Закончив писать, Карл Иванович возвел глаза к иконе, которая, как и полагалось, имелась в каждой каюте:

- Помоги, - попросил он. – Выплывет, пить брошу!

Через час после того, как “Борисфен” встал на якорную стоянку, в точку, указанную фон Моллером, отправились три парусные лодки. Они до вечера искали пассажира, случайно упавшего с борта “Борисфена”, но, к сожалению, вернулись ни с чем.

Медленно светлеет небо. Вокруг – только волны. Маяк еще виден, но Сандро ориентируется не на него. Мыс, на котором горит спасительный огонек, уже хорошо заметен. Он далеко, гораздо дальше, чем казалось ночью. Сандро упрямо плывет. Может быть, к вечеру достигнет берега, силы у него есть.

Шелк рубашки хоть и тонок, но прилипает к коже, мешает движениям. Хорошо, что брюки не замшевые, а из обычного сукна – в такой ситуации нет ничего хуже разбухшей замши. В одежде плыть тяжело, но избавляться от нее ни в коем случае нельзя. Без штанов ты слишком легкая добыча для береговой охраны.

Красный край солнца поднимается над сушей. Скорее бы! Сандро в воде уже более трех часов. Он давно уже осознал свою ошибку. Черное море - не Лигурийское. Здесь холодно.

Случись такое возле Генуи, его давно уже подобрало бы какое-нибудь судно. Здесь же – никого. Пустынны берега, пустынно море. Надежда только на помощь свыше. Но Сандро не знает, чего ему больше хочется - поскорее почувствовать под ногами твердую почву или надежнее укрыться от преследования. В том, что Милорадов будет его искать, он не сомневается. А ему нельзя попадаться. Оказавшись в заточении, невозможно вызволить Нину. Сандро был уверен, что Милорадов и ее на корабле удержал силой.

Холод сковывает движения. Плыть все труднее, а берег не приближается. Пресвятая Дева! Мне не хватает сил!

Вкрадчивая мысль появляется в голове. Ты прожил яркую жизнь, достиг, чего желал, ты впервые в жизни никому ничего не должен. Между тобой и отцом больше нет недоразумений, твоя дочь выросла. Возможно, она и есть то самое, ласковое и послушное дитя, которое необходимо Гаспаро. Больше ничего не хочется, только отдохнуть и согреться. Все забыть. Избавиться от тревог.

Сандро ложится на воду. Так немного теплее. Нужно отдохнуть… недолго подремать. Но он тут же начинает захлебываться и в испуге просыпается. Дьявольское искушение рассыпается подобно песчаному замку.

Ты должен! Должен себе и Нине! Должен своей любви!

Широкие взмахи рук. Сандро вновь плывет к мысу Херсонес. Впереди парус. Лодка слишком мала, чтобы быть военной. На ней нет ни вымпелов, ни сигнальных флажков. Рыбаки! Благодарю тебя, Боже! Ты не покидаешь меня!

За четверть часа до того, как лодки, направленные фон Моллером, прибыли в указанное место, Сандро подобрала шаланда из Балаклавы.

Шаланда принадлежала братьям Стефанидесам, предки которых жили в Балаклаве с тех самых времен, как покинули свой родной город Херсонес, так и не сумевший возродиться после разрушительного землетрясения. О, они были исконными жителями этих земель, не в пример тем новым грекам, что явились сюда после войны с Турцией, дабы избежать мести мусульман за то, что встали на сторону русских. Род Стефанидесов был древним и хорошо известным в этих краях, хоть никогда не отличался богатством. Прадеды их, когда-то, давным-давно, воевали с генуэзцами за Балаклаву на стороне феодорского князя Алексея и, несмотря на то, что генуэзцы утопили взбунтовавшуюся колонию в крови, сумели выжить и уберечь своих детей. Стефанидесы видели и расцвет своего поселения, именовавшегося тогда Чембало, и его упадок, когда Чембало, ставший Балаклавой, перешел к туркам. Ни турки, ни татары, ни русская царица, затеявшая переселение греков и армян в Приазовье, не смогли согнать их с насиженного места. Когда сородичей, по приказу Екатерины, депортировали, Стефанидесы скрывались, выдавая себя за татар, только поэтому и смогли удержаться в Балаклаве. И все же не это они считали главной своей заслугой, а то, что вопреки всем свалившимся на них бедам, сумели сохранить свою веру. За двести лет турецкого господства ни один Стефанидес не перешел в мусульманство, хоть это и сулило массу выгод.

На глазах Дмитрия и Афанасия родился и вырос город Севастополь. Рыба и овощи, поставляемые греками на севастопольский базар, пользовались хорошим спросом. Благодаря этому Стефанидесам удалось выкарабкаться из бедности, сопровождавшей их многие годы. После войны они уже крепко стояли на ногах, но особого доверия к русским не испытывали, ибо страх перед возможной депортацией все равно остался.

Такие люди спасли Сандро Лоренцини.

Беглеца втащили в шаланду и протянули ему флягу с вином. Тот жадно припал к горлышку.

Дмитрий и Афанасий удовлетворенно переглянулись. Наш человек, не мусульманин. Золотой крестик, сверкнувший, когда Сандро стянул с себя мокрую рубашку, окончательно доказал их правоту. Они помогли спасенному раздеться и растерли его обрывком парусины.

Сандро била дрожь, с которой он не мог совладать, несмотря на выпитое вино.

- С-спасибо, - проговорил он по-русски, хорошо помня, чем закончилась его предыдущая благодарность, произнесенная на родном языке. К сожалению, запас его знаний русского на этом исчерпался.

Рыбаки перекинулись между собой несколькими словами, в которых Сандро уловил нечто знакомое.

Греки!

В университете Алессандро Лоренцини не принадлежал к особо усердным студентам. Он не был лентяем, но науки, которые вдалбливались там в юные головы, его не слишком интересовали. И если с латынью он неплохо справлялся, ибо с детства заучивал напамять длинные тексты духовных песнопений, то с древнегреческим у него были нелады. О чем сейчас он несказанно сожалел. Все было бы гораздо проще, если бы он смог объяснить этим людям, кто он такой и как здесь оказался.

- Я итальянец… - начал Сандро и замолчал.

Как объяснить, что он не из числа корсиканцев, захвативших “Борисфен”, и его преследуют безвинно? Это и на родном языке сделать сложно, а имея в запасе полсотни древних слов, отличающихся от современного варианта, и вовсе невозможно.

В Крыму итальянцы обитали в основном в Керчи и Феодосии, бывшей Кафе.

- Может, он свалился с феодосийской барки? – предположил Афанасий. - Они шли вчера из Севастополя и в Балаклаву заходили.

- Нет! – Дмитрий указал на запястья Сандро. Следы от кандалов не исчезли даже после многочасового пребывания в воде.

Братья снова переглянулись.

Сандро прислонился к мачте и закрыл глаза. Вот и все. Свобода кончилась, Сейчас отвезут на берег и сдадут береговой охране.

Но старший из греков тронул его за плечо.

- Я – Дмитрий, - сказал он. – А ты? Марио?

- Да, - согласился Сандро.

- Из Феодосии?

“Марио” не понял.

- Феодосия! Кафа! – толковал ему грек.

Теперь до Сандро дошло. Кто же в Генуе не знает Кафы, бывшей колонии? Чума, прибывшая оттуда, некогда пол-Европы скосила.

- Да, я Марио из Кафы, - подтвердил он и тронул рукой рыболовную снасть, - рыбак.

Дмитрий удовлетворенно кивнул. Итальянец оказался сообразительным и с каждой минутой вызывал все больше симпатии у хозяина шаланды.

Употребив красноречивый жест, он велел беглецу лечь ничком на дно. Затем накрыл его парусиной и бросил сверху сеть. Шаланда направилась к берегу.

Бывали времена, когда братья Стефанидесы, не брезговавшие никаким заработком, грешили контрабандой. И сейчас в спасенном итальянце они признали собрата по профессии.

Необычный это был контрабандист. Первое, что он сделал, оказавшись в безопасности, - попросил бумагу, перо и чернила. Написал два письма, знаками попросил отправить. Пояснил: придет ответ, будут деньги. Дмитрий его понял. Деньги никогда лишними не бывают.

К вечеру оба письма ушли в Геную. У отца Сандро просил денег, у Киселева совета.

Теперь нужно было каким-нибудь образом послать Нине весточку о себе. Это тоже могло быть письмо, будто бы из Генуи, от Мары. Все равно, на “Борисфене” никто, кроме Нины, по-итальянски не читает.