В августе 1994-го у отца случился первый инфаркт, после которого он дал торжественную клятву не пить больше никогда, и переехать "хоть в Москву", но найти работу. Сумрак немного развеялся: приватизировали квартиру, стали искать работу, появилось несколько вариантов в Новороссийском порту и Ростове, но в марте 1995-го у него случился запой - на тот раз последний, сердце не выдержало. И Оля описала грустные похороны отца под холодным мартовским небом - за счет завода, поскольку у самих денег было только на еду.

   Осенью того же года у матери снова обострилось малокровие - почти не работала, сидела все время на больничных,ездила обследоваться то в Ростов, то в Краснодар. Дали направление в Москву, в онкоцентр, но не поехала: "уже тогда, наверное, чувствовала, что долго не проживет". В Москву отправили только мазки крови, и через 10 дней пришел диагноз: "Эритробластный лейкоз?".

   Побывав в библиотеке, почитав нужную литературу у подруги, которая училась в медучилище, Оля поняла, что даже если лейкоз перейдет в хроническую форму, матери осталось недолго. "Мы с мамой поговорили прямо, я ей сказала, что думаю я, а она мне ответила, что думает она, - писала Оля Максу, - и мы как-то успокоились. В те три месяца, что оставались маме, много шутили, играли в карты, иногда даже пили вино, гуляли в Ореховой роще и один раз даже устроили пикник в горах. Мама рассказывала, что до моего рождения у них с папой была традиция устраивать пикник на этом месте".

   Мама умерла в апреле 1996-го, за три дня. В пятницу потеряла сознание, в воскресенье умерла в Анапской городской больнице...

   Ее хоронили как и отца, от работы, то есть за счет школы. Мать хотела, чтобы Оля ехала назад в Архангельск, к бабушке. Ее логика была простой: ее болезнь от жаркого южного солнца, и, "раз все наши предки, Оленька,с Севера, тебе лучше жить там. Оленька, я уехала оттуда, и кроме тебя, не нашла здесь счастья, так что и тебе лучше вернуться, хоть за бабушкой посмотришь..."

   Но Оля не поехала в Архангельск, в котором даже не была. Она вела переписку с бабушкой, но написала ей сразу и прямо: пока не закончит учебу, думать о переезде не будет. Тем же летом 1996-го она поступила в педучилище на Астраханской улице -тоже самое, которое когда-то закончила ее мать, и сейчас уже заканчивала 2-й, предпоследний, курс.

   "Есть причины, - прочитал Макс от Оли в последнюю их переписку перед отъездом, - по которой я не поеду в Архангельск и не закончу училище. Будет интересно - расскажу и все узнаешь..."

<p>

3</p>

   Итак, Макс еще раз проверил все карманы, подхватил рюкзак, купленный возле станции Люберцы-1 еще во времена поездок к родителям, закрыл свою съемную квартиру и поехал на электричке на Казанский вокзал, откуда через 2 часа отправлялся поезд в Анапу.

   Макс не любил мотаться с большими и тяжелыми сумками "до отрыва рук". Возможно, это была одна из психологических причин, почему он перестал общаться с родителями. Но сейчас думать об этом не хотелось - впереди была поездка на море и встреча с Олей.

   Поезд оказался старый, еще советских времен, проводница большой, старой и разползшейся, уставшей и разочарованной в жизни бабой, а соседи по купе - предсказуемой семьей, в которой все безумно устали и тихо ненавидят друг друга. Макс до этого не ездил на поездах дальнего следования, но ничего из этого его не удивило: слишком много слышал о поездах от коллег и случайных знакомцев.Поэтому он и взял себе места в оба конца поездки в купе, а не плацкарте - средства позволяли, да и рост в 180 см предполагал наличие возможности ехать с относительным комфортом.

   Семья попутчиков оказалась из Краснодара (в Москве добывали направление отцу семейства), и состояла из узкогрудого отца-туберкулезника, который направлялся в один из пансионатов возле Анапы, его огромной жены и разбалованного первоклашки. Максу и здесь удалось применить свои навыки общения: он рассказал о своем желании отдохнуть на море, семья его выбор одобрила, и угостила отличными кубанскими помидорами.

   Впрочем, в купе с попутчиками Макс много времени не проводил. Когда из семейного чемодана были извлечены традиционные железнодорожные закуски - жареная курица, огурцы, помидоры и яйца, Макс направил стопы в вагон-ресторан. Много слышал Макс от коллег и собутыльников страшные истории про отравления и ограбления в поездах, но его дебют прошел успешно: в ресторане почти никого не было, шашлык, салат и вино были вкусные, и не по такой космической цене, как он представлял себе.

   Остальное время было потрачено на два ночных беспокойных переезда, прогулки по станциям, когда стоянка была больше 10 минут (с немецкой точностью Макс заходил в вагон за 5 минут до отправления), и "медитацию" (глядение в окно) в тамбуре.

<p>

4</p>

   Макс увидел ее сразу: маленькую, щуплую фигурку на аллее, ведущей от выхода с вокзала к стоянке автобусов и маршруток в сторону города. Оля оказалась точно такой, какой рисовало воображение Макса: ростом за счет худобы казалась еще ниже, чем есть, редкие русые волосы распущены, их развевает южный теплый ветер, на девушке была джинсовая юбка по колено, белая рубашка с короткими рукавами и потертые балетки. Словом, они представляли собой типичную анапскую пару 90-х: парень с рюкзаком, приехавший из большого города, в черных джинсах и толстой черно-коричневой рубашке в крупную клетку, мода на которые как раз только начала отходить, и местная девчонка - студентка педучилища.

   - За прибытие в город Анапу! - весело сказала Оля, и расцвела какой-то восхитительной улыбкой, которойМакс до этой минуты ни у кого не видел.

   И не успел Макс что-то ответить, как Оля достала из маленького потертого рюкзачка (наверное, на учебу с ним ходила) пластиковую бутылку с красной жидкостью с рубиновым отливом и две щербатые кружки. Пить вино на скамейке возле вокзала было, с одной стороны, таким знакомым по "экстремалкам" делом, а с другой стороны, настолько необычным - почти за полторы тысячи километров от дома, с девушкой по переписке, да и вино было очень непривычным. У вина из бутылок и пакетов в Москвеи Люберцах неизменно был какой-то противный привкус чего-то горелого и спертого, а здесь словно виноград превратился в жидкость: спирт не чувствовался, не оставлял во рту противного послевкусия.

   Время словно остановилось. Большинство пассажиров, красные от пота, задыхающиеся под грузом огромных чемоданов, уже распределились: кто-то сел в автобусы санаториев, кто-то в такси, кто-то в маршрутки, идущие в центр города, а некоторые отправились пешком к ближайшим жилым кварталам на Пионерском проспекте.