Поскольку такое письмо могло прийти никак не раньше, чем через неделю, Сандро решил, что может написать его завтра, когда будет чувствовать себя немного лучше. Озноб, начавшийся с утра, к вечеру превратился в настоящую лихорадку.

Ночью он проснулся от сильной боли в боку. Грудь сотрясал мучительный кашель, не хватало воздуха, боль не давала вздохнуть. Сандро не помнил, чтобы у него когда-нибудь был кашель, разве что в очень раннем детстве. И лихорадка усилилась, язык пересохшим комом лежал во рту, губы покрылись болезненными пузырьками. Нестерпимо мучила жажда.

“Может, у меня чума?” – подумал Сандро. Ему хотелось позвать Дмитрия, но он не решался. Греки укрыли его, рискуя своей свободой, разве можно подвергать опасности еще и их жизни?

В кромешной темноте Сандро поднялся с постели. Если он не найдет чего-нибудь попить, то до утра жар испепелит его! Он не собирался учинять погром, просто хотел постучать в стену, попросить воды, и предупредить, чтобы к нему не входили…

В каморке, где поселили беглеца, мебели почти не было, только широкая лежанка, накрытая яркими шерстяными одеялами и стол с грубыми тяжелыми стульями. Зато всю стену напротив занимал иконостас с расписанными золотом образами. Его и зацепил Сандро в темноте. Иконы с грохотом повалились на пол. На шум примчались оба брата и старая гречанка, их мать. Слабый свет крохотной лампадки разогнал непроглядный мрак.

Увидев хозяев, Сандро слабо махнул рукой, чтобы не приближались. Как будет по-гречески “чума”? Но братья на протест не обратили внимания. Вдвоем они уложили своего гостя обратно на лежанку и накрыли кучей одеял. Итальянец заболел. Должно быть, холодная вода в море сделала свое дело. Дмитрий и Афанасий хотели, чтобы он поправился поскорее.

Старуху же волновало совсем иное. С ужасом взирала она на упавшие иконы. Плохая примета. Не будет в доме счастья!

Для судов, прибывающих в Севастополь из-за границы, обязателен двухнедельный карантин. За городом для этой цели отведена специальная Карантинная бухта. Она тиха, удобна и довольно обширна.

Скука, жара, безделье, но ничего не попишешь, карантин не прихоть. Любое судно вынуждено отстоять здесь, даже если всего на час заходило в иностранный порт. Только так можно уберечься и не привезти домой оспы, чумы или холеры.

Колонисты, прибывающие на новые земли, тоже подвергаются этой мере. Она оговорена в царском Манифесте. Ведь не секрет, что многие переселенцы заболевают в пути. Лечение в карантине одно: больные либо выздоравливают, либо умирают. Здоровые едут дальше, умерших хоронят.

Корсиканцы не были исключением. Они отличались от обычных колонистов лишь тем, что через две недели все, кто выживет, отправятся не к месту поселения, а в тюрьму.

Весь первый день Нина простояла на палубе, глядя в море. Сухие воспаленные глаза, отрешенное лицо. Губы беззвучно шевелятся, но Сергею и не нужно слышать, он и так знает, что она шепчет. Сандро! Снова Сандро! Проклятье!

Сам Милорадов к Нине подходить не стал, а приставил в наблюдение Харитона:

- Смотри, чтобы в море сдуру не кинулась!

Харитон был напуган. Он боялся, что от страха и горя у графини помутился разум. От женщины в таком состоянии чего угодно ожидать можно! А не уследишь… ох, барин шутить не любит! Липкий страх не отпускал Харитона до самого вечера, пока не появился фон Моллер. Капитан принес Нине Аристарховне камзол, оставшийся в каморке после бегства ее мужа, потом они долго беседовали, а потом Нина Аристарховна согласилась пройти к себе в каюту. И тогда Харитон успокоился. Коль не кинулась в море сегодня, завтра уже не кинется.

Три дня изматывающей лихорадки, мучительной боли, непрекращающейся жажды. Но хуже всего удушье и раздирающий кашель. Сил нет ни поднять руку, ни открыть глаза. Кто-то кормит Сандро с ложечки, поит его отваром трав. Мать Дмитрия приносит дымящуюся чашку с молоком. Больной с трудом приподнимает веки. Нет, горячего мне нельзя!

Сколько может длиться чума? Дня три, не больше. На четвертый приходит Анна. Надо же! Сандро казалось, что он уже и не помнит, как она выглядела, а тут узнал сразу. Она садится рядом, улыбается, манит пальцем.

- Пойдем со мной! - зовет Анна.

Вот она, смерть!

- Не пойду! – отвечает Сандро.

Анна хохочет:

- Предпочитаешь в Сибирь?

Душно. Неужели Милорадов никогда не выпустит его из этого чулана?

Анна все не уходит.

- Уйди! – Сандро отмахивается от призрака. – Не мешай. Мне нужно заниматься. Меня пригласили в Ла Скала.

Анна обижается:

- Это же я, твоя жена! Ты же говорил, что любишь меня! Ты клялся мне в верности!

- Я сдержал клятву. Я вырастил нашу дочь.

- Мне не нужна дочь, - Анна капризно поджимает губы, - мне нужен только хороший партнер и мои платья!

Сквозь вспышки сознания прорывается воспоминание. Голос, летящий над волнами:

- Сандро!

- Моя Памина! Я иду к тебе!

Царица Ночи прячет возлюбленную в своем замке. Никто, кроме Тамино, не может попасть туда и освободить ее. Замок охраняют корсиканцы. Это Милорадов нанял их!

Анна хватает Сандро за руки, тянет за собой.

- Нет, ты должен идти со мной!

- Пусти! – вырывается он. - Я больше не твой муж!

- Это из-за тебя я умерла, разве не помнишь?

Да, он так считал до той минуты, пока не рассказал об этом Нине. Разумом он всегда понимал, что это неправильно, но чувство вины преследовало его вплоть до того разговора.

- Нет!

Любовью и заботой убить нельзя, теперь он это знал.

Но где же Нина? Убежала? Обиделась за то резкое слово, что вырвалось у него в лаборатории, когда горел спирт? Да нет же! Вот она, здесь, на корабле. Господи, как она красива!

- Ты помирился с отцом?! – обнимает его Нина. – Какой подарок, Сандро! Как я люблю тебя!

Волна любовного желания захлестывает Сандро. Теперь он дрожит не от лихорадки и задыхается вовсе не от удушья, а от переполняющих его чувств.

- Нина! Наконец-то мы остались вдвоем. Не отворачивайся от меня, любовь моя. Падре благословил наш союз.

Но нет, это не Нина ждет его на роскошном брачном ложе. Черные волосы, потускневшие от долгой болезни, обрамляют изможденное лицо. Анна! Снова Анна! Но и Нина здесь же, рядом. Сандро не видит ее, но чувствует в своей ладони ее прохладную руку, стиснутую в кулачок. Гаспаро был прав: кольцо слишком велико ей…

- Никогда не прощу тебя, Сандро! – говорит Анна. - Если бы не ты и твой ребенок, я стала бы лучшей певицей в Вене!

Обида, столько лет терзавшая сердце Сандро, затмевает собой все остальные чувства.

- Я тоже не могу тебя простить! – кричит он ей в ответ. - Почему мои старания разбились о твою ненависть?!! Ведь я никогда не лгал тебе о своих чувствах! Мы могли начать все сначала! Для этого достаточно было всего лишь твоего желания! А Мара в чем виновата? Она твое дитя и всю жизнь любит тебя!

- Разве можно, умирая, не простить самого близкого человека? – в бесконечно синих глазах любимой застыли укор, недоумение и боль.

Это было так давно, Нина. Я уже все забыл.

- А сейчас ты умираешь, - безжалостно напоминает она, - у тебя чума!

- Ненавижу! – вскидывается Анна.

Но почему-то Сандро больше не обижает ее отношение. Сейчас он не чувствует к ней ничего, кроме жалости. Бедная девочка, ты была достойна лучшей участи. Как жаль, что ты так и не поняла, что я действительно любил тебя.

- Я прощаю тебя, - шепчет он.

Эти слова, произнесенные вслух, вырывают его из пучины бреда. Анна исчезает. Она не вернется, почему-то Сандро уверен в этом. Над ним склоняется старуха-гречанка. Она кладет ему на голову полотенце, смоченное уксусом.

- Нина, - любимое имя стоном вырывается из груди Сандро, - я должен написать ей… она… моя жена.

Но гречанка не понимает его. Она думает, что итальянец все еще бредит.

- Дмитрий, позови священника, - говорит она своему сыну. – Он умирает.