Уникальные по красоте и силе голоса принадлежали крепким усатым мужикам, одетым в необъятные красные штаны, и женщинам в ярких венках со множеством разноцветных лент. “Запорожцы”, - назвал этих людей фон Моллер. Особенно Сандро поразило лирическое сопрано, принадлежавшее молодой женщине в цветастом платке и бархатном жилете. Ей бы хорошего учителя, цены бы не было такому голосу!

После окончания церковной службы он подошел к певице, дабы выразить свое восхищение. Тут же рядом с нею возник широкоплечий парень, и что-то сказал, указывая на других девушек, наряженных в яркие венки с лентами. “Муж”, - догадался Сандро, но, не обращая внимания на возмущение законного супруга, все же поцеловал руку певицы, крепкую, шершавую, привычную к тяжелой физической работе. Фон Моллер, с интересом наблюдавший эту сцену, быстро уладил возникшее недоразумение. Женщина сразу же исчезла с площади, а ее муж еще некоторое время искоса поглядывал на странного иноземца. Подумаешь, поет Катерина! Да кто ж у нас не поет?!

На следующий день Сандро продолжил путь вверх по Днепру, на этот раз на парусной лодке, принадлежавшей тому самому широкоплечему парню, чья жена так замечательно пела. Эту поездку устроил Николай, денщик фон Моллера. Несмотря на вчерашнее недоразумение, запорожцы отнеслись к Сандро весьма благосклонно, особенно когда узнали, что он разыскивает жену, которую увез русский дворянин.

Лодка их была необычной, слишком круглой, по мнению Сандро. Но при этом она оказалась очень вместительной, маневренной и необычайно быстроходной. Против течения она двигалась так же легко, как и в стоячей воде. По реке запорожцы шли только днем. Вечером подыскивали удобное место для ночлега, приставали к берегу, разводили костер, варили кашу, обильно приправленную салом. В первый же вечер они попытались угостить Сандро самогоном, настоянным на жгучем красном перце, а когда он отказался, объяснив жестами, что не может такого пить, обрадовались, разделили между собой его порцию и сами выпили все до капельки. Потом они пели, а из села, располагавшегося неподалеку, им вторили девушки. Эта земля была так же богата на голоса и песни, как и Италия.

Запорожцы довезли своего случайного попутчика до города, который одни называли Новым Кодаком, другие Новороссийском, а третьи Екатеринославом и пожелали ему успеха. Денег за проезд они не взяли, и Сандро понял почему. Эти люди относились к русским точно так же, как ломбардийцы и венецианцы к австрийцам. Они готовы были помогать любому, чьи права были ущемлены.

Дальше он отправился на лошадях, от одной почтовой станции к другой.

Собираясь путешествовать по России, Сандро боялся, что ему не хватит денег. Очень скоро он смог убедиться в том, что его опасения были совершенно необоснованны. Разве можно было предположить, что в этих краях царит такая дешевизна?! Еда здесь стоила копейки, на ночлег жители сел зачастую вообще пускали бесплатно, проявляя удивительное гостеприимство. На дорогу до Киева Сандро не истратил и половины той суммы, что вернул ему фон Моллер вместе с кошельком. К деньгам Гаспаро он не прикасался.

Единственное, на что требовалось по-настоящему тратиться, так это на лошадей. Почтовые станции принадлежали казне. Мздоимство здесь процветало. Спектакль на каждой станции разыгрывался по одному и тому же сценарию. Проезжего радушно приветствовали и тут же требовали подорожную. Данные из подорожной тщательно переписывались в разлинованный гроссбух, и когда выяснялось, что господин Лоренцини следует не по казенной надобности, а по личным делам, объявлялось, что лошади все в разъезде, либо не кормлены, либо отдыхают. Обычных чаевых в подобных случаях явно недоставало. Тут нужно было платить ровно в два раза больше, чем запрашивали. В ином случае, даже после внесения платы, лошадей приходилось ожидать часами, а то и днями. Не помогали ни просьбы, ни документы, ни жалобы, которые Сандро поначалу регулярно вносил в специальную книгу, имевшуюся у каждого смотрителя. И законы гостеприимства здесь не работали.

- Надо ж…дать! – с ухмылкой говорили ему. А от станции в это время в нужном направлении отъезжала кибитка, только сидел в ней другой путешественник.

К сожалению, Сандро не сразу разобрался в тонкостях русских выражений, сходных по звучанию. Путь от Екатеринослава до Киева занял у него тринадцать дней.

В Киеве синьора Лоренцини ждали. Сюда, в дом Линчевских, для него пришли письма от отца, Мары и Киселева, но Нины здесь не было. На письмо, в котором Сандро спрашивал о Нине, не ответили, как он понял, только в силу чрезвычайно трагических обстоятельств.

Слуга, мальчик лет четырнадцати, понимавший по-французски, проводил его в гостиную. Туда же незамедлительно вошла женщина в траурном платье. Она была похожа на Нину, как родная сестра, но это была не Нина. “Надин, - сообразил Сандро, - та самая кузина, перед которой Нина чувствовала себя виноватой”.

- Приезжала Нина, да только не осталась. Видно, посчитала, что будет нам сейчас в тягость. – Надин торопливо пыталась рассказать Сандро все, о чем он спрашивал в своем письме, но постоянно перебивала сама себя. Издерганная, нервная женщина внушала чувство жалости, поэтому Сандро, не взирая на свое нетерпение, слушал ее не прерывая и не задавая вопросов. Полностью восстановить картину смог только Федор Кириллович, дядя Нины.

Трагедия, постигшая эту семью, все объясняла. Но, увы, это ничем не могло помочь в поисках. Все о чем Сандро не смог написать, он рассказал Федору Кирилловичу. Но и это не приблизило его к разгадке.

- Пятьдесят лет дружил я с покойным Ниночкиным мужем, - сказал господин Линчевский, - но про Сергея, племянника своего, он мне никогда не сказывал. Да и какой племянник, коль Михаил ни братьев, ни сестер не имел?

- Нина о нем никогда не писала, - добавила Надин, - ни мне, ни маме, ни Вере, сестре моей! О вас-то она в последнее время в каждом письме упоминала. И что замуж пойдет, хоть бы весь мир на пути стоял, и про дочку вашу, Марию.

- Да-да, - подтвердила Надина мать, - и о родителе вашем известно нам, что богат, что дружбу с покойным графом водил, а вот о молодом господине Милорадове не слыхали.

На помощь призвали старую экономку, единственную, кто видел Нину здесь.

- Был с ней господин, весь из себя такой, надутый, чисто индюк. Говорит: Нинушка, поехали, не до тебя здесь сейчас! А она вся, как неживая. Только все спрашивает: кто умер, тетка Оксана? Я думала, он и есть новый муж! А куда поехали, не знаю. Не сказывали!

Оставалось только последовать совету Киселева и отправляться в Москву.

У Линчевских Сандро задержался на сутки. Необходимо было выправить подорожную до Москвы, да и выспаться хотелось по-настоящему, не на сеновале и не на жесткой лавке, а в нормальной постели, в доме, где тебя принимают, как родственника. А перед отъездом его ждал сюрприз. Утром к нему явилась Надежда Федоровна в сопровождении того самого мальчика-слуги, что умел говорить по-французски.

- Примите, подарок от нашего семейства. – Она протянула Сандро бумагу, которую держала в руке. Подарком оказался тот самый мальчик, что стоял рядом с ней. – Даем вам этого отрока, Алешку, в услужение, пользуйтесь, сколько пожелаете, а надоест, - в любую минуту назад отправить можете.

Брови Сандро удивленно подпрыгнули вверх. Слуга? Зачем? С тех пор, как синьор Лоренцини покинул родительский дом, он во всем привык обходиться собственными силами. И сейчас у него не было никакого желания брать в услужение чужого крепостного. Пусть мальчишке не требуется платить, но кормить-то и одевать его нужно! И не как-нибудь, а по-человечески. Ребенок все же!

- Примите, весьма обяжете, - повторила Надин. – Его для Нины давно предназначали. Потому и французскому учен.

Но не это покачнуло чашу весов в пользу такого необычного подарка, а умоляющее выражение на лице мальчишки и то слово, которое он прошептал одними губами:

- Пожалуйста!

- Алеша поможет вам в дороге, - продолжала Надин, - он на такие дела мастер. Муж мой покойный частенько его за собой возил. А о Нине не тревожьтесь, отыщется, в целости и сохранности. Она, хоть и тихая с виду, а себе на уме. Мне в пудреницу мышь когда-то не кто иной, как она, засунула. А все почему? Из-за того, что по глупости завидовать ей вздумала.