«Ты вообще думаешь что делаешь?»

«Немедленно вернулся! Мы всё объясним!»

Джек только шипит, потому что словно слышит, каким тоном ему это бы сказали, и нехотя открывает последнюю.

«Что случилось? Почему ты не пришел, как и договаривались? Неужели я тебя обидел, милый?»

— Милый, значит? — столь холодное шипящее раздается рядом, что Джек испуганно вскидывается, резко пряча телефон экраном вниз, и сам теперь отвечает грубо:

— Тебя это не касается!

— Уже на «ты» перешли? — змеиным шипением в ответ, так, что обескураживает паренька и он находится лишь для нервного и грубого:

— Иди ты к черту!

И отвернувшись утыкается в окно, следя как они, наконец, выбираются из городской черты, и дорога становится намного уже и темнее. Парень нервно затыкает уши наушниками, врубает на полную музыку и пытается отвлечься. От всего. От чертового дня, от проклятых недодрузей и этих сообщений, от лживости одного конкретного индивидуума и, что самое странное, от этого зазнавшегося наглого сукиного сына, который сидит рядом и настолько нахально лезет в его жизнь. Так словно… Словно…

Фрост прикусывает губу, не пойми от чего чувствуя, как жар поглощает огненной волной все тело, и винит во всем просто собственный раздрай, а не то, что сейчас произошло. И совсем, совсем нет! Ему показалось. И в глазах цвета золота не промелькнуло бешеное собственничество напополам со злостью. С чего бы это! И совсем не поэтому у Фроста сейчас так бешено бьется сердце.

Джек старается отвлечься и, в конце концов, не замечает, как за мельканием фонарей машин и деревьев, успокаивается, вслушиваться в текст песни и медленно погружается в теплую дрему, разморенный включенной печкой и мнимой надуманной безопасностью о всякой ерунде. Через четверть часа парнишка полностью вырубается, утомившийся днем и несправедливой судьбой.

***

Он просыпается лениво, долго, с сумбуром в голове и мерным урчанием двигателя где-то совсем на фоне. Джек хмурится, не понимает, почему стало так жарко и почему музыка отключена, точнее наушники не на нем.

И какого черта так неудобно?

Парень ворочается на сидении, устраивает голову поудобнее на чужом плече и найдя более удобный угол, мягко улыбается, наслаждаясь теплом и спокойствием.

Что, блять?

Фрост дергается, когда информация доходит до осознанной проснувшейся части мозга, только приподняться ему не дают; чужая, но такая теплая рука давит на затылок, осторожно, словно приручают загнанного зверька, а над ухом раздается тихое и убеждающее:

— Успокойся и спи дальше.

— Но…

— Спи, — бескомпромиссно и твердо, так, словно это уже данность, а не соседство в течении максимум часа. Но парень, уставший и намаявшийся за день, вымотанный эмоционально, потому он плюет на правила и его почти моментально сманивает в сон заново.

И пусть Джек наигранно борется, для возмущения напрягается, но через пару минут глаза всё равно слипаются, и он отключается по новой, едва потеревшись щекой о мягкую шерсть пальто. Тихого удовлетворенного хмыка он, конечно же, уже не слышит, вровень и тому, как длинные пальцы мужчины осторожно начали перебирать белые волосы.

— Возможно, я не просто так гонялся за тобой, подобно тени, Оверланд…

***

Под два с половиной года из города в город, по командировкам, с заключением важных контрактов, спонсируя несколько институтов, гранты для выдающихся студентов, увольнение финансового директора компании — обычная дорогая жизнь, достаточно влиятельного человека, которого уважают и приглашают на каждый званый вечер бамонд столицы… Скучно, рутинно, порой злобно.

Зам, которая треплет нервы со сроками поставок и заключения договоров, новый автомобиль, опять поездки в чужой город, либезейство очередного директора престижного университета, с просьбой финансирования. Ничего не значащий просвещенческий вечер, с кучей мажоров студентов и какими-то лекциями ботаников — данность, а на экране недавно выпущенного нового планшета отсчет от той же стервы-зама: балеты куплены и можно сворачивать дела в этом регионе. Бокал вина, ленивый взгляд через весь зал, на сцену… Новенький студент, экстерном закончивший школу, которого озвучивает ведущий проекта. Очередной мажор за деньги папочки пробившийся так высоко или тучный заучка, что не видит дальше своих очков? Ему смешно только до момента, пока мальчишка не поднимается на сцену.

Его мальчишка. Потому что черная рубашка на нем бы смотрелась куда идеальнее, чем нежно-голубая, и волосы к черту не зачесанные, уложенные аккуратно, а растрепанные белые, пушистые, после ночи, долгой, жадной, жаркой… Бокал не трескается в руке только потому, что он отставляет его на стол, вцепляясь взглядом в хрупкую фигуру на сцене.

На следующий день, конечно же, он посылает, причем чуть ли не прямым текстом, губернатора другого региона, с неправдоподобным объяснениями, что и здесь есть ещё что делать. Зам же впервые молчит, смотрит слегка удивленно, с непониманием, почти как на идиота, но молча оставляет на столешнице из черного дерева отчёт и стуча каблуками удаляется.

И ещё целый год на два города, но по большей части оставаясь или специально задерживаясь в этом — где мальчишка. А это Снежное чудо таки поступает с легкостью в университет, становится и там белой вороной, уникумом, у которого мало понимающих однокурсников, всё внимание девчонок и, конечно же, слишком заниженная самооценка, но ослепительная добрая улыбка.

Без сближений, без права даже следить. Лишь изредка подстраивать встречи или навещать директорат университета, как бы с проверкой, как-никак спонсор. И изредка видя мальчишку. Джека.

Джек Оверланд Фрост, тогда ещё шестнадцатилетний, игривый, веселый и умный чертёныш, который ведет вольную жизнь и, в то же время, отличается отчужденностью ото всех остальных.

А бокал в руке таки трескается, раскалывается, мелкими осколками впиваясь в кожу до крови. Только другой, граненый, тяжелый, с виски. Одной поздней ночью… когда он узнает о друзьях, что пригласили Джека к себе; друзья, эдакий фонд — группка ведущих профессоров, который невзначай пиздят проекты мальчишки и в принципе по полной его используют, но всё ведь на благое его развитие, на благо добра! Ублюдские лицемеры, что прикидываются добрыми и хорошими, дружат, поддерживают, учат жизни… Учат тому, что вообще Фросту не пригодится!

Желание в ту ночь поехать собственнолично за мальчишкой, вытащить его из проклятого дома и увезти, наплевав, что это практически попахивает похищением несовершеннолетнего слишком яркое, живое, вертится змеей внутри, и взгляд не предвещает ничего хорошего. Только вот на утро всё обрывается, стоит в том же университете, под трёп зажравшихся директорского состава случайно за дверью услышать знакомый голос, так воодушевленно рассказывающий кому-то, какие у него хорошие и понимающие друзья.

И мечтал об этом мальчишка с детства, уехал, поступил, смог добиться такого, и теперь счастлив, теперь у него есть те, кто его замечают, как личность и верят в него…

Разбить практически детское счастье о суровую реальность?

Он лишь срывается на директорате и опять на заме, но идею о похищении оставляет, понимая, что это в принципе уже клиника.

А он туда же…. Под середину зрелых лет, ещё и за мальчишкой, шестнадцатилетним… Шестнадцатилетним, твою ж мать!

Но это же Джек… который все так же солнечно всем улыбается, смеется, носит свои светлые и голубые рубашки и толстовки, у которого всё также руки и тонкие красивые пальцы в чернилах от постоянных конспектов и формул, который очень волнуется перед каждым докладом и зачесывает порой на важные мероприятия волосы назад, дабы не торчали во все стороны. Но отросший ежик всё равно ему идет больше, и челка тоже, и черный на нем смотрится куда более элегантней и охуенней, чем самый красивый костюм для выступлений.

Джек, который прост как три копейки, наивный, по детски выглядящий, но, по рассказам и редкому наблюдению, упертый и порой злой, гнущий свое и до конца. Не такой ещё моралист, но уже нахватавшийся от своих «друзей», но со своим умом и пониманием, благо ещё не делящий мир на чисто черное и белое. Умничка, который ещё пожалеет, что приехал в этот гребаный хищный город, а пока верящий в свое светлое будущее и преданных друзей. Хотя часть про светлое будущее, правда.