Вот все кричат – любовь, любовь! —

Вовсю беснуясь повсеместно,

Но ненависть волнует кровь

Ничуть не меньше, если честно —

И даже больше я скажу:

Одна лишь ненависть, по сути,

Тебя подводит к рубежу

Разлива той кровавой мути,

В которой камнем тонет страх,

И растворяется в которой,

Как по звонку, на всех парах,

Та жалость, что была опорой

Тебе всегда – и кончен бал,

И рубишь так, что ломит плечи,

И ставят мату высший балл

Заряды речевой картечи,

И рухнуть трупом не расчёт,

Когда пошла такая пьянка,

Что ум закрылся на учёт

И затянулась сердца ранка —

И ты холодной и сплошной

Свинцовой чушкой стопудовой

Весь мир, ничтожный и смешной,

Вслед за судьбой своей бедовой

Готов смести – не прекословь —

С лица земли – конец породе,

Что вся сгнила навоза вроде!

И тут придёт к тебе любовь,

Доказывая вновь и вновь,

Что пустота чужда природе.

Ты учишь меня летать, но это делать не надо:

Пусть мой разбег неуклюж и взлёт нелеп и смешон —

Я как-нибудь доберусь до нижней границы ада,

А что до рая, то я стремленья к нему лишён.

Боюсь я льда и огня, я враг кровавого пота

И прочих свирепых мук, особенно натощак.

Помочь бы кому-нибудь. Такая моя работа.

Кого утешать в раю? Там всем хорошо и так.

Враньё, что дорога в ад лежит по земным глубинам:

Посмертное бытие прописано в небесах.

Там просто есть этажи. Не зря привычны они нам —

Ещё не родившись здесь, мы видели их во снах.

Всё то, что мы на земле построили век за веком,

Мы сделали потому, что въелись нам в дух и плоть

Те светлые миражи, которые с человеком

Сумел сроднить навсегда отчаявшийся Господь.

Он плакал, давая нам в подарок свободу воли,

Он знал, на какую кровь друг друга мы обречём,

Но счастье есть краткий миг отсутствия всякой боли.

Кто понял это, тот стал священником и врачом,

Учителем – и в конце концов пожилым поэтом.

Кто в юности не поэт? Вот старость – другой расклад.

Ты учишь меня летать, но я не просил об этом.

Мне нужно невысоко: на цыпочки встал – и ад.

Внешний мир, налипший на окно:

Ветра кружевное волокно,

Тьмы бездонной траур вековечный,

Звёзд разнокалиберная сыпь,

Снега и дождя седая зыбь,

Фонарей сутулых свет увечный

Да сугробов серые горбы,

Да раскачкой бешеной арбы

Тешащиеся косые тени,

Да кривые тонких проводов,

Строящие график холодов,

Ставящих упрямо на колени

Оттепелей робких череду,

Да луна, у ночи в поводу

Как всегда, плетущаяся снуло,

Да прохожих суетливый бег

К финишу, где ужин и ночлег

Далеки от будничного гула,

Злого, как состарившийся гном…

Внешний мир, лежащий за окном —

И туда спешащий неустанно,

Где пока жива моя душа,

Что ещё способна, чуть дыша,

Быть самой собою, как ни странно.

Он вплывает в подъезд, словно шхуна – в родную гавань,

Сладострастно вдыхает миазмы чужого быта

И долдонит азы поэтажного алфавита:

В коммуналке на первом – потерявшая берега рвань,

На втором – все с собаками, карта кошачья бита,

Дальше – больше: на третьем – танцоры, певцы и шлюхи,

На четвёртом – бандит, инженер, бизнесмен и бабка,

Кто на пятом – об этом гуляют сплошные слухи.

На площадке разбито окно. Постоянно зябко.

На шестом – полицейский, врачиха и муж-водила,

На седьмом – всё ремонты, похоже, за каждой дверью,

На восьмом – молодёжь – и один, что с лицом дебила,

Расписал стены лифта какой-то едучей херью.

На девятом он сам поселился, а кто соседи —

Он об этом не знает и знать нипочём не хочет,

И живёт, пребывая с самим же собой в беседе:

То оплачет себя, то себя же и обхохочет —

И ему хорошо, и не надо ему удела,

Что его не окутывал бы, как железный саван,

И зачем вопрошать, каково здесь душе вне тела? —

По подъездам и судьбы: какие тут чудеса вам…

…а я не так тебя люблю,

Как тот, кто любит, но таится —

Я боль свою не тороплю:

Пусть напоследок настоится.

Разлуке быть или не быть,

Мне знать дадут перед разлукой,

И наперёд не стоит ныть

Мотивчик, выученный мукой.

К тебе, конечно, я привык,

Поскольку ты ко мне привыкла,

Я прохожу как твой двойник

Круги заученного цикла:

Усталость – ссора – холодок —

И получение прощенья,

И страсти яростный бросок,

Не требующий укрощенья,

И две недели торжества

Уже уснувшей было тяги

К освобожденью естества

Из всех приличий серой фляги,

Да так, что за глотком глоток! —

И снова в медленное русло

Входящий бешеный поток,

Загустевающий, как сусло…

Как это всё знакомо мне,

Как это всё тебе знакомо,

Как мы сроднились в тишине

Давно насквозь родного дома,

Ненужных слов пустой набор,

Мгновенная пристрелка взоров —

Не разговор, а приговор,

Не требующий прокуроров,

Смеющийся – а судьи кто?! —

И не бегущий к адвокатам,

И выносящийся за то,

Что есть потребность в виноватом,

И что обжаловать его? —

Мы терпим то, что заслужили,

И не получим ничего,

О чём бы сердцем не тужили,

Здесь и философ, и простак

Свой проигрыш признают честно…

А я люблю тебя не так,

А как – одной тебе известно.