Почти месяц Нина прожила в Бояровке, как узница и в то же время как барыня. Но не радовали ее ни лакомства, ни обновы, в изобилии доставляемые из Новгорода. Ответов из Генуи ожидать было еще рано, в каком бы виде они ни последовали, но вот то, что до сей поры не пришло письмо от Сергея Андреевича, Нину насторожило. Несмотря на то, что ее послание было достаточно резким, он обязан был ответить. Любой воспитанный человек сделал бы это, если не с целью оправдания, то хотя бы из обычной вежливости. А Сергея Андреевича невоспитанным назвать было нельзя. До сих пор, несмотря ни на что, он неукоснительно придерживался правил приличия. Нина задумалась и, по недолгом размышлении, обвинила во всем управительницу.

- В сем грехе не виновна, - ответила та. – А коль не доверяете, сами встречайте Архипа, когда он привозит почту.

На этот счет барин никаких распоряжений не оставлял, да и не нужно было. Марфа и сама прекрасно понимала, что написать сюда Нине Аристарховне может только сам Сергей Андреевич.

Нина Аристарховна не преминула воспользоваться этим дерзким советом. И стала лично заглядывать в сумку Архипа всякий раз, как он возвращался из города. Тогда же она, наконец, собралась силами и написала Надин, как всегда, по-французски. Письмо это Нина, как и предыдущие, собиралась передать Марфе, но управительницы почему-то в это утро в имении не оказалось. Архип же, по обыкновению, собрался уезжать в Новгород с очередным поручением. Нина вышла к нему и сама положила письмо в его сумку:

- Вот, Архип, не забудь отправить!

В это же время Сергей Андреевич получил первый донос на Марфу Копылову. В извете сказывалось, что управительница сурова донельзя, царского указа не признает, над мужиками измывается и доходы от хозяина утаивает. Прочитав это, Сергей только посмеялся. Марфа была перед ним вся, как на ладони. У него не было никаких оснований подозревать ее в воровстве. Остальное же барина мало трогало.

Но кто посмел на управительницу донести? Кто это в Бояровке настолько смел, умен, да еще и писать умеет? Донос вместе со своими указаниями барин отправил той же Марфе. Пусть почитает и выяснит, кто воду мутить вздумал. Сергею Андреевичу сейчас некогда было этим заниматься.

Киселев отправился в Петербург на военном корабле “Княгиня Ольга”. Морской путь вокруг Европы занимал хоть и больше времени, чем дорога через Крым, Новороссию и Украину, зато хлопот не доставлял. В столице Данила Степанович надеялся повстречать своего бывшего начальника и прямо спросить, куда подевалась Нина Аристарховна. Несмотря на абсолютную уверенность Сандро в непорядочности бывшего консула, Киселев не склонен был делать такие поспешные выводы. Путаная душа у Сергея Андреевича, но не черная. Упрямый он человек, но не преступный. Нелегко ему смириться с крушением своих надежд, которые лелеял пятнадцать лет, но, полагал Данила Степанович, вся эта история с похищением случилась только потому, что Милорадов и не подозревал о том, что его соперник по-прежнему жив и уже практически здоров. Сергей Андреевич схватился за новый шанс, как всегда, не считаясь ни с чьими мнениями. Оправдать его в этом трудно, но предупредить об истинном положении дел необходимо.

Однако в столице Данила Степанович Милорадова уже не застал. Тут же Киселев с удивлением узнал, что ему лично никакие гонения в связи с провалом “шелкового дела” не грозят. И вовсе не для этого вызывали его в Петербург.

Новый министр, жесткий человек, никогда не поднимавший глаз на собеседника, сообщил, что в связи с изменившимся статусом Генуэзской республики Российскому правительству кажется нецелесообразным содержать дипломатическую миссию в Генуе.

Значит, и здесь не сомневались, что Наполеон прочно подмял под себя Лигурийские Апеннины. Окончательное порабощение - всего лишь вопрос времени.

- Прошу вас никуда не отлучаться из Петербурга в ближайшее время, – сказал канцлер. - Сейчас мы решаем один важный вопрос. Возможно, нам понадобится еще один дипломатический агент при Шведском дворе.

Таким образом, Данила Степанович в один миг лишился привычной работы, и к тому же оказался связанным просьбой канцлера, ослушаться которой, пока ты не вышел в отставку, невозможно.

Петербург гудел, как растревоженный улей. За время, проведенное в столице, Киселев не встретил людей, довольных правлением нового императора. На первый взгляд казалось, что Павел Петрович разрушает все, созданное до него. Но это только, если не вникать в суть дела. Нововведения, внедряемые новым правителем, никак не могли прийтись по вкусу избалованному петербургскому обществу, посему господа дворяне в большинстве своем не желали замечать, что реформы, хоть и суровы, направлены прежде всего на укрепление государства.

Особенно возмутили всех притеснения, чинимые гвардейцам, тем самым молодцам, что возвели некогда матушку-императрицу на престол и с тех пор не занимались ничем иным, кроме охраны царских палат. Нерадивый отпрыск благодетельницы посчитал, что, коль они - гвардия, так и сражаться должны лучше всех, и отправил армейскую элиту на учения, не пожелав ни единой поблажкой смягчить их тяжелую солдатскую долю. После этого гвардия, которой так гордилась Екатерина, практически перестала существовать. Офицеры массово подавали в отставку и покидали столицу, предпочитая пережидать лихолетье в своих имениях.

Данила Степанович, вдохновленный столь распространенным примером, задумался. Сам он против нового императора ничего не имел. Реформы Павла казались ему разумными и справедливыми, но вот только они, к огромному сожалению, задевали теперь его собственные интересы, в корне разрушая все планы. А этого Киселеву не хотелось.

Некогда, соглашаясь отправиться с графом Милорадовым в Геную, Даниил стремился вовсе не к дипломатической карьере, он просто хотел попасть в Италию. Он всегда чувствовал, что именно там ждет его судьба. И теперь не хотел ничего менять. Пятнадцать лет прошли плодотворно. Уникальные рецепты лекарств, собранные в разъездах по Италии или составленные им самим, представляли собой настоящее сокровище. Киселева не пугала возможная отставка. Он крепко стоял на ногах.

Через неделю после прибытия в Петербург Данила Степанович подал канцлеру прошение об отставке.

Шотландец просьбу фон Моллера выполнил. Через месяц Сандро уже и не вспоминал о своей пневмонии. Двадцатого августа он собрался уезжать.

Никаких новых сведений о Нине он не имел, хоть и писал в Киев, ее дядюшке, но у него были адреса Милорадова, присланные Киселевым. Дом в Москве, дворец в Петербурге, имение графа на Волге, в Саратове, родовое поместье самого Сергея Андреевича где-то в глуши…

Если Нина не гостит у дяди, Сандро будет искать ее пока не найдет. Даже если для этого ему придется изъездить всю Россию вдоль и поперек!

Документами и подорожной до Киева синьора Лоренцини снабдил все тот же фон Моллер. А когда Карл увидел, что Сандро собрал свой нехитрый багаж, он сказал:

- Потерпи еще денек. Не уезжай сегодня.

- Почему? – удивился тот.

- Послезавтра мы идем в Херсон за железом и оловом. Возьмем тебя с собой. Сэкономишь дня три времени и кучу здоровья.

Тогда Сандро его не понял, но в последствии не раз вспоминал эти слова, ибо с российскими дорогами, почтовыми станциями и постоялыми дворами не могло сравниться ничто.

В Херсоне Сандро с фон Моллером попали на престольный праздник. Сам город, недавно основанный, хоть и был уже достаточно велик, больше напоминал деревню с крытыми камышом мазанками и не впечатлил избалованного красотами западноевропейской архитектуры итальянца. Равно, как и окружающие пейзажи. Выгоревшая от солнца степь не могла бы вдохновить никого. Но все же Сандро увез из этого города незабываемое впечатление.

Провинциальный храм поражал роскошью внутреннего убранства. А хор этого храма мог бы легко составить конкуренцию любому итальянскому церковному хору, хоть входили в него вовсе не профессиональные певцы, в чем Сандро смог убедиться тут же.