<p>
Андрей Кочанов</p>
<p>
РАСПЛАТА</p>
<p>
I. Макс</p>
<p>
1</p>
Макс Штайнер автоматически проверил все карманы: привычка быть собранным и организованным прошла с ним через всю жизнь.
А точнее, это была не привычка, а это было в крови с рождения: Макс Штайнер был немцем. А еще точнее, он был немцем частично: во времена Первой мировой войны Ганс, один из солдат немецкой армии, влюбился в прабабушку Макса, и во время спешного отступления своих войск остался у нее в подвале. История не сохранила, каким образом протекала их дальнейшая жизнь, как дезертиру удалось вписаться в действительность между войнами и революциями, решить вопрос с документами, и вообще - существовать. Возможно, в условиях деревни, куда уходили корни Макса, это было возможно. Для практичного Макса же всегда было загадкой, как они объяснялись? На каком языке - языке любви и жестов? Для дореволюционной России, где 8 из 10 были неграмотными, знание деревенской девушкой немецкого языка, равно как и знаниеязыка русского рядовым немецким солдатом было непостижимо.
Впрочем, чудеса случаются - и фактом является то, что от этой любви родилось двое детей - бабашка Макса Ольга (прадед, разумеется, называл ее на немецкий манер Хельгой), и ее брат Александр. Мальчик умер спустя 5 лет от брюшного тифа, а вот Хельга познакомилась с парнем из Калуги и переехала в 1937 году в этот областной центр, занятый в октябре 1941 года немцами, и в декабре того же 1941 от немцев же освобожденный.
Здесь же, в 1942 году, в роддоме у вокзала Калуга-1, за который и шли ожесточенные бои, родилась мать Макса Вера, и под конец войны, в том же родильном зале, ее сестра Варвара.
Вера познакомилась в 1963 году с агрономом из близкой к Калуге деревни Красный сад на танцах, и быстро вышла замуж - верила в судьбу, но в село не поехала, так что, какое-то время жили на два дома: в маленькой комнатке в коммуналке на улице Дзержинского, и в большом, крепком, деревянноми светлом доме, но без всяких удобств, в Красном саду.
Макс родился у своей матери довольно поздно, только в 1968 году, но родился Скорпионом, в новом роддоме, и единственным сыном. В загсе решение матери назвать сыном Максом пытались изменить и записать имя на привычно-официальный манер, Максимом, но та, неизвестно почему, настояла на своем.
Калуга нравилась Максу только в детстве. Центральный парк казался огромным сказочным лесом, в котором нравилось гулять не только с родителями, но и с друзьями, Колей и Ваней.
Впрочем, Макс и его друзья смелостью не отличались,и после пары неудачных столкновений с реальностью в виде пролезающих в парк с набережной Оки хулиганов, отбирающих монетки на мороженое и раздающих тычки, дальнейшее время препровождения после (да и во время) уроков свелось к катанию на кольцевом троллейбусе N3, и редким вылазкам в Березуйский овраг, который казался страшными джунглями.
Впрочем, у троицы здесь было свое укрытие - небольшой шалаш рядом с мостом, построенный кем-то довольно давно и на совесть. И когда все трое собирались, рассказывали друг другу городские легенды: например, что, когда в Калуге появился первый автомобиль, в 1904 году он свалился именно в этот овраг, и теперь по ночам призрак водителя бродит здесь с проломленным черепом. Если встретишь призрак водителя в день его смерти, 8 октября, то из оврага живым не выберешься, гласила легенда. Несколько лет мальчики собирались отправиться в овраг именно в этот день, но так и не собрались.
Разумеется, по городу гуляли имена тех, кто прыгал в овраг с целью самоубийства. В основном, с придыханием произносили имя Елены. Якобы, простая крестьянка влюбилась в неженатого секретаря обкома, когда он приехал в их колхоз. Елена отважилась и приехала к обкому - тому самому, который стоит белой крепостью между Центральным парком и Воробьевскойулицей, дождалась своего любимого, но получила отказ. Недолго думая, пошла к оврагу и сбросилась с него. Разумеется, теперь несчастные влюбленные ходили к оврагу послушать совета мертвой Елены, или хотя бы вечером услышать ее стон, чтобы пощекотать нервы - увы, кроме вечерних танцев в Центральном парке, других развлечений в послевоенной Калуге было немного.
Последние посиделки с друзьями в шалаше Макс запомнил по нескольким причинам. Мальчикам стало по 16 лет, и девочки их волновать стали больше, чем и друзья, и прошедшая где-то в далекой Москве сказочная Олимпиада, само слово о которой ассоциировалось с иностранцами, красными шариками и огромным плющевым мишкой, грустно улетающим в небо.
В тот день Макс с удовольствием рассказал друзьям еще одну городскую легенду, услышанную на рынке, во время похода с родителями за картошкой. Якобы, в последнем доме по Воробьевской улице, у самого спуска к Оке, перед Первой мировой жила девушка, безумно влюбившаяся в одного казака. Тот особой взаимностью не отвечал, но, в конце концов, чарам поддался и перед самым призывом на фронт они поженились. Наспех их обвенчали в Казанской церкви прямо через дорогу. С фронта казак не пришел - по крайне мере, к жене. Но слишком многие видели его или слышали о нем - причем, в неприглядном свете. Якобы, казак тот с войны вернулся, но не к жене, а в дом богатой вдовушки. Меняя дома и женщин, для несчастной полу-вдовы он оставался неуловим, и, в конце концов, она сошла с ума, но сошла специфически: помешалась на мужском половом члене. Все время говорила о нем, напевала неприличные песенки и частушки, и приставала ко всем встречным мужчинам без разбору, пытаясь разглядеть скрывающегося мужа.
"Так вот, - с удовольствием завершил Макс, - якобы та девушка до сих пор жива, ей уже за 90, с постели не встает и почти не разговаривает, но живет в том же доме на Воробьевской у реки. Причем, лежа, смотрит в одну очку в углу комнаты на потолке, неприлично при этом хихикая и пуская слюни - и окружающие уверены, что она там видит". Разумеется, сразу возникла идея пойти к тому дома и посмотреть в окна, но у Вани была намечена встреча с какой-то девочкой, а Коле надо было готовиться к олимпиаде по литературе. Так и разошлись.
Не долго думая, Макс обогнул на площади Старый Торг здание обкома, подивившись, какое же оно облезлое с другой стороны, и долго спускался по крутой Воробьевской улице к Оке. Вот и последний дом: каменный, два этажа, пыльные окна, занавешенные рукодельными белыми занавесками. Макс подтянулся к первому окошку: ничего не видно. Обошел дом за угол, здесь одна занавеска была чуть раскрыта. Макс подтянулся как мог: на случай наводнений уровень первого этажа был сделан довольно высоко. Комната была с деревянным полом, и в ней почти ничегоне было... Какой-то комод, вроде, но кровати нигде не было видно. Высокий потолок, где старая бабка видела мужской орган, терялся в неведомой темно-мутной высоте (или оконные стекла были такими мутными и пыльными?), и, к тому же, стало темнеть. Часов у Макса не было, и он не знал, сколько прошло времени, так что он поспешил домой. Родители ругались...
