притворяйся! Это ты! Ты его убил! Из-за тебя он… Он… — Джек задыхается, не в силах продолжить, вспоминая взгляд мальчика, зеленую клетчатую рубашку, след чужих пальцев на запястье…

Ледяной Дух задыхается от осознания того, что произошло и чувствует, как сам теряет связь с реальностью от боли и неимоверной опустошенности внутри, от горечи потери любимого близкого существа. Это чувство пустоты и жалости, беспомощности горячкой захватывает его — поглощает подобно вечности в холодном вакууме. Он ведь заслужил это своей беспомощностью, одним мигом после которого рухнуло все, и словно он сам, в то ущелье…

Джейми?

Упасть в бездну страдания и печали, страшную и глубокую, не дает всё тот же ненавистный, горящий огненным янтарем, взгляд. И пальцы — горячие, с острыми когтями — пальцы, впивающиеся ему в голову, зарывающиеся в волосы… И мальчишка полностью теряет связь с тем, где он, вновь видя перед собой ржавый железнодорожный мост, счастливую улыбку ничего не понимающего Джейми, и надрывно в забвение пожирающей боли кричит, кричит так, что срывает голос и рвет связки. Это его самый страшный кошмар наяву, из которого невозможно выбраться или даже забыть на мгновение.

А Король видит то, чего не совершал, но так упорно кричал глупый Снежный Дух. Видит всё, вплоть со своего личного изгнания три года назад. Видит заурядную детскую жизнь человеческого ребенка, видит его радости и проблемы, видит игрища с Джеком, морщится от сладких сказочных снов Песочника и по истечению одинаковых двух лет понимает, что не так с этим мальчиком.

Сны.

Сны приелись, слащавость добра приелась так, что человеческий ребенок начал забывать об опасности, но тупой Хранитель Снов ничего не замечал, вливая в детское хрупкое сознание всё больше света и добра — уверенности, что ребенка ничего не тронет, истлевая последний страх, последние крохи здравой опасности перед неизвестностью.

Перейти дорогу, не посмотрев по сторонам? Почему же нет? Пойти ночью по темным закоулкам? Что плохо в темноте? Темнота ведь не навредит!..

Рык Кромешника, когда он видит, через воспоминания Джека и их связь с мальчишкой, жизнь последнего, потому что грань, где добро и зло стерлась, ровно, как и под конец третьего года начала истлевать сама вера в добро, потому и диким Кошмарам наконец удалось проникнуть в сон мальчишки. Но, как бы они не пугали, Джейми уже отвык от этого нужного страха, осталось просто любопытство и слепая вера, что с ним всегда всё будет хорошо.

Украсть из магазина ненужный брелок по совету старшеклассников? Да что здесь такого? Не наругают — детей любят! Попробовать дурь в затяг? А что в этом плохого? Почему так запрещено? Это ведь вызывает улыбку и хорошее настроение! А когда настроение хорошее, значит ты добрый — тебя все любят! Сесть к педофилу в машину? Ну, это же дядя фермер с дружелюбной улыбкой! Масляный, жадный взгляд и вовсе можно пропустить. Ну ничего, что сделал больно руке, чуть не сломав, он ведь не хотел!.. Джейми полностью забыл, что такое инстинкт самосохранения, страх, опасения, грань которую нельзя переступать. И вот. Ему лишь стало любопытно, каково это — летать, как во сне…

Часы? Дни? Годы?

Сколько Джек это видит? Видит и чувствует не свою жизнь? Сколько это продолжается в его сознании? Ледяной молоденький Дух теряет счет времени и понимания реальности: он тонет в чужом безволии и наивности, вере добра, в ощущении обволакивающего мягкого мира и… ничего не может сделать. Видит, словно это он сам, и не может вернуться в осознанность, видит и начинает понимать всю трагичность и мерзость Света, и от этого ужасается ещё больше, настолько, что чувствует, как будто сам умирает, истлевает, как будто вновь у него останавливается сердце.

Предательство от добра? Насаждение того, что Свет всегда защитит? Как он был слеп и глуп все эти года. Боль лезвиями разрывает его морозную душу, а видение моста и та самая вера что он — то есть Джейми — полетит, по правде полетит, душат калеными жгутами, впиваясь в глотку и в легкие, и Джек, не выдержав, кричит снова, сипит, вырывается, но не может остановить видение до последнего.