В один из дней она принесла домой больного котенка.

- Данила Степанович, милый, полечите, - попросила Нина.

Киселев взялся за полудохлую животину безо всякого энтузиазма. Котенок был блохастый, весь в парше, с гноящи­мися глазами и забитыми клещами ушами.

- Не будет с него толку, Ваше Сиятельство, - честно пре­дупредил Данила Степанович.

Но когда кот испустил дух, Нина рыдала так, что Киселев был вынужден отпаивать ее валерианой.

Дабы развеять все сомнения относительно здоровья графини, Данила Степанович с утра пораньше явился к Нине Аристарховне в качестве лекаря.

Вооружившись плессиметром и специальным молоточ­ком, он долго выстукивал ее грудь и спину поверх ночной со­рочки. В области перкуссии Данила Степанович был непре­взойденным специалистом. В университете он старательно постигал это дело, к тому же имел от природы идеальный слух. На экзамене ему, единственному из однокашников, удалось сразить преподавателя, выдержав испытание с бле­ском. Тот профессор слыл грозой студентов. Испытания он проводил за огромным столом с толстой дубовой столешницей. Под столешницей коварный экзаменатор прилеплял несколько мо­нет различного достоинства, а студент, выстукиванием, дол­жен был не только определить их точное расположение, но и назвать номинал. Если бы в легких графини затаился хоть малейший очажок болезни, Киселев, непременно, обнаружил бы его.

Затем он выслушал дыхание, прикладываясь ухом к ее спине. Под конец велел открыть рот и осмотрел горло, по­светив себе маленьким круглым зеркальцем.

- Сплин у графинюшки, - сообщил он Милорадову свой диагноз. - Кабы не траур, посоветовал бы вам в люди ее вы­везти, в театр свести, наконец. А так, не знаю, что и сказать.

Сергей тоже не знал.

- А не взять ли нам наших дам с собою в следующую поездку? – осенило внезапно Данилу Степановича. – Смена обстановки – наипервейший метод лечения сплина.

Киселев предложил это исключительно как лекарство для Нины Аристарховны, но Сергей Андреевич сделал со­всем иной вывод. На этой неделе Милорадов с Киселевым собирались отбыть в Австрию. Там, в одном из итальянских селений должен был состояться ежегодный праздник, на ко­торый съезжались шелководы со всей округи. На празднике Сергей Андреевич намеревался не упустить свой шанс и за­вербовать десяток-другой специалистов этого тонкого дела. Идея секретаря ему очень понравилась. Ведь на Австрийских землях, где законы запрещают эмиграцию, они с Данилой Степановичем могут работать только нелегально. Дамы для них, в данном случае, защита куда более эффективная, чем дипломатические ранги и паспорта. Ни один страж закона не догадается, что вербовщики колонистов могут путешество­вать в сопровождении женщин. Их примут просто за празд­ношатающихся иностранцев, пожелавших посмотреть на сельские развлечения!

Графиня с благосклонностью приняла приглашение. Ей редко приходилось покидать Геную и очень хотелось увидеть другие места. Антонела же была просто вне себя от счастья. Праздник! Кто же от такого отказывается! Оставшиеся до по­ездки дни она носилась по дому, то напевая, то хватаясь за голову. Выяснилось, что с собой нужно взять превеликое множество вещей, без которых женщинам никак не обойтись.

Наконец, день отъезда настал. Удобная берлина, запря­женная четверкой лошадей, отправилась в путь по крутой горной дороге. Кучер-итальянец управлял лошадьми весьма умело. А его искусство, на такой дороге, ох, как требовалось! С одной стороны – круто уходящий вверх обрыв, с другой – бездонная пропасть. У Милорадова мурашки бегали по коже от подобных пейзажей. Харитон, бедняга, сидел в углу, за­жмурившись, и шептал “Отче наш”, - единственную молитву, которую никакой страх не мог вышибить из его головы. Антонела и Данила Степанович смотрели только друг на друга. И только Нина не могла оторвать глаз от окна.

Красота гор завораживала. Женщине казалось, что она превратилась в птицу и теперь медленно парит над пропа­стью. Подобные мгновения, когда душа переполнялась восторгом, не часто случались в ее жизни. Именно это, считала Нина, и есть настоящее счастье.

Очередная попытка соблазнить переездом хоть одного шелковода не увенчалась успехом. В селении к заезжим отнеслись с радушием, пригласили на предстоящий праздник, выслушали Манифест, сказали, что помнят, как приезжал другой русский с той же бумагой. Сергей Андреевич и Данила Степанович долго беседовали с мужчинами, но ото всех услышали один единственный ответ:

- Нам это невыгодно.

К вечеру, когда путники собрались уезжать, над горами собрались тучи. Милорадов велел закладывать экипаж. Антонела чуть не плакала от горя, на ее надутые губки было жалко смотреть.

- Пожалуй, неразумно пускаться в путь через горы, на ночь глядя, да еще и в дождь, - сказал Данила Степанович, обращаясь к Милорадову, когда вдалеке прогромыхал первый гром. – В здешней таверне можно снять две комнаты. Одну для дам, другую для нас с вами.

Глаза Антонелы засверкали от счастья, ей безумно хотелось остаться на праздник. Она слышала, что будут танцы, цирковое представление и фейерверк.

- Я слишком устала и с удовольствием переночую здесь, - сказала Нина, предвосхищая возражения Сергея. Она боялась, что он откажется из боязни оскорбить ее чувства и Антонела останется без развлечения.

Пылкая итальянка без лишних слов помчалась к таверне. Мужчины с трудом поспевали за ней. Нина направилась к каретному сараю, ей нужно было отменить распоряжение Сергея и взять шаль, оставшуюся в экипаже на сидении.

Как только она свернула за угол, увидела того самого мужчину, которого встретила на кладбище. На нем был дорожный костюм австрийского покроя: короткие брюки и куртка с позолоченными пуговицами. Он разговаривал с молодой девушкой в пестром платье, похожем на цыганский наряд. Разговор уже, очевидно, закончился, девушка собралась уходить.

- Мара, погоди, – остановил он ее. - Ты слишком легко одета! Где твоя шаль?

- В таверне. Не хочу за ней возвращаться!

- Я принесу, а пока, возьми это. - Мужчина снял свою куртку и накинул на плечи цыганочке. Та привередливо передернула плечиками и убежала.

Нина в испуге спряталась за стоявшей на улице каретой. Сердце ее готово было выскочить из груди. Она не сомневалась, что незнакомец заметил ее, потому что, сделав шаг по направлению к карете, он внезапно повернулся, и пошел в другую сторону.

Еще не стемнело, но разодетые селяне уже собрались на площади. Вот-вот должно было начаться представление, как хлынул дождь. Толпа бросилась в таверну, заполнив до отказа, казавшееся до этого просторным помещение. Как раз перед этим Нина с Антонелой в сопровождении своих кавалеров спустились поужинать. Но никто не собирался их обслуживать. В мгновение ока тяжелые столы были сдвинуты. Селяне уселись на лавки и прямо на столы, а кому не хватило места, стояли у стен.

- Сандро! Сандро! – ревела толпа.

Он появился вместе со своей девушкой. Теперь он был одет в дорогую шелковую рубашку, черные панталоны, заправленные в высокие сапоги и богато расшитый бархатный жилет. На голове все та же, знакомая Нине, шляпа, в руке гитара. Цыганочка держала крохотный бубен, разукрашенный цветными лентами.

Антонела взвизгнула от восторга и вцепилась Нине в плечо:

- Сейчас он будет петь!

Нина сидела, ни жива, ни мертва. Ей казалось, что глаза незнакомца смотрят только на нее.

- Да, нам повезло, - сказал хозяин таверны, подходя к гостям, - сегодня нас посетил синьор Алессандро со своей музой.

Сандро вышел на середину, снял шляпу и бросил ее на пол. А потом он запел. Девушка ударила в бубен и стала танцевать. Но не ради танцев цыганочки собрались эти люди. Селяне, затаив дыхание, слушали певца.

Одна песня следовала за другой. Звуки гитары переплетались со звоном бубна, редкой красоты голос выводил то всем известные, то никому не знакомые напевы. И вот зазвучала последняя песня. Мелодия была нова и прекрасна. Слова, исполненные любви и печали, никого не могли бы оставить равнодушным, но если бы слов не было, все равно звучал бы этот голос, проникающий в самое сердце.